I'll follow u into hell

тяжелее всего становятся сны. у него давно уже были кошмары — кровь в чужих волосах, задушенные вскрики, собственный вой, скрывшиеся за бетонной границей многоэтажки ноги — но это было что-то новое. новое и не менее тревожное, забирающееся ему не столько в подсознание, сколько в поток мыслей, подтачивающее связь с реальностью. это были сны о вселенных, которые он не спас, вселенных, которые не случились и не случатся уже никогда, вселенных, в которых он провалился. чудом такой же не стала и эта.

чего не рассказывают в книжках про путешествия во времени (да, такемичи начал их читать, просто по причине скуки, а ещё в поиске понимания — ведь из людей никто на это способен не был), так это о том, как всё это ломает. выкручивает психику, разбивает в мелкие-острые осколки уверенность в завтрашнем дне, размазывает самоощущение и осознание собственного существования в действительности, как кровь по асфальту — неровными пятнистыми полосами. у такемичи медленно, но верно ехала крыша — и он, в отличие от майки из некоторых временных линий, это прекрасно понимал.

он до смерти нуждается в перерыве. от всего — от всех, кого он знал, от всех, кого он спас, от всех, с кем был связан слишком крепко — так, что эти нити стали удушающими канатами, своевольными лозами, запустившими побеги прямиком к его открытой шее, предательски, чрезвычайно коварно и при этом совершенно искренне с любовью.

выход есть только один, и такемичи знает, что этот выбор он способен сделать сам и не свернуть с пути, пока ему не станет лучше — пока его голова не остановится, пока мир перед глазами не прекратит вертеться с сумасшедшей скоростью, бросая его от эйфории до отчаяния в считанные секунды. отдалиться и исчезнуть из жизни всех его близких — может, эгоистичный, может, побег, но иначе он точно тронется головой окончательно.

это, наверное, просто способ решать собственные проблемы, которым он привык пользоваться слишком давно. но другого у него просто нет.

и так странно, что этот невероятный сюжетный поворот его фантастической (хотелось бы) истории стал краеугольным камнем всей его жизни.

ощущается, как будто такемичи стал другим человеком, или наконец-то вырос — как будто сепарация от родителей и побег от прошлого не сделали его по-настоящему взрослым. чего не скажешь о возвращении в детство и чудесном спасении всех вокруг. в итоге он понял: так больше продолжаться не может. ему нужно было время и — главное — пространство.

что-то изменилось в его голове, в его личности — что-то коренное, что-то неприкосновенное, и ему нужно было дистанцироваться ото всех, от всего, что было, чтобы привыкнуть и понять самого себя. чтобы понять, что ему делать в этой новой версии его жизни. даже если это равно потере связи с его друзьями. даже если это равно одиночеству — такому родному и чужому одновременно.

ему необходимо было привыкнуть к тому, что больше мир не будет вертеться вокруг него и его способности, и к тому, что никого больше не нужно спасать. после всего пережитого, это было самой сложной частью.

причина, по которой из прошлого он перенесся не в свой настоящий возраст, так и остаётся тайной. такемичи предпочитает думать, что вселенная просто наконец-то признала его заслуги и дала второй (или какой по счету уже) шанс не заруинить свою жизнь, ну или так сложились обстоятельства — точный механизм его способности он так и не понял до конца. так вышло, и ему остаётся только жить с этим. не самый плохой исход, на самом деле.

в этот раз такемичи думает, чем хочет заниматься на самом деле, и готовится к экзаменам. подаёт документы в хороший университет, как хотели родители — так необычно слышать от них даже лёгкое одобрение. но он делает это не для них — как в первый раз — просто сейчас иначе расставляет приоритеты. все-таки, жизненный опыт есть жизненный опыт. такемичи даёт шанс и себе, и миру вокруг, как никогда бы не подумал сделать в оригинальной временной линии. и ему неожиданно нравится. нравится больше не сдаваться и не бояться ошибиться. нравится, что теперь у него есть то, чего не могло бы появиться без его маленького никому не известного приключения — уверенность в себе.

чувствовать, что он тоже способен на многое независимо от кого-либо, чертовски хорошо. раньше он не мог о таком и мечтать.

в университете такемичи много улыбается и заводит кучу знакомств, хотя всё ещё не открывается. его душа — закрытая книга, он исцеляется в одиночестве и думает очень много о своем настоящем, старается наслаждаться простыми вещами и не слишком анализировать прошлое — приучивает себя к мысли о том, что былое более неприкосновенно.

о том, что его жизнь теперь принадлежит ему одному.

родители из заграницы шлют ему иногда фотки и дежурные вопросы об учёбе. он неожиданно для себя самого отвечает и отсылает особенно красивые закаты. обида на них осталась в прошлых жизнях. такемичи слишком давно научился жить без их внимания — рановато для ребёнка, но это уже неважно — «что было, то прошло».

этой травме слишком много лет и рефлексии.

проблемы у него теперь новые, и справляться с ними приходится хоть и по-иному, но всё той же работой над собой.

такемичи нравится думать, что он справляется, и очень даже хорошо. одногруппники к нему дружелюбны, он теперь больше не тот асоциальный большой ребёнок в захламленной квартире — хотя, надо признать, беспорядок в доме он всё ещё любит. дружба для него всё ещё — слишком тяжёлый крест, но незначительные разговоры на общие темы и легкие необязательные улыбки нетрудны и приятны.

и заканчивает учебу он с лёгким сердцем, понимая, что время — оно действительно лечит.

съезжает в новую квартиру, чуть больше недели не разбирая коробки — ищет работу по вкусу, чтобы не сложно и без нервов. этого ему хватило уже за глаза. район слишком знакомый, но это уже не так трогает. старые раны затянулись и ноют только в дожди.

неподалёку в книжном магазинчике оказывается свободная вакансия, и такемичи влетает туда практически сразу — ему нравится место, нравятся коллеги, нравится атмосфера.

не обходится, конечно, без того, чтобы внезапно наткнуться на прошлое. однажды на пути домой он замечает неожиданно едва знакомое лицо — мать хинаты — и замирает посреди улицы, ошарашенный. внутри плещут отголоски старой вины и неловкости, но им нет места в новой реальности. обращать внимание на мешанину чувств — пустое дело прямо сейчас. поэтому он берёт себя в руки и едва ли не срывается с места, стремясь поймать этого человека из прошлого. окликает с ранее невиданной уверенностью, смотрит прямо в удивлённые глаза.

представляется давним другом и расспрашивает о семье — так легко получается лгать о себе и слушать о том, как счастливо живут в этой другой жизни самые близкие люди.

хината жива, хината улыбается на фотографии, у хинаты в прошлом году была свадьба — чужая рука привычно обнимает её талию, и если это и отдаётся уколом боли в сердце, то только потому, что он не был там, на церемонии, не рыдал тихо на своём месте и не поздравлял хинату от всей души.

это тоже часть его новой реальности — принимать то, что теперь он действительно для большинства своих близких чужой.

(знакомое до мелочей одиночество, которое не доставляло ему проблем раньше, теперь тяжёлым грузом висит на груди — но это ничего. это того стоило)

другим днём такемичи с другой стороны улицы смотрит в сверкающие витрины студии, открытой мицуей не так давно — да, как и в том почти-счастливом будущем, у него всё получилось. он не заходит — нет смысла, но застывает на долгие пять минут, разглядывая мицую за работой издалека. ничего не изменилось — внутри него — но поменялось столь многое.

больше порывов окунуться в прошлое не возникает. он привыкает к режиму, к новому месту и соседям, ладит с сотрудниками и доброжелательно шутит с начальницей. и в голове всё успокаивается тоже, как будто окончательно. как будто такемичи наконец повзрослел.

чувство, которое всегда хотелось ощутить и которые казалось недосягаемым.

и жизнь его, конечно, никогда не остаётся спокойной надолго. рано или поздно прошлое должно его настигнуть, ударить обухом по голове — и по закону подлости, как можно неожиданнее.

в разгар рабочей смены из окна магазинчика он замечает банальнейшую, но тем не менее всё ещё очень неприятную сцену.

через дорогу от них в обычно спокойном переулке происходит что-то неладное. трое парней перед девушкой, по позам и жестам ясно — или незнакомцы, или очень неприятные знакомцы. не слышно, кричит ли кто-то, но ситуация совершенно не выглядит двусмысленной. всё ясно как день. один из трёх тянет руки и хватает девичье запястье — даже издалека видно, что намерения у него отнюдь не добрые.

девчонка оборачивается — осветленные волосы в знакомых локонах, упрямый блеск в глазах, разворот плеч, доставшийся, видимо, по наследству — её лицо оказывается лицом эммы.

у такемичи нет времени подумать о том, какое страшное это всё совпадение. о том, как не вовремя и почему именно она и именно сейчас — только проскальзывает мимолётное «нельзя вмешиваться». для его же блага нельзя.

но это эмма — та самая эмма, которую он однажды не спас, чья смерть почти убила и дракена тоже — и такемичи в очередной раз игнорирует здравый смысл.

