В залах Золотой Башни было тихо и холодно. Цзян Яньли поёжилась, неосознанно сильнее кутаясь в своё белое траурное ханьфу, и бросила очередной короткий взгляд на колыбельку. А-Лин спал, сладко причмокивая во сне — её единственная искорка тепла во всём этом вмиг ставшем холодным и чужим золотом дворце.

Цзян Яньли прожила в Башне Кои целый год, но так и не смогла ощутить себя здесь дома — несмотря на все старания А-Сюаня, который даже вырыл для нее маленький милый пруд с лотосами, чтобы помочь ей привыкнуть к новому месту и обрести здесь полузабытый уют. И пусть её сердце каждый раз болезненно сжималось, когда её взгляд падал на нежные розовые лепестки, она видела, как много сил её муж вложил не столько в этот пруд, столько в отчаянную попытку загладить все обиды, что когда-либо причинял ей. Цзян Яньли…действительно ценила это. Хоть и не могла ответить даже самой себе, любит ли она в действительности молодого господина Цзинь или нет.

Цзян Яньли была старшей дочерью. Несмотря на то, что в Юньмэне наследовали только мужчины, её учили не хуже, чем А-Чэна, и она никогда не пыталась увиливать от занятий. Послевоенное положение родного ордена было для неё даже более очевидно, чем для её младших братьев — как очевидна была алчность и затаённое ликование в глазах Цзинь Гуаншаня, с каждым днём разгоравшееся всё сильнее. Ланлин Цзинь, вступивший в войну позже всех, получил от неё больше, чем все остальные ордена вместе взятые, и было лишь вопросом времени, когда глава Цзинь, так же, как и глава Вэнь ранее, начнет диктовать свою волю всем прочим. Юньмэн Цзян, сожженный, лишившийся всех своих лучших воинов, состоящий из вчерашних детей, отчаянно пытающийся хоть немного затянуть свои зияющие раны, был…беззащитен. Цзян Яньли видела это так отчётливо, как пальцы на своих руках. И сделала то, что была должна.

Тётушка Цзинь, даже после расторжения помолвки продолжавшая считать её своей дочерью, приняла её с радостью и радушием, заставив слуг принести лучший чай и подать лучшие закуски. И сама завела разговор о сорванной помолвке. Цзян Яньли оставалось лишь робко и смущенно признаться, что в её сердце всё ещё есть теплые чувства к молодому господину Цзинь. Это даже не было ложью — она искренне желала Цзинь Цзысюаню всего хорошего и сочувствовала тому, что он перенёс на поле боя. Остальное госпожа Цзинь додумала сама, воодушевившись и тут же пригласив Цзян Яньли на большую ночную охоту… дальше её пришлось делать много меньше, чем она ожидала, и вот — она уже снова невеста наследника Золотой Башни.

Очень, очень вовремя. Благодаря этому глава Цзинь не стал давить на А-Сяня и Вэней, которых тот увёл у него из-под носа, а, значит, всё это было совсем не зря.

Цзян Яньли была готова пойти на всё ради младших братьев, в том числе — и стать женой жестокого и презирающего её человека, который, вероятно, станет обращаться с ней не многим лучше, чем его собственный отец относился к тётушке Цзинь, но… Цзинь Цзысюань смог удивить ее. Когда они в последний раз виделись на войне, он всё ещё был тем грубым злоязыким мальчишкой, слишком быстро рубящим с плеча, но, встретив его на той ночной охоте, Цзян Яньли поняла — он изменился. Словно стал старше и честнее в своих чувствах. Словно наконец-то открыл глаза и смог увидеть что-то за летящими золотыми шелками и помпезными садами благоухающих цветов. Теперь он даже смотрел на неё иначе — неловко, извиняюще и смущённо, — и говорил вещи, действительно способные тронуть её сердце — будь они произнесены тогда, три года назад, когда сорванная помолвка действительно была худшим, что могло с ней произойти.

Сейчас же Цзян Яньли не могла позволить себе поверить в эти неловкие признания по-настоящему. Она позволила наследнику Цзинь начать ухаживания и снова назвать её своей невестой, но внутри она знала — она делает это только для А-Чэна и А-Сяня. Даже когда пришла пора надевать свадебный наряд, она больше всего хотела показать его своим братьям — тем, для кого она действительно пошла на всё это, тем, кого она действительно любила.

Она была так рада увидеть А-Сяня тогда. Она хотела, чтобы у её ребёнка было выбранное им имя. Как напоминание для неё, если она когда-нибудь забудется в том холоде, что сковывал её изнутри — о том, ради кого она входила в Золотую Башню, надев алое.

А потом… Цзинь Цзысюань оказался действительно хорошим мужем. Она не ждала от него многого, но он, казалось, был действительно искренен в своих чувствах. Он был бережен, был ласков, был заботлив — и в какой-то момент она уже не смогла с уверенностью говорить себе, что их брак — лишь способ обезопасить родных для неё людей. Она таяла — от его неловкой заботы, от его искренних попыток сделать всё правильно, от его сбивчивых извинений и пылких обещаний. Она позволила ему отогреть себя, растопить ту глыбу льда, что проросла в её груди со смертью родителей, позволила себе хотя бы немного побыть счастливой, любимой, желанной… Когда родился А-Лин, она посмела даже поверить, что теперь всё будет хорошо.

А потом А-Сюань погиб, и Башня Золотого Карпа погрузилась в траур, своим холодом пробирающий её до костей.

А-Лин завозился в своей колыбельке и захныкал, просыпаясь, словно ощутил эмоции, охватившие его мать. Встряхнувшись, Цзян Яньли поспешно подхватила сына на руки, принявшись укачивать его. Его вес на руках, тепло его маленького тела и его сладкий молочный запах моментально принесли ей тихое, счастливое успокоение, и она улыбнулась, погладив малыша по голове. А-Лин был её сокровищем — её маленьким чудом, рожденным из нежности и заботы, драгоценным ребёнком, частью её семьи. Символом того, что война наконец-то закончилась, что больше не нужно бояться за жизни своих родных людей. Когда он только родился, в сердце Цзян Яньли поселилась хрупкая вера в то, что теперь всё будет хорошо…

Вера, растоптанная смертью А-Сюаня.

Цзян Яньли не винила А-Сяня. Она не могла винить даже Вэнь Цюнлиня, хотя глава Цзинь и тётушка Цзинь в редком единодушном порыве были готовы обрушить на него и прочих выживших Вэней весь гнев своей праведной мести. Цзян Яньли просто… чувствовала холод в своей груди. Слышать слова ненависти, направленные в сторону А-Сяня, было невыносимо больно. Ей отчаянно хотелось поговорить с ним, выслушать его, услышать его слова, но она не могла покинуть резиденцию Ланлин Цзинь — не сейчас, когда ей не на кого было оставить сына. Тётушка Цзинь была безутешна — она проводила дни и ночи в комнате с гробом, в котором покоился А-Сюань, и Цзян Яньли чувствовала себя отвратительной женой из-за того, что не могла выказать мужу должного почтения. Но оставлять А-Лина одного было попросту опасно. Юный наследник Ланлин Цзинь, он был совершенно беззащитен перед ядом обитающих в Башне Кои змей, теперь, после смерти их главного защитника, готовых рискнуть и опробовать на них свои клыки.

Нет, она просто не имела никакого права оставить А-Лина… Но и просить А-Сяня прийти к ней самому было равносильно тому, чтобы за руку возвести его на костёр. Особенно теперь, когда брат и сестра Вэнь отказались повиноваться и идти на смерть, чтобы искупить свои грехи. Цзян Яньли редко покидала детскую или траурный зал, но даже до неё доходили слухи — один страннее другого. Глава Цзинь перестал изображать скорбь, став странно нервным и взвинченным, а Цзиньские воины, отправленные им на Погребальные Холмы (о чём Цзян Яньли узнала лишь позже, не успев даже испугаться) вернулись бледными, как мел, едва не дрожа. Почему-то это заставило Цзян Яньли испытать облегчение — значит, А-Сянь решил бороться, не позволил никому тронуть своих людей. Но вместе с этим чувство жгучего стыда сковало её. Как могла она радоваться, что виновные в смерти её мужа противятся наказанию? Она действительно была отвратительной женой.

А вот другие слухи, о которых нет-нет, да шептались по углам, заставляли её напрягать слух и прятаться в нишах, чтобы не спугнуть говорящих, замолкавших при её приближении. Всё чаще в их разговорах мелькало имя почившего ещё на войне Главы Вэнь. Шептались о разном — о том, что Вэнь Жохань вернулся злым духом, о том, что он на самом деле вовсе не умирал, о том, что А-Сянь поднял его и теперь управляет, словно марионеткой… Цзинь Гуаньяо, с которым у Цзян Яньли с первого дня жизни в Башне Кои были тёплые отношения, выглядел бледным и осунувшимся, но на её робкие расспросы лишь качал головой. Её единственной надеждой узнать что-то был недавно приехавший в Золотую Башню на внеплановый совет Великих Орденов А-Чэн, но и с ним она успела перекинуться лишь парой слов до того, как вместе с главой Лань, Главой Не, Главой Цзинь и Цзинь Гуаньяо он закрылся в главном зале и уже третий шичэнь не покидал его. Это заставляло Цзян Яньли испытывать беспокойство. Она с трудом могла поверить в правдивость хоть какого-то из курсирующих по Башне слухов, но всё, что ей оставалось — это ждать, и она ждала, покормив сына и уложив его обратно в колыбельку.

Время текло медленно, словно остановилось вовсе. Было холодно и сумрачно — в тенях, отбрасываемых на стены фонарями, Цзян Яньли чудились пугающие тёмные силуэты, но она лишь плотнее куталась в своё белое ханьфу, слишком лёгкое, чтобы действительно давать тепло. Она точно знала, что это лишь игра её уставшего разума — слишком привыкла к тому, как ощущается настоящая, густая и жгучая тьма, которой на войне А-Сянь был окутан с головы до пят. В сравнении с ней эти тени казались блёклыми и совсем не страшными, в отличие от холода, сковавшего её изнутри. Словно она снова в Мэйшань Юй, в личных комнатах тётушек, дрожит и комкает в руках донесение о смерти родителей и сожжении родного дома.

Даже запах, почему-то, был таким же. Наверное, стоило сменить благовония.

Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем стук в дверь её покоев вывел её из оцепенения. Цзян Яньли вскинулась, повернувшись в сторону двери, но быстро облегчённо выдохнула, увидев младшего брата, пружинящим шагом зашедшего в комнату. Он явно был напряжён, но, встретившись с ней взглядом, попытался улыбнуться, хоть получилось у него не очень — один уголок губ поднялся выше, чем другой, превращая улыбку в жутковатый оскал.

— Цзе, — выдохнул А-Чэн, немного притормозив, чтобы соблюсти приличия, но Цзян Яньли, не раздумывая, встала и сама, наплевав на них, кинулась в его объятия. Он был большим и тёплым, её маленький младший брат, перересший её на целую голову, и, прижимаясь к нему всем телом и чувствуя, как его руки обнимают её в ответ, она жадно вдохнула его знакомый с самого детства запах. А-Чэн пах так, как она всегда помнила — свежестью и немного грозой, и это успокаивало её, возвращая покинувшее её спокойствие, надежду и тепло.

Ах, если бы только она могла вот так обнять и А-Сяня.

— А-Чэн, — прошептала она ему в грудь, чувствуя, как он положил подбородок на её макушку и принялся гладить её по спине. Это был неловкий, но очень нежный и заботливый жест, и Цзян Яньли не сдержала смешка, а после — отстранившись немного — и улыбки. — Тебя долго не было.

Она говорила не о совете. А-Чэн был с ней, когда она узнала о гибели А-Сюаня, но после ему пришлось срочно покинуть Ланлин. Цзян Яньли боялась, что ему придётся собирать отряды для штурма Погребальных Холмов — а глава Цзинь не потерпел бы иного. А-Чэну пришлось публично откреститься от А-Сяня, назвав его предателем родного ордена — Юньмэн Цзян не пережил бы обвинений в защите преступников, лишивших жизни сына Верховного Заклинателя.

Вернулся А-Чэн только этим утром и сразу же, лишь коротко поздоровавшись с ней, отправился в зал, где проходил совет. За много дней ожидания, холода и страха это был первый раз, когда Цзян Яньли находилась в объятиях родного человека.

— Прости, цзецзе, — Цзян Чэн опустил голову, и на его хмуром лице появилось виноватое выражение. Она не удержалась и, подняв ладонь, легонько потрепала его по щеке. — Хотел бы я забрать вас с А-Лином в Юньмэн.

Цзян Яньли только молча покачала головой, не стирая с лица улыбки. Они оба знали, что это было невозможно. Не сейчас, когда А-Сянь погубил наследника Ланлин Цзинь, не сейчас, когда А-Чэн смог защитить Юньмэн Цзян от подозрений, лишь отрёкшись от А-Сяня и публично осудив его. Она и А-Лин здесь были залогом того, что обвинения не обрушатся на Юньмэн-Цзян — Цзинь Гуаншань, всё же, выказывал любовь и заботу о своём единственном внуке. Не то, чтобы Цзян Яньли хоть сколько-нибудь верила ему, но она была старшей дочерью — она умела делать то, что было лучше для семьи.

— Что Верховный заклинатель решил в отношении А-Сяня? — спросила она прямо, и руки А-Чэна на её спине рефлекторно сжались. — А-Чэн?

Но её брат молчал. Он даже отвёл взгляд, собираясь с духом — как всегда, когда ему нужно было сообщить плохие вести. Цзян Яньли не торопила её, хоть её сердце и занималось в груди всё сильнее с каждым мгновением его молчания.

— Вэй Усянь поднял Вэнь Жоханя, — наконец произнёс он, почти выдавливая из себя слова — и это было совсем не то, что Цзян Яньли ожидала услышать. — В полном сознании и, судя по всему, в полной силе.

Цзян Яньли позволила себе короткий вздох, чувствуя, как лавина слухов и домыслов, подслушанных украдкой, горным потоком рухнула ей на голову.

А потом Цзян Чэн посмотрел на неё, и в его глазах Цзян Яньли увидела то, чего боялась увидеть больше всего на свете — жгучую, всепожирающую ненависть.

— Вэнь Жохань отдал приказ об атаке на Пристань Лотоса, — продолжил он тихо, и ярость, очевидно обуревающая его, проникла в его голос вопреки всем попыткам сдержать её. — Он начал эту войну. А этот идиот просто взял и поднял его, чтобы защитить своих Вэней!

Его голос взвился вверх, оставив после себя тяжелое дыхание. Цзян Яньли как со стороны услышала треск молний от пробуждённого Цзыдяня, но не почувствовала даже укола — семейный артефакт ни за что не причинил бы ей боли. И даже если бы и так — боль от Цзыдяня не сравнилась бы с той болью, что вмиг заполнила всё её естество. Только на миг — потом всё снова заполнил холод.

— Это правда? — спросила она тихо, и Цзян Чэн коротко кивнул, снова отведя взгляд. Он так и не разжал объятий. Она тоже совсем не хотела отстраняться. На самом деле, ей хотелось качнуться вперёд и уткнуться лицом в его плечо, как ребёнок, ищущий утешения, но она больше не имела на это права. Она была старшей, значит, она должна была быть сильной.

Зачем, она могла сказать. Если отринуть все чувства, кто, как не покойный Глава Вэнь мог вселить в сердца всех прочих столько страха, чтобы они не могли даже мыслить о нападении на людей, которых он защищал? Как? Это тоже не было сложным вопросом. Она видела А-Сяня в бою — она знала, что он был способен и на более невероятные вещи, чем поднятие ещё одного разумного лютого мертвеца. И лишь один вопрос всё никак не давал ей покоя.

— Но почему? — спросила она тихо, на грани шепота. Она любила А-Сяня. И А-Чэн тоже его любил — в конце концов, теперь только они трое и были друг у друга. А-Чэн поджал губы и тихо вздохнул.

— Очевидно, он просто выбрал их, а не нас.

В тихом безмолвии, опустившемся на комнату после, было слишком много скорби.

Потом Цзян Яньли встряхнулась и решительно нарушила его.

— Я хочу поговорить с ним, — произнесла она, сама поражаясь тому, как твёрдо звучал её голос. А-Чэн попытался нахмуриться и возразить, но она заговорила первой. — А-Чэн, А-Сянь не меньше нас любит наш Юньмэн Цзян. Он сражался с такой де яростью, как и все мы. Если он решился поднять главу Вэнь… я хочу узнать причину.

Губы Цзян Чэна скривились. Он устало тяжело вздохнул и покачал головой.

— Какая ещё тут может быть причина, цзе? Ты и без меня знаешь, на что он способен — особенно на Погребальных Холмах. С Печатью он легко мог бы поднять орды мёртвых, выстрив на подходе армию, которую мы ни за что не смогли бы пробить, поднять барьеры, заслать своих мёртвых птиц и зверей. Какая, к чёрту, у него ещё может быть причина поднимать гуева Вэнь Жоханя?!

К концу фразы его голос взвился так, что почти перешел на крик — и тут же испуганно замер. Цзян Яньли быстро повернула голову к колыбельке сына, но быстр облегчённо выдохнула — А-Лин спал, беззаботный и счастливый, не зная, что происходит совсем рядом. И к лучшему. Не нужно ему об этом знать.

— Это же А-Сянь, — она покачала головой и позволила себе снова улыбнуться, хоть на этот раз и не смогла сдержать боль, позволив ей проявиться в складках у краешков губ. — Небо и Земля быстрее поменяются местами, чем А-Сянь предаст Юньмэн Цзян.

Она сказала это — и замерла, осознав, что сказала. Цзян Чэн тоже замер, а потом длинно выдохнул и медленно разжал объятия.

— У него должно быть чертовски хорошее объяснение происходящему, — мрачно сказал он, но ярость, кажется, наконец-то ушла из его голоса — теперь в нём осталась только усталость. Цзян Яньли потянулась и нежно погладила его по закрытой парадным наручем руке.

— Что решил Совет? — спросила она, хоть примерно и понимала. Цзинь Гуаншань почти панически боялся Вэнь Жоханя — даже в войну он вступил последним, лишь почуяв слабину Бессмертного Владыки, потерявшего старшего, а позже и младшего сыновей. Именно смерть Вэнь Жоханя стала тем, что полностью развязало Главе Цзинь руки — настолько, что тот чуть ли не присвоил титул Верховного Заклинателя, превратив голосование почти что в фарс, в котором вынуждены были принять участие главы остальных Великих Орденов. Теперь, когда Вэнь Жохань вернулся… Если он действительно был снова в полной силе, Цзинь Гуаншань не мог снова не ощутить свой страх. Но Цзян Яньли не знала, как он поступит, получив столь многое благодаря чужой смерти.

— Глава Цзинь настаивает на более тщательном расследовании. Он настаивает, что это какая-то уловка, хотя посланные воины Ланлин Цзинь клянутся, что видели Вэнь Жоханя своими глазами. Глава Лань колеблется — ты знаешь, что Облачные Глубины только начали в полной мере восстанавливаться после войны. Глава Не ожидаемо предложил немедленное наступление, но… Я не поддержал его. У Юньмэн Цзян сейчас нет средств, чтобы бороться против Вэнь Жоханя и Вэй Усяня одновременно.

Он замолчал, и на миг в линии его плотно сжатых губ Цзян Яньли увидела боль.

— Значит, тебе не придётся идти на штурм погребальных холмов?

Это было то, что её сейчас действительно волновало.

А-Чэн какое-то время смотрел на неё молча, а потом выдохнул.

— Не сейчас. Но, если до этого у этого придурка ещё были какие-то шансы, то теперь… Его не оставят в живых. Цзинь Гуаньяо высказал предположение, что, если убить его, велик шанс, что Вэнь Жохань тоже упокоится… или хотя бы потеряет разум. С обычным лютым мертвецом мы совладать сумеем.

Цзян Яньли прикрыла глаза. Значит, Совет приговорил А-Сяня к смерти. Они всегда боялись и осуждали его за ту мощь, которой он обладал, несмотря на то, что он никогда не обращал её против своих союзников… до сих пор. Цзян Яньли понимала. Он не мог отдать своих Вэней, отказался принимать вину и наказание за смерть А-Сюаня, и вместо этого вернул в мир человека, одно имя которого заставляло многих склонять головы. Но хуже всего было даже не это.

— А-Чэн… А-Сянь вообще сможет с ним совладать?

Потому что Вэнь Цюнлинь, при всей своей мощи, казался робким и скромным, не склонным к мести и бессмысленной жестокости. Цзян Яньли не знала, что произошло между ним и А-Сюанем, но не верила, что его смерть была итогом злого умысла. Но вот Вэнь Жохань… мстительный и жестокий, он ни за что не простил бы того, кто отнял жизнь его сыновей, кто уничтожил его клан и присвоил себе его наследие.

Это значило, что не только над ними нависла угроза в виде сильнейшего заклинателя Поднебесной, вернувшегося с того света в почти неуязвимом бессмертном теле. А-Сянь… в первую очередь сам А-Сянь был в опасности.

— Я не знаю, цзэцзэ, — А-Чэн покачал головой. — Я просто надеюсь, что у него есть хоть какой-то план, иначе…

Он замолчал, но слова здесь были не нужны. Цзян Яньли понимала его без любых слов. Если Вэй Усянь имеет над Главой Вэнь хоть какой-то контроль, есть шанс, что его Вэней в конечном итоге просто оставят в покое. Нейтралитет, завязанный на взаимной готовности направить друг на друга клинки — в этом не было ничего непривычного для Великих Орденов.

Но если А-Сянь не сможет контролировать Вэнь Жоханя, он умрёт — а за ним последуют и многие из тех, кто когда-либо переходил Цишань Вэнь дорогу.