Минхо стоит, прислонившись к автомобилю, сам не зная, как оказался здесь — в районе, где знаком каждый переулок и фонарный столб. Он запрокидывает голову, рассматривая испещрённое звездами небо, и пытается сообразить, что сделать или, в его случае, не сделать. Не ждать, как какой-то мальчишка под окнами, лелея робкую мечту о воссоединении. Не напоминать о своем существовании, сесть в машину, завести мотор и гнать до дома, не оглядываясь. Ему удавалось это все десять месяцев, триста с небольшим дней и чёртову тучу минут. Считать его утомляет, но отделаться от назойливых, прогрызающих мозг мыслей о Хане он не в состоянии — пробовал и не раз.

      Фонарь в самом конце улицы нервно мигает; Минхо смотрит на эту незатейливую игру света и тени, пытается увидеть во всём этом нелепом бессмыслии хоть какой-то знак. Он хочет отвлечься, прогнать туман из головы, и вспоминает «морзянку». Машинально накладывает язык моряков, что ради шутки учили вместе с Джисоном, на эту мигающую какофонию. Точка — фонарь зажигается, тире — гаснет. Выходит нелепейшая хрень, и Минхо ухмыляясь, опускает голову. Длинные волосы щекочут лицо, и он уже привычным движением пальцев зачёсывает их назад.

      В воздухе пахнет весной: этот едва уловимый аромат свежей, только набирающей сок зелени на деревьях, скрученной в тугие, плотные почки, сдобренный чуть прохладным дыханием почти ушедшей зимы, оставившей после себя вечернюю туманную изморозь. И долго он собирается вот так торчать здесь, наворачивая круги около дома, ставшего напоминанием о собственной трусости? Самому хотелось бы узнать ответ на вопрос.

      Он бросает беглый взгляд через плечо, в салон, туда, где в подстаканнике одиноко стоит банка из-под энергетика. Минхо распахивает дверь, усаживается на пассажирское, хватает банку — слишком нервно и дёргано, и трясёт. Внутри оказывается пусто. У них с этой жестянкой много общего. Губы растягиваются в болезненной улыбке. Он безжалостно сминает банку, вкладывая в это движение всё своё раздражение и злость на собственную бесхребетность. Жестянка деформируется быстро, с приятным скрежетом — Минхо себя так же сейчас чувствует: будто его смяли, переломав все кости, раздавив глупое сердце, которое так отчаянно просит любви.

      Это всё — тупая затея.

      Он хмурится и выходит, бросает мусор в урну, и уже собирается обойти машину, как слышит звук приближающихся шагов, а затем знакомое до боли в сердце бряцанье металлического медальона на ошейнике Ббамы. Хочется дематериализоваться, аннигилироваться в пыль, но он к собственной досаде не успевает. Только разворачивается, встречаясь глазами с Джисоном, что останавливается посредине дорожки, как будто ему ноги клеем обмазали.

      — Вот же ж… — только и вырывается изо рта Хана вместе с полупрозрачным облачком пара.

      — Ага, — бубунит Минхо и краснеет до самых кончиков ушей. Самое позорное — Джисон это замечает, поудобнее подхватывает бумажный пакет из супермаркета, помогая коленом, и нервно сглатывает. Слишком громко, или это только кажется, что все звуки стали подобны пушечным залпам? Даже улица притихла, как досужая сплетница, вслушиваясь в слишком личный разговор двух прохожих, стараясь не упустить всё самое важное. Где-то на верхних этажах из приоткрытых окон грохочет майским громом тяжелый рок.

      — Так, ты чего тут?.. — Джисон в такой же растерянности, но гораздо лучше владеет ситуацией. Возможно потому, что его пальцы впились в бумажный пакет слишком крепко, и тот жалобно шуршит.

      Минхо не находится с ответом. Вместо этого он опускает взгляд вниз, туда, где беспокойно и одновременно с тем мило прыгает, виляя хвостом, Ббама. Его белая набивная шерсть уже не настолько чистая, к задней левой лапе пристала какая-то сухая ветка, на которую животное не обращает никакого внимания — топчется по старым кедам Хана, которому тоже не особо есть до этого дело.

      Встречаться сейчас взглядами — не самая лучшая идея, поэтому Минхо предпочитает изучать асфальт с притворным интересом, замечая, что один шнурок на «конверсах» друга? развязался и грозит своему хозяину очередным синяком, если ничего не предпринять. Ли стискивает челюсти с силой, старательно игнорируя желание кинуться вниз и завязать этот треклятый шнурок на грёбаных кедах Хана. Коснуться его хотя бы на мгновение и понять, что внезапный визит — это всего лишь ошибка, паранойя, вызванная недосыпом. А не любовь к другу.

      Только вот любая возможность, мысль даже о том, что Минхо возьмет ладонь Джисона в свою, вызывает у него в груди давящее чувство, и одновременно с тем, паршивые бабочки в животе начинают бесноваться во всю мощь. Если он хоть раз посмотрит в тёмно-ореховые, раскосые глаза Хана, то впадет в дофаминовую кому.

      Бесит.

      Да к чёрту!

      Минхо уверенно поднимает взгляд, на секунду только задерживаясь на искусанных губах Хана, расправляет плечи, даже зачем-то дёргает подбородком, словно надменный кретин, и произносит на одном выдохе:

      — Хотел увидеться.

      Ну, вот, самое страшное позади. Так ведь?

      Сердце, кажется, пробило лёгкое, потому что он не может вдохнуть полной грудью. В животе происходит что-то странное — будто все внутренности засунули в дьявольский миксер и крутят на максимальной скорости. Неприятная кислота подбирается к горлу. Только бы не блевануть. Только не сейчас.

      Скажи уже что-нибудь, прошу.

      Он не хочет выглядеть жалким, но чувствует, как Джисон, щурясь, внимательно всматривается в темноте в его глаза, пытаясь отыскать нужные ему ответы, без которых всё, что бы Минхо не сказал — пустой звук.

      — Пойдём, — рот Хана складывается в две узкие линии, но от этого почему-то Минхо окатывает волной вселенского облегчения. И он, наконец, делает вдох спасительного кислорода. Ббама, продолжается путаться под ногами, наступая уже и на его ботинки, и добродушно виляет хвостом. Кажется, он уже точно не имеет претензий к внезапному визитёру его хозяина. В отличие от самого Джисона, который уверенно шагает впереди, поднимаясь по ступенькам, изредка кряхтя и подхватывая пакет с провизией.

      — Помочь? — Минхо делает робкую попытку, предполагая, что ему откажут в грубой форме, как идеально умеет это делать Хан, но вместо этого ему в лицо довольно резко прилетает бумажный пакет — Джисон быстро разворачивается и, не выказывая никаких эмоций, сухо констатирует: — Спасибо. И позволяет побыть джентльменом.

      Минхо ликует внутри себя, опускает голову, закрывая расцветающую на губах предательскую широкую улыбку и шагает следом под звонкий радостный лай.