ввязаться в ещё одну неравную драку? что ж, он поможет ей хоть в этот раз.

влететь между ней и противниками с нервным «эй-эй, она вроде сказала нет» и получить по лицу — ах, старые времена. их удары ни в какое сравнение не идут с теми, что он выдерживал в прошлых вариантах реальности. жаль только лицо — придётся объясняться на работе, если не брать больничный. головная боль.

(такемичи по ней даже скучал. по разборкам с последствиями, не по ударам, ух, лишь бы не сотрясение)

он краем глаза видит, как эмма сначала удивляется, а потом быстро убегает — она всегда была умной девочкой. может, даже позаботится о том, чтобы привести помощь — ну, если успеет.

такемичи тут не собирается смирно дожидаться гипотетической подмоги. как только понимает, что она уже достаточно далеко, отвлекает этих трех придурков и бежит со всех сил прочь.

спасибо выносливости, получается.

он останавливается, когда уверен в собственной безопасности, и склонившись пытается отдышаться. кровь из разбитого носа падает на асфальт — раз, два, три. неприятно, но не смертельно.

стоило того, наверное.

уже через пару дней он перебрасывается взаимными оскорблениями-шутками с коллегой, разбирая стопку книг по полкам. рутинный день — солнце льёт в широкие окна, подсвечивая каждую пылинку в воздухе и слепя глаза так, что такемичи становится грустно, что тёмные очки запрещены дресс-кодом. они помогли бы не только против ярких лучей.

на лице всё ещё заживают синяки и подтеки, кое-какие даже скрыты под пластырями но это ничего. скоро сойдут, и ничего уже не будет напоминать о той стычке, о той мимолетной встрече с прошлым. так думает такемичи, со вздохом принимаясь за свежую стопку.

колокольчик на входе звенит, но он не обращает внимания — не его работа. и только когда отдалённо знакомый голос заговаривает с кассиром — вот здесь такемичи панически (но, надо признать, очень тихо) срывается с места за полку, прячась, и сквозь зазоры между книгами пытается разглядеть прибывшего.

о, прошлое так сильно любит наступать ему на пятки. да так, чтобы побольнее.

у стойки кассира, как всегда расслабленный и всё такой же (черт возьми) маленький, с такими знакомыми бледно-золотыми прядями волос, подсвеченных слишком ярким в этот день солнцем, стоит майки.

или не майки. кто знает, может, он уже и не отзывается на старое прозвище.

у такемичи нет больше права его хоть как-то звать.

он что-то спрашивает у парня за стойкой — мельком такемичи улавливает проблеск его улыбки. такой же, как и тогда.

(тогда, которого никогда не случалось)

тщательно подавляемая паника кипит и булькает под грудью, но оторвать глаз от майки — яркого миража на границе воображения и реальности — представляется совершенно невозможным. такемичи дышит едва-едва и начинает считать: раз-два-три-

на счёте четыре всё обрывается — кассир указывает в сторону стеллажей, и майки (ну как же так) поворачивает голову точно в его сторону. тёмные провалы глаз находят его собственные — безошибочно, мгновенно, так, как будто привыкли это делать каждый день, как будто это не первая их встреча, как будто майки заранее знал, что искать — и такемичи сглатывает ком в горле.

бурлящую тревожность никуда не деть, но и бежать уже некуда. зрительный контакт — пусть даже через узкий просвет книжных полок — уже установлен. ощущение, что он попался в ловушку пульсирует в подсознании, но, правда, уже поздно.

такемичи не дожидается момента, когда майки подойдёт к нему — он выходит сам.

и хотелось бы ему думать, что как на экзекуцию. но на самом деле — за всей этой тревожностью, за всем чувством совершенного безумства стоит невыразимая и непоколебимая правильность. стоит длившаяся годы и годы тоска — по старой жизни, по (не)случившейся юности, по друзьям прошлого, по майки и его теплой-уверенной ауре. по его лицу.

такемичи невероятно радостно, нервно и волнующе.

пальцы сжимаются в кулаки машинально — не те жесткие, предназначенные для драки, но такие, чтобы успокоить дрожь в руках. майки — осколок ставшего таким родным мира, который потерян навсегда; майки — человек, ради которого такемичи выбросил свой хэппи-энд и эвер-афтер в мусорное ведро; человек, ради которого ему было не жалко умереть.

такемичи запретил себе в этой реальности искать старые знакомства, запретил встречаться с ними даже взглядом, потому что так должно было быть легче, потому что так должно было быть лучше, потому что так он должен был научиться больше не искать лучшего, научиться жить в одной реальности по-настоящему, не размениваясь на мысли о том, чтобы что-то снова изменить.

помогло? наверное. но вот такемичи в родном городе, с его новой — одинокой, но комфортной — жизнью, с его практически излеченной душой и смирением; но вот напротив него стоит призрак прошлого.

реальность как будто снова идёт рябью и готовится к тому, чтобы рассыпаться пылью под гнётом новых возможных исходов, новых возможных линий — но такемичи напоминает себе: это теперь невозможно. напоминает себе: я всех спас. напоминает себе: у хинаты третья годовщина свадьбы в следующем месяце. напоминает: майки жив, счастлив и больше не тащит на себе весь груз в одиночку.

я сделал всё, что мог, и больше им всем не нужен герой.

слова помогают — картинка мира перестаёт идти неестественными пикселями.

коллега, может быть, что-то говорит ему в спину, но такемичи не слышит, у него миссия — не выдать никак то, что майки до мелочей ему знаком, а ещё не ввязать себя ни в какие новые проблемы. та ещё задачка, на самом деле.

с которой он в итоге, кажется, справляется.

«привет», — говорит майки. — «ты совсем не такой, каким я тебя ожидал увидеть». и непонятно, должен ли такемичи оскорбиться или наоборот поблагодарить, поэтому вырывается только сухое «а ты вообще кто такой?», ведь это на самом деле самый логичный вопрос, который его сознание может воспроизвести.

майки тянет уголки губ в стороны, сверкая провалами глаз.

— спасибо за помощь моей сестре. она сказала, это было круто. когда у тебя заканчивается смена?

и на этой ноте привычный мир такемичи, выстроенный годами в добровольном и даже желанном одиночестве, снова катится к чужим ногам. с одной только разницей — в этот раз трагедии не случится.

— в семь, — говорит такемичи. и улыбается в ответ. слова как никогда раньше кажутся правильными.

и делать ещё один шаг навстречу однажды такой ценной связи оказывается всё так же легко и приятно. непонятно, правда, почему майки заинтересовался им в этой жизни настолько, что снова первым предложил дружбу, но такемичи уж точно не станет жаловаться —

только погружается в неё заново с головой, не забывая разве что дышать.

смотреть на майки одновременно слишком хорошо и невыносимо тяжело. разговаривать с ним, снова чувствовать его искренний интерес — тот, что так пьянил его в первое путешествие во времени — тот, что так ранил потом — оседает грузом в груди, но в то же время всё ещё окрыляет. майки целиком — его слабое место.

такой яркий человек рядом — даже со всеми своими недостатками, коих немало — лёгкая форма эйфории. может, потому что такемичи всегда было важно мнение других людей о нём. может, потому что он до сих пор подсознательно немного майки идеализирует (да, после всего того, что случилось). может, по другим, третьестепенным причинам, о которых совсем не хочется думать (которые совсем не хочется признавать). но майки — его улыбки, его внимание, ощущение того, что он снова выбрал проводить своё время с такемичи — опьяняет.

то, почему и насколько дружба этого человека для такемичи драгоценна — всё ещё непостижимо.

— ты напоминаешь мне брата, немного, — такемичи знает это. майки не в курсе, но это второй раз, когда он говорит об этом — так беспощадно искренне. в этой реальности шиничиро жив, поэтому в словах нет того болезненного подтекста, который они несли впервые, но. такемичи помнит. у него в принципе все моменты с майки вырезаны на сетчатке глаз — до мелочей вспоминается каждое.

особенно его смерти, но это уже неважно.

— это чем же? я так же крут? — нотка детской самоуверенности сглаживает понятную одному только такемичи паузу в диалоге.

майки усмехается.

— не-а, ты такой же лузер, — и такемичи чуть было не кидает в него подушкой. ну. он кинул бы, но не сейчас, а тогда, в другой реальности, когда они были намного ближе, чем сегодня — и да, чем дальше, тем это становится страннее и сложнее.

возможно, ему стоило все-таки остаться за стеллажом в тот день. или сбежать — неважно как. майки не стал бы искать его больше пары попыток. но поздно жалеть о том, что уже сделано.

к тому же, он слишком скучал по его глазам, по его взгляду — одновременно непроницаемому и слишком честному.

и хотя это немного странно — то как быстро они находят контакт, как легко ведут разговоры и как ощущают себя в компании друг друга, словно настроены в унисон, это чувствуется так, будто они нашли своё предназначенное место. ужасный фатализм, как для путешественника во времени, но иногда поверить в судьбу кажется не таким уж и плохим вариантом — если она настолько комфортна.

а время спустя майки приводит его знакомиться с друзьями.

— так ты и есть тот самый? — дракен поднимается и подходит к нему первым, растягивая губы в подобие того, что должно было наверное быть дружелюбной улыбкой, но на лице дракена выглядит почти как смертельная угроза. может, он специально. нет, такемичи уверен — это не случайность.

он не раз и не два видел, как по-настоящему тепло и мягко дракен может улыбаться, так что — это какой-то перфоманс. хотя напугать такемичи? теперь, после месяца общения с майки (их медленно — с места в карьер — строящейся дружбы)? проверка без надобности.

но он всё равно не реагирует, только отвечает слегка неловко, тянет руку, чтобы пожать чужую.

— тот самый? и вам здравствуйте.

дракен натурально скалится — и это уже признак расположения — и руку пожимает.

— не надо такой вежливости, аж непривычно. привет, такемичи, приятно познакомиться с тем, о ком майки не затыкается уже несколько недель, — представляется и называет остальных, указывая на каждого пальцем. не то чтобы такемичи нужно было напоминать, кто есть кто, но за рукой он следит всё равно, просто чтобы себя не выдать. всех в этой комнате он знает лучше многих, но одновременно и не знает совсем — такой приевшийся уже парадокс.

мицуя из угла машет ему рукой приветливо, казутора лениво едва поднимает взгляд (цепкий и внимательный, притворяется же просто, что неинтересно), баджи скалится шире дракена и смотрит прямо в лицо. он единственный, кого такемичи особо не знает, но это уже неважно.

майки наконец появляется у него за спиной — никто даже взгляд не переводит, ожидая, видимо, что такемичи не заметит и испугается внезапного присутствия, но к их сожалению от лишения маленькой забавы, именно майки такемичи научился буквально чувствовать.

тот, не церемонясь, наваливается сзади, приобнимая за плечи, и такемичи даже не думает давить улыбку.

— ну что, познакомились? — звучит где-то у уха. душа компании вернулась. — давайте сначала еду, потом разговоры.

да, бояться было нечего. всё так же, как было когда-то раньше. такемичи зря волновался: с компанией майки было всё так же легко общаться, хоть и присутствовали по каким-то причинам не все. первым его захватил в разговор мицуя, но дальше он успел более-менее заново познакомиться с остальными. это было как-то совершенно по-новому приятно и в то же время совершенно привычно, как будто он уже проводил часы в их обществе, как будто он встроился в их компанию недостающим кусочком паззла. и это — это позволило наконец-то такемичи ощутить себя по-настоящему радостным.

казалось, что до этого момента он и не понимал, насколько скучал по ним всем, насколько хотел вернуться туда, где было _его_ место. уже цельным и ментально успокоенным, он хотел снова быть с этими людьми. и теперь у него были все шансы.

на следующий день они завтракают вдвоём, такемичи и майки — тому приспичило поесть определённый десерт из определённой кафешки, и дракен «не согласился тащиться в такую рань — всего-то девять утра! — куда-то в свой выходной, поэтому, ну пошли со мной, такемучи, пожалуйста-а-а». и вот они сидят, жмурясь от палящего ровно в панорамные окна солнца, ожидая заказ. сонная официантка приносит его, медленно сгружает на стол, путая, кто что из них заказал — такая мелочь. кажется, на кухне забыли какую-то деталь в десерте майки, и он уже готов начать скандал.

слишком привычная ситуация. такемичи улыбается дежавю, едва ли не смеётся, получая от майки обиженный взгляд, и быстро улаживает ситуацию.

его кофе медленно остывает, пока он, даже не скрываясь, задумчиво пялится с лёгкой улыбкой на разделывающегося со своим вожделенным блюдом манджиро, подперев подбородок ладонью.

— ты иногда смотришь на меня так... — изрекает майки, постукивая пальцем по столешнице, когда на тарелке ничего не остаётся. в его лице появляется что-то такое неидентифицируемое, что заставляет улыбку такемичи сползти с лица. — так, как будто знаешь меня уже много лет.

— правда что ли? — расслабленный тон даётся с трудом. в животе на смену лёгкости приятного утра сворачивается горечь непрошеных и вины, и тоски, и горя. — тебе кажется.

какой неубедительный ответ. но давить майки, видимо, не намерен, и отступает так же легко, как и начал. смотрит только внимательно, как прочитать пытается такемичи целиком. не получится ведь всё равно, но под этим вниманием он чувствует жар.

— если ты так говоришь, — гипнотические глаза майки когда-нибудь сведут его с ума. наверное. падать в них, в него глубже уже некуда — так что останется только безумие.

что за нелепая мысль.

но такемичи в эту секунду очень рад возможности побега от разговора, и быстро переводит тему. спасибо майки за внезапно прорезавшуюся тактичность — чрезвычайно редкое явление, которое героически спасает им остаток завтрака.

беспокойные мысли давит эйфория от новообретенной дружбы, практически беспричинная, казалось бы, тревога постепенно отступает. это на самом деле почти невозможно — догадаться о действительном прошлом такемичи самостоятельно. его секрет в безопасности, если только он сам не захочет его раскрыть. волноваться нет смысла.

правда иногда жжёт язык, но это совсем не страшно.

одним вечером майки снова зовёт его встретиться. дожидается его у реки, облокотившись на свой байк. волосы развеваются на ветру, яркие закатные лучи путаются в них оранжевыми бликами, пятнами играя и в тёмных глазах так же, как и на полированных боках мотоцикла. в свете заходящего солнца майки кажется нереальным, почти неземным, и до такемичи наконец доходит — в животе не бабочки, а раскалённый прут.

в глазах почему-то внезапно искры.

о, думает такемичи.

о.

я влюблен.

вот и причина номер три.

осознание бьёт по затылку, но не то чтобы больно — словно перьевая подушка. осознание просто выплывает наружу, долгое-долгое время таившееся на задворках, будто ожидавшее подходящего момента. или совершенно не подходящего — такемичи не знает.

просто всё внезапно обретает смысл. вся эта его эпопея с путешествиями во времени. весь его неудержимый восторг от майки (о, так вот почему дракен так непонятно-понимающе смотрел на него, он всегда знал слишком много). всё его желание спасти майки — даже ценой всеобщего блага — даже ценой собственного счастья.

всё было так очевидно.

майки потрясающий. такой потрясающий, что у такемичи перехватывает дыхание в такие моменты, как сейчас, и это точно не то, что чувствуют к своим друзьям — даже самым лучшим. стадию отрицания можно смело пропускать, как ни печально. стадии гнева, торгов, депрессии — тоже. кажется, такемичи их всех уже когда-то давно прошёл, без собственного ведома оказавшись на ступени принятия. спасибо, обойдётся без очередного кризиса.

хотя кризис с ним наверняка случится прямо сейчас, если майки не прекратит выглядеть настолько красивым на фоне заката. нет, такемичи уже слишком взрослый для таких проблем. взять себя в руки нелегко, но, оказывается, вполне реально.

однако как бы хорошо такемичи не контролировал собственные чувства, сука-вселенная всегда готова преподнести ему новое испытание с сардонической ухмылкой на несуществующем лице. кризис случается еще днями позже.

— ты узнал меня, — майки ковыряется в своей тарелке, и это так до боли привычно- знакомо, что у такемичи щемит в груди.

— а? в смысле — узнал? — поток мыслей утекает всё дальше от настоящего разговора, у такемичи перед глазами всё ещё сцены из далекой-далекой и не настоящей юности. майки на поверхности почти не отличается от того, кого такемичи когда-то знал — но этот, этот гораздо счастливее. всё было не зря.

— ты знал меня до того, как мы встретились, — и это не звучит как вопрос. у майки есть эта привычка — говорить утверждениями, говорить ультиматумами, ставить своё мнение так, что с ним приходится считаться. обычно такемичи эта черта нравилась.

сейчас слова майки врезаются в него ледяным цунами.

— что заставило тебя так подумать? — переубеждать бесполезно, если только такемичи не узнаёт, в чем конкретно он прокололся.

— я сразу понял, что ты не впервые меня видишь — узнавание у тебя спрятать не получилось, — он всё ещё смертельно спокоен, и — как бы ни противоречиво это было — тон его голоса такемичи комфортен. немного успокаивает, но нутро сигналит — это затишье перед бурей. снесёт его или обойдётся? как ему объясниться?

ведь правда — слишком тяжёлый груз.

майки продолжает.

— и ты сначала почему-то испугался, а потом заставил себя успокоиться. я сначала думал, что ты просто слышал обо мне как о бывшем главе группировки, и поэтому насторожился, но потом понял, что это — последнее, что тебя бы напугало, — и почему-то именно теперь майки решает оторвать взгляд от тарелки и упирается им, как дулом пистолета — в висок, в глаза такемичи. — я уже говорил однажды, что ты смотришь на меня так, как будто знаешь давно и слишком хорошо для недавнего незнакомца. так вот, скажи мне, такемичи, откуда это всё? почему?

и он, вообще-то, не раз и не два думал о таком повороте событий. актёр из него всё ещё второсортный, если не хуже. как вообще его не раскрыли еще на первых прыжках? видимо, потому что тогда он имел дело с детьми.

теперь на него смотрит взрослый мужчина — тот, кто однажды его убил — тот, что попросил его спасти — тот, кого он, сам того не зная, любил настолько, что пожертвовал всем. и от него ничего не скрыть.

противный холодок испуга вдруг уходит. в этом больше нет никакого смысла — чего ему бояться теперь? на карту слишком давно было поставлено всё.

такемичи улыбается — криво-остро, вспарывая этой улыбкой собственное нутро — и говорит.

— ты не поверишь, — и голос больше его не подводит. — это была безумная история.

— насколько безумная? — майки щурится и перестаёт выглядеть так неестественно серьёзно.

— слишком. я так хотел тебя спасти, что умер, но потом, спустя несколько попыток, всё-таки преуспел, и прожил полжизни заново.

— путешествия во времени? — в глазах ни веры, ни недоверия.

— они самые, — такемичи откидывается на спинку дивана, вытягивая ноги. — говорю же, не поверишь.

— и от чего ты меня спас?

— от тебя самого.

— ха, — майки молчит несколько секунд, как будто действительно раздумывая над возможностью тайм-тревелинга, как будто действительно не сомневался в словах такемичи. истерический смех подступает к горлу. но ханагаки давит его — потому что за ним придут слезы, а к этому он совершенно не готов. к тому, что может сказать, давясь рыданиями майки в плечо. — и зачем это тебе?

какой хороший вопрос. спроси что-нибудь полегче, пожалуйста.

_разве такемичи мог — не?_

— тебе честно или в общих чертах? — такемичи отдаёт выбор ему, потому что сам не знает, чего хочет. потому что не желает брать полную ответственность за это решение, которое может как снова разрушить всё, что у них сейчас есть, так и качественно изменить. такемичи был трусом и остался, но время, когда он не должен был и не мог позволить себе слабость осталось позади.

— предпочитаю честность, — и, может быть, все-таки это было несправедливо — снова сваливать ответственность на майки. но что сделано, то сделано. такемичи останется только разбираться с последствиями.

— ты сам выбрал, — молчит. — знаешь, вообще-то, сначала я хотел спасти свою бывшую девушку. хину-чан, у неё скоро ребёнок родится, кстати. она погибла в моей оригинальной временной линии из-за разборок преступных группировок, а у меня вышло вернуться в прошлое, в то время, когда мы ещё встречались. там я познакомился с тобой, мы стали друзьями. а спустя несколько попыток изменить её судьбу, я добился успеха. я получил вариант будущего, в котором мой лучший друг не суициднулся, в котором у наших общих друзей всё хорошо, в котором у меня самого свадьба через пару дней с любимой девушкой. одна проблема — тебя в этом будущем не было. ты ушёл и сказал за тобой не идти, сказал, что опасен для нас всех. и я не смог тебя оставить. мне было всё равно, что я могу подвергнуть опасности счастливое будущее как своё, так и своих друзей. всё, чего я почему-то хотел — это спасти сано манджиро, человека, который взвалил на свои плечи слишком много и сломался. ты убил меня в той временной линии. я вернулся в прошлое, и пытался снова, и снова, и снова, пока не понял — бесполезно пытаться менять что-то в отрезке школьных лет. и я вернулся еще дальше. убедился, что шиничиро будет жив. убедился, что все твои друзья будут живы. и тогда — тогда успокоился. меня выкинуло обратно в будущее, но не как обычно, в мой настоящий возраст, а в старшую школу. в реальность, в которой я больше не имел связей ни с кем из своих друзей, и с тобой, конечно, тоже. но я добился своего, и эта сверхъестественная часть меня тоже, кажется, пропала. я учился заново жить обычной жизнью. не зная никого из вас, приучивая себя больше не лезть в ваши жизни. а потом случилась эмма, и пришёл ты...

— нашёл тебя в твоей раковине и вытащил.

молчание. вздох, не тяжёлый — усталый.

— да. я не хотел, вообще-то, выходить. так и знал, что ничем хорошим не закончится.

— ты так и не сказал, почему, — и от неестественного спокойствия в голосе майки немного жутко. такемичи привык к нему любому, но иногда то, как майки любит докапываться до правды, ковырять такемичи до последнего, заставляет нервничать и пускает холодок по спине. не тревожный знак, просто у такемичи для такого открытого парня-рубахи слишком много секретов.

— да почему-почему... хороший вопрос, манджиро сано. очень хороший.

— ну так ответь, — и снова смотрит в глаза так, что и не отвести взгляда, и не соврать. сверхъестественная сила, должно быть. или просто кое-кто слишком слаб перед лицом этого человека (так наверняка и есть).

и такемичи говорит, в кои-то веки, снова правду, неприукрашенно чистую.

— мне было невыносимо знать, что ты где-то далеко и не в порядке. я видел свою невесту в белом платье, а думал только о твоей улыбке. о том, как я по ней скучаю. о, бедная хина-чан, наверное, она сразу поняла. я был — и буду — так бессознательно и безнадёжно влюблен в недосягаемого и непобедимого майки, что свою жизнь положил к его ногам. это даже жалко, на самом деле, — смешок слетает с губ невольно, но получается, как будто так и надо. действительно смешная история. нелепая и слишком драматичная. в духе такемичи.

но в лице майки в ответ что-то невыразимо меняется, что-то тонкое и едва уловимое.

— жалко? сожалеешь?

— ни капли. ни о чем не сожалею. я бы сделал так ещё раз, если бы потребовалось. я всё сделал, чтобы у тебя, у вас было счастливое будущее, и никогда об этом не пожалею.

— у тебя ужасный комплекс героя, такемичи.

— я знаю, майки, даже слишком хорошо, — он улыбается, как привык — широко и просто. майки тоже не может не отразить улыбку. только у него она лёгкая и почти нежная.

у такемичи щемит в груди.

— и ты невероятный трус. если бы я не припер тебя к стенке, ты бы признался когда-нибудь?

— в чем? в тайм-тревелинге или в любви?

— в обоих.

— нет, не признался бы. я всё это сделал, чтобы на твоих плечах не было такого тяжёлого груза, майки, а не чтобы нагрузить тебя сильнее.

майки неверяще усмехается, ладонями накрывает лицо на секунды, а затем тянется руками к такемичи — они слишком удобно ложатся на предплечья. хотелось бы опустить взгляд, запомнить, как смотрятся чужие пальцы на его коже, но не получается — слишком ярко горят черные дула-глаза.

— ну и дурак, — у голоса майки снова этот дурацкий (потому что от него у такемичи подгибаются колени) нежный тон. — не потому что спас — а потому что не дал никому и шанса разделить с тобой твои чувства.

— чувства? майки, это точно ты? мы сейчас точно не во сне разговариваем?

— думаю, ты слишком сосредотачиваешься на своём прошлом. я из этой временной линии и я из всех твоих — уже разные люди, как ни посмотри.

— тут ты, конечно, прав... я просто иногда ничего не могу с собой поделать, призраки прошлого тяжело отпускают. но, подожди, ты что, действительно мне веришь? в эту безумную сказку о герое, путешествующем во времени?

— да, такемичи, верю. потому что это ты и тебе нет резона мне сочинять небылицы. такое еще пойди выдумай. как сюжет сай-фай фильма прям.

ладони на предплечьях такемичи слегка сжимаются и гладят, как успокаивают. только благодаря им он замечает, как дрожат руки, как он сам весь волнуется, как дребезжат его склеенные за время наедине с собой кусочки личности, словно дорогая ваза, восстановленная хозяином из любви и привязанности к памяти. он не выйдет из этой комнаты — из этого разговора — целым, бьёт осознанием по затылку.

— не верится, — прикрыть глаза, чтобы сосредоточиться. — и что думаешь?

— что многое становится понятным. например, то, почему ты иногда такой нудный. ты просто дед в обличие молодого мужчины, — шутка глупая, но отзывается всё равно теплом. как будто уверяет в искренности слов.

— вот так задушевный разговор превратился в буллинг, надо же! — от того, насколько нервно и вымученно звучит шутливое обвинение, тошно. но ничего не поделаешь — хоть так восстановить собственное равновесие такемичи обязан.

— оно ничего между нами не меняет, ты всё ещё такемичи, я всё ещё я.

— приятно слышать, — словами бьёт наотмашь, кровоподтеками отпечатываясь где-то в грудной клетке. — я всю жизнь думал, что меня после любого упоминания об этой эпопее упекут в психушку. ну, только пара человек мне поверили, кроме тебя, но в этой реальности я с ними даже не разговаривал ни разу.

 — а я ведь почти почувствовал себя особенным, — майки жмурится и пользуется ценной возможностью сгладить углы. — такемучи, ты обломщик.

— ты и так особенный, — случайно вырвавшееся паническое «кхм», — не жалуйся.

у манджиро под ресницами вспыхивают искры.

— да, я не забыл о твоём признании.

— правда? ох, как страшно, забудