Из кухонного шатра вкусно тянуло запахом мясного бульона, щедро сдобренного перцем, чесноком и ещë чем-то, что Вэй Усянь не сумел сразу разобрать. Он принюхался и, ведомый им, приблизился, сразу же заметив внутри узкую спину бабушки Вэнь, хлопотавшей над большой каменной печью. Печь эту ещë в самом начале их жизни на погребальных холмах они сложили под руководством дедули Вэнь, оказавшегося мастером-гончаром, и готовили преимущественно в ней — так даже овощи и постный рис получались отменно, а уж что говорить про мясо…

Не то, чтобы мясо вообще попадало к ним на стол до последнего времени. 

Рядом с бабушкой Вэнь суетилась девушка — имени еë Вэй Усянь не знал, но она всегда шарахалась как от него даже больше, чем ото всех остальных мужчин, прячась за спинами старших женщин, и он никогда не пытался к ней приблизиться. Сейчас она заметила его первой — дернулась, но сделала короткий вздох и неуверенно улыбнулась ему, и Вэй Усянь осторожно помахал ей рукой. 

— Ох, молодой господин Вэй! — бабуля Вэнь тоже заметила его, и, всплеснув руками, разогнулась, что-то тихо шепнув девушке — та коротко кивнула и, поспешно вытерев ладони о фартук, просочилась мимо Усяня из шатра, быстро исчезнув между шалашей. — Помогите-ка мне, пока А-Шу не вернётся! 

Вэй Усянь замер, а потом с некоторым смущением всë же приблизился, чтобы посмотреть, что именно готовит женщина. 

— С радостью, да только… Я готовке не обучен, — он послал бабуле Вэнь извиняющую улыбку. Это было правдой. Вэй Усянь мог приготовить ровно одно блюдо — рисовую кашу, может быть, даже с мясом — быструю походную еду. В Юньмэне готовили всегда повара на клановой кухне — ну и шицзе, но это было ее увлечением, а не обязанностью. В военном лагере тоже были свои кухарки, а на погребальных холмах… в первый раз темная энергия буквально кормила собой его полумертвое тело, позволяя забыть о любой другой пище, а Вэни всегда готовили для себя сами из тех продуктов, которые ему удавалось достать. Вэй Усянь всегда был более чем доволен своей миской пресного риса с овощами, которую ему передавала Вэнь Цин или бабуля Вэнь, и никогда даже не пытался принять участие в приготовлении пищи. У него были веские основания полагать, что мало кто из жителей их маленького поселения сможет есть то, к чему он приложил руку — и вовсе не из-за количества тайком добавленного перца. 

— Мужчины, — бабушка Вэнь шутливо закатила глаза и жестом указала на стоящую чуть в стороне лоханку с водой. — Мойте руки, молодой господин Вэй, покажу вам, как правильно резать овощи!

Всë ещë смущëнный этим внезапными предложением, Вэй Усянь послушно выполнил приказанное и встал рядом с пожилой женщиной, неуверенно взяв в руку нож. Бабуля Вэнь коротко взглянула на него с каким-то мягким выражением лица, прежде чем придвинуть к нему деревянную доску с несколькими уже почищенными корнями имбиря. 

— Режьте мелко, молодой господин Вэй, сегодня будем лепить пельмени. Я пока почищу чеснока. 

Вэй Усянь не особенно уверенно кивнул и осторожно взялся за первый корешок. Он был смешной по форме — с тремя отростками, делающими его похожим на маленького однорукого человечка, смешно растопырившего ноги. Вэй Усянь повертел его в руках, и, отогнав эту картину, примерился и быстро отделил их, поделив корешок на приблизительно одинаковые кусочки, и под одобрительным взглядом бабули Вэнь принялся мелко крошить их, припоминая, как это однажды объясняла шицзе. Как же давно это было… 

Они работали в почти полной тишине. Только один раз в самом начале женщина прервала еë, чтобы объяснить, как лучше держать нож, чтобы имбирь, в конечном итоге, превратился в однородную имбирную пасту, показывая технику на примере чеснока, и, в конечном итоге, отправляя его в большую миску, куда Вэй Усянь так же убирал и плоды своих трудов. Это было даже увлекательно — дотошно следить, чтобы все было нарезано верно и имело одинаковую структуру. От усердия Вэй Усянь даже прикусил кончик языка. Кажется, он начинал понимать, почему шицзе была так увлечена этим… 

— Молодой господин Вэй, — произнесла бабушка Вэнь тихо, не отрываясь от неспешной нарезки чеснока — таким вкрадчивым тоном, от которого Вэй Усянь инстинктивно обратился в слух. — Знаете, когда Цин-Цин привела вас на тропу Цюнци, мы думали, что у неë от горя окончательно помутился рассудок. 

Вэй Ин замер, машинально остановив нож на середине движения. Бабушка Вэнь, не прекращая своей работы, пододвинула к нему ещё один корень имбиря и, опомнившись, он немного неловко рубанул по тому, который сейчас измельчал. Её собственный нож мерно и ровно случал по деревянной доске.

— Нас всех затронула эта война, — она сказала совсем тихо, на грани шепота, но, конечно же, он всё услышал. — Мой сын, Мин-эр, был старшим целителем Цишань Вэнь — он заведовал всей работой полевых госпиталей, своевременными поставками лекарств, обучением и дополнительной подготовкой молодых целителей, которые должны были отправиться на передовую, оказанием помощи тем раненным, кто возвращался в Безночный город.

Она замолчала на несколько мгновений, а потом, после короткого тихого вздоха, продолжила.

— С каждым разом их возвращалось всё меньше.

Вэй Усянь стиснул нож в руке так сильно, что у него побелели костяшки.

— Те, кто выживал, приносили с собой истории, способные внушить страх любому, не важно, сколь опытен он был в боях. О том, как в решающий момент боя над полем брани начинала звучать флейта, а убитые товарищи вставали, чтобы напасть на своих же со спины. Тогда поле боя превращалось в место бойни сотен и тысяч ведомых тьмой мертвецов. И из этой бойни ни для кого… не было спасения. 

В конце фразы голос подвёл её, сорвавшись на хрип, и Вэй Усянь инстинктивно вжал голову в плечи. Это было то, о чём он действительно не хотел вспоминать. Он не испытывал чувства вины тогда, на войне, хотя после, когда кровавая пелена приправленного тёмной энергией безумия спала с его глаз, оглянувшись назад, он смог отчетливо разглядеть, насколько огромный кровавый след тянулся за его спиной. Он гнал от себя эти мысли. Была война, любой убивал, даже шицзе довелось однажды, когда она застукала Вэньского лазутчика на полевой кухне, пытавшегося отравить их пищу… Потом она плакала несколько часов, и ни он, ни Цзян Чэн так и не смогли её успокоить.

Было легко не вспоминать обо всём этом, живя в медленно восстанавливающейся после пожара и вновь расцветающей Пристани Лотоса. Но здесь, на Погребальных Холмах, с людьми, которые стояли в этой войне на противной ему стороне?..

— Когда Цин-Цин вернулась с тобой за своей спиной, все мы просто… были в отчаянии. Многие не хотели идти, видя, что случилось с А-Нином, и думали, что мы нужны вам лишь для каких-то нечестивых экспериментов, — нож в руке женщины наконец-то замер. Вэй Ин перевёл взгляд на её ладонь, чуть подрагивающую над разделочной доской — такую хрупкую, с узловатыми пальцами и несколькими старыми тонкими шрамами, — пока она не отложила ножи и не прикрыла её второй. — А-Шу пыталась покончить с собой несколько раз. Я боялась оставлять её без присмотра, потому что не знала, что она может сделать, оставшись в одиночестве. Бедная девочка, ей пришлось пережить слишком многое…

Она вскинула голову, и по одному только её судорожному вздоху Вэй Ин понял, что бабушка Вэнь пытается спрятать выступившие слёзы. Он не смог удержаться от того, чтобы не бросить на неё короткий взгляд — и в этот момент она повернулась, глядя на него с мягкой, любящей улыбкой, от которой его сердце замерло, словно кто-то ударил его кулаком в живот.

— А потом мы узнали вас, молодой господин Вэй, — сказала она спокойным тоном, наполненным искренней теплотой. — Вы были человеком, отказавшимся от славы героя войны, чтобы защитить своих поверженных врагов лишь потому, что считали, что это правильно. Вы пытались вернуть А-Нину разум, снова и снова пробовали, отказываясь даже думать о том, что это невозможно, и, в конечном итоге, добились успеха. Вы взяли на себя нашу защиту, искренне старались поладить с нами, не задеть, не обидеть, не напугать — хотя, видит Небесная Мать, вам хватило бы на это сил. Но вы не стали. Помогали нам выращивать еду, зарабатывать деньги, играли с А-Юанем, мастерили для него игрушки, а для нас — новые бытовые талисманы. Шли недели, месяцы, целый год — и наши сердца открылись и приняли вас, молодой господин Вэй. Не думаю, что кто-то возразит мне, если я скажу, что вы стали для нас членом семьи.

Вэй Усянь не смог сдержать пораженного вздоха и посмотрел на неё удивлённо, изумлённый. Он не ждал этого. По правде говоря, Вэй Усянь никогда особо ничего не ждал от своих Вэней в ответ — он знал, что многим из них сложно даже находиться рядом с ним. Он пугал их — он иногда пугал даже Вэнь Цин, а ведь Вэнь Цин знала его лучше всех, и лучше всех же скрывала свою редкую нервную дрожь. Вэй Ин никогда не пытался как-то завоёвывать их дружбу и доверие — он просто хотел помочь и делал то, что сам считал правильным. И он был рад — правда, рад, почти счастлив, когда они, эти измученные, искалеченные, израненные душевно так же сильно, как и он сам, люди начали принимать его, зажигать для него фонари, подпускать к себе с меньшей настороженностью, чем раньше. Он принял их, как свою новую вторую семью, но…

Он никогда не ждал, что они ответят ему тем же, на самом деле.

— …думаю, многие всё же не согласятся, — он тихо  покачал головой, поворачивая голову к своей доске с недорезанным имбирём. Бабушка Вэнь тихо и тепло вздохнула, и скоро он снова услышал, как мерно её нож постукивает о дерево, мелко нарезая чеснок. Из-за пределов палатки доносились чужие голоса и другие звуки — кажется, кто-то то ли строил, то ли просто рубил что-то, и Вэй Усянь позволил себе сконцентрироваться на этом фоновом шуме, вернувшись к мерному нарезанию имбиря. Бабушка Вэнь уже закончила с чесноком и достала лук, принявшись с шуршанием очищать его от шелухи, и он взял несколько луковиц, чтобы сполоснуть их в тазике с чистой водой перед нарезкой. Глаза почти сразу же начало щипать от едкого запаха.

— Славный лук, — тихо заметила бабушка Вэнь, пытаясь проморгаться. Её нож двигался умело и быстро, нарезая лук сначала на кольца, а потом на совсем крошечные кусочки, которые тут же отправлялись в общую миску, и Вэй Усянь поспешил повторить за ней. — Ты не прав, молодой господин Вэй. Даже Хань-эр принял тебя как члена нашей семьи.

Вэй Усянь изумлённо уставился на неё даже прежде, чем успел осознать её слова.

Бабушка Вэнь рассмеялась. У неё был тихий и нежный, совсем не старческий смех.

— Не смотрите на меня так, молодой господин Вэй, я действительно не лгу. Хань-эр.. Наш Владыка резок и вспыльчив, но он знает, что такое благодарность. Вы защитили нас, сберегли А-Юаня, сохранили жизнь Цин-Цин — он никогда не закроет на это глаза. 

— Я убил Вэнь Чао, — возразил Вэй Ин, быстро прикусив язык — на лицо женщины набежала тень.

— Да. И Хань-эр никогда вам этого не простит, — произнесла не громче шепота. — Так же, как и многие из нас никогда не простят вам смерти своих родных, а вы — не простите Цишань Вэнь гибели Пристани Лотоса. Но быть семьёй, молодой господин Вэй, значит держаться друг за друга, несмотря на всю боль, ярость и гнев. А для Хань-эра нет ничего дороже семьи, поверьте мне. В конечном итоге, я уже больше сорока лет знаю этого ребёнка.

У неё были очень ясные глаза — насыщенного золотого цвета, на который он обычно не обращал внимания. Все Вэни были такими, с глазами жёлтых, оранжевых, золотых и редко розовых и алых оттенков — они называли это “очами солнца”, и, как рассказала ему как-то Вэнь Цин, её серо-фиолетовые или изумрудно-зелёные глаза Вэнь Нина в клане были признаком слабой крови. Вэй Ин поспорил бы с этим — Вэнь Цин была лучшей целительницей всей Поднебесной, а Вэнь Нин — самым искусным лучником, которого он когда-либо встречал, а вот желтоглазый Вэнь Чао в плане совершенствования был откровенной посредственностью, но Вэнь Цин и вправду была слабой заклинательницей — объема её золотого ядра хватало лишь на пару часов полёта, и для любых сложных операций ей требовалась передача ци от брата или других родственников. 

А вот у Вэнь Жоханя глаза были того самого гранатово-алого цвета, который в Цишань Вэнь считался показателем великой силы, и в его случае спорить с этим было бы попросту глупо.

Вэй Усянь не решился задать свой вопрос, но, кажется, бабуля Вэнь поняла его без слов.

— Я впервые встретила Хань-эра, когда ему было всего тринадцать, — сказала она, вновь зашуршав луковой шелухой. — Тогда он был, конечно же, всего лишь третьим молодым господином Вэнь и ещё не имел царственного имени, и в моих глазах он, вероятно, навсегда останется тем ребёнком с решительным выражением лица, заляпанного кровью, который на спине принёс моего раненного Мин-эра домой. Это была их первая ночная охота, и из всех группы выжили только они двое — им не посчастливилось встретиться с тёмным заклинателем и его учеником. Мин-эр тогда тяжело повредил ногу, а Сяо У… Ох.

Она вдруг запнулась и резко прикрыла рот ладонью. Вэй Усянь изумлённо посмотрел на неё. Он… Он знал первые имена всех других глав кланов из старшего поколения, но только сейчас осознал, что впервые слышит первое имя Владыки Вэнь.

— Зря я вам сказала, — бабушка Вэнь покачала головой и посмотрела на него так сурово, что Вэй Ин рефлекторно кивнул, заранее соглашаясь со всем, что бы она ни сказала дальше. — Никогда не называйте его так, он действительно не любит это имя. Я не стану раскрывать вам причин — возможно, однажды он сам расскажет вам, если вы пожелаете его спросить.

Вэй Усянь не смог представить ни одной ситуации, в которой Вэнь Жохань пожелал бы делиться с ним чем-то настолько личным, но спорить, конечно же, не стал, лишь снова кивнув, и женщина продолжила:

— Они очень сблизились после этого случая. Мин-эр больше не смог заниматься боевым совершенствованием и пошел по стопам своего отца, став целителем. Он всегда говорил, что, если рядом с Хань-эром не будет кого-то, кто сможет вылечить его, однажды тот просто затренируется до смерти, — в голосе бабушки Вэнь прозвучали нежные любящие смешки. — И он даже не был так уж далёк от истины. Мне приходилось идти на уловки и просить Хань-эра помочь мне с готовкой или сбором лекарственных трав, чтобы заставить его хоть немного передохнуть. Клянусь вам, молодой господин Вэй, половина моих седых волос появилась из-за того, что я вся извела себя переживаниями об этом ребёнке!

Она всплеснула руками в притворном возмущении, а Вэй Усянь, мельком оглядев её полностью седую голову, не мог сдержать веселья во взгляде. Представить молодого Вэнь Жоханя упрямым мальчишкой, отказывающимся от любых поблажек, было до странного легко. Другие и не достигают подобной силы.

— А потом случилась вся эта история с его отцом и старшими братьями, и Хань-эр стал двенадцатым главой Цишань Вэнь в свои семнадцать лет, — голос женщины снова стал тише, и она неодобрительно поджала губы. Ох, вот об этом Вэй Усянь уже знал. Вэнь Жохань никогда не пытался скрыть информацию о том, что он пришёл к власти кровавым путём. Это прозвали “Цишаньским полуднём” — день, когда тогда ещё даже не наследник Вэнь ворвался в праздничный зал своего отца и вырезал всех, кто находился внутри. Хотя говорили об этом мало — Вэни так вообще объявили, что это боги руками юного наследника покарали бывшего главу за его грехи, а другие ордена просто не хотели навлекать на себя гнев человека, который всего через несколько лет после этого почти в одиночку убил безумного искаженного дракона. 

— Но всё же, для меня он навсегда так и остался тем мальчиком, который принёс к моему порогу моего раненного сына и упорно отказывался уходить, пока не услышит, что Мин-эр жив и цел, — бабушка Вэнь покачала головой. — С тех пор прошло так много лет… Мин-эр вырос, женился, родил двоих детей, наша семья из Побочной стала Младшей, возвысив нас над всеми прочими, но… Мне всегда было сложно воспринимать Хань-эра лишь как своего Главу и своего Владыку. Хорошо, что он никогда меня об этом не просил.

Она снова замолчала, взявшись за нож. Тук-тук-тук, и мелко нарезанный лук отправился в общую, уже почти заполненную до краёв миску. Вэй Усянь нашел под горой луковых очисток недорезанный кусочек имбиря и быстро порубил его тоже, стараясь сосредоточиться на готовке, а не на рассказанном бабушкой Вэнь. Было странно и немного больно слышать эти слова от женщины, которая стала для него действительно близкой. Хотя… Этого следовало ожидать. Он знал, что Вэни искренне любили своего Владыку, он видел это этим утром по их лицам и тому, какими радостными они казались, просто…

Было так легко разделять Вэней на плохих, которых он убивал на войне, и хороших, которых ему нужно было защищать. И отчаянно, болезненно сложно — видеть, слышать, понимать, что никакого разделения между ними не было.

— Скажите, молодой господин Вэй, — спросила бабушка Вэнь, и её нож замер над последней оставшейся луковицей. — Вы ведь наверняка слышали фразу “Пока Владыка в Безночном Городе, Цишань никогда не падёт”?

Она посмотрела на него с вопросом, и Вэй Усянь машинально кивнул. Сложно было бы не слышать. Он сбился со счёта, как много раз Вэни кричали (шипели, рыдали, выдавливали из себя) эти слова в свои последние мгновения, как мантру и молитву, умирая с абсолютной верой в то, что они правдивы. Честно говоря, эта их абсолютная вера в своего главу довольно сильно подавляла боевой дух Союза Четырех Орденов… А потом Вэнь Жохань погиб, и Вэни пали меньше чем за месяц, потеряв опору, на которой строилась вся их сила и решимость.

— Вернув нам Владыку, вы вернули нам Цишань, — она сказала, весомо и с силой, сквозящей в каждом её слоге. — Вернув нам Главу, вы вернули нам орден. А вернув нам Хань-эра…

Она улыбнулась, и морщинки, образовавшиеся вокруг её глаз, сами были похожи на солнце.

— Вернув нам Хань-эра, молодой господин Вэй, вы вернули дядю А-Нина, А-Шу, Цин-Цин и других, дедушку для А-Юаня, а мне… Мне вы вернули сына, которого я давно похоронила, молодой господин Вэй. И за это я… мы все отчаянно вам благодарны. Спасибо, молодой господин Вэй. За то, что вернули нам надежду.

Вэй Ин замер, не в силах пошевелиться и просто глядя на неё. Он не был готов к этим словам. Ох, да если бы он только знал, он бы… Нет, он ничего не стал бы делать, понял он. Поднять Вэнь Жоханя было безумием, на которое он никогда бы не решился, если бы не то отчаяние, которое захлестнуло его, стоило ему только услышать это гуево “Спасибо и прости”. Это была авантюра, удавшаяся лишь чудом и им же не обернувшаяся полной катастрофой — да и то, Вэй Усянь не был особо в этом уверен. Всего какой-то шичэнь назад, разговаривая с Вэнь Жоханем, он почти убедился в том, что совершил огромную ошибку — но сейчас, глядя на светлое и словно сбросившее вуаль печали и горя лицо бабули Вэнь, он чувствовал себя так, словно она сняла с его шеи огромный и тяжелый камень, который на неё повесил своими угрозами Вэнь Жохань…

Владыка действительно просто запугивал его, не правда ли?

От этого осознания ему захотелось застонать и спрятать лицо в ладонях, но его руки были перемазаны луково-имбирным соком, и он правда не хотел, чтобы эта смесь угодила в его глаза. Вздохнув, он просто сгрёб все луковые очистки в старый мусорный тазик, чтобы немного освободить стол, и отошел, чтобы ополоснуть руки — ему было необходимо чем-то себя занять, чтобы хоть немного освободить голову. Бабуля Вэнь, наверное, поняла его состояние, но не стала мешать или ждать от него ответа — вместо этого она умиротворённо почистила оба их ножа и, оглядев кухню, всплеснула руками.

— И где потерялась А-Шу? Она давно уже должна была принести порубленное мясо. Не найдёте её, молодой господин Вэй? Я пока посмотрю, готово ли тесто.

Вэй Усянь кивнул, восприняв это как возможность улизнуть из кухонного шатра, и неловко наклонил голову. Ему нужно было отвлечься сейчас. Может быть… Может быть, он сделает охлаждающий талисман — давно хотел, но руки всё никак не доходили. Раз уж у них теперь было мясо, стоило бы позаботиться о том, чтобы сохранить его свежим… 

Бросив на бабулю Вэнь последний взгляд, Вэй Усянь покачал головой и неосознанно улыбнулся. Несмотря на всё, произошедшее за последнее время, он впервые чувствовал облегчение. Он знал, что не должен был — ничто не могло снять с него вины за смерть Цзинь Цзысюаня, и он ещё должен будет ответить за это, если не перед Цзинями, то перед шицзе, но… Но чувство того, что он совершил ошибку, которая заставит весь мир сгореть, наконец-то отступило.

Бабуля Вэнь любила Вэнь Жоханя. Вэнь Цин и Вэнь Нин любили Вэнь Жоханя. А-Юань обожал Вэнь Жоханя и тянулся к нему, как может тянуться только ребёнок — с искренней непосредственностью и любовью.

А Вэй Усянь любил а-Юаня, Вэнь Нина, Вэнь Цин и бабушку Вэнь, любил своих Вэней, ставших его второй семьёй. И, возможно слишком наивно, но он отказывался верить, что человек, столь искренне любимый ими, может оказаться чудовищем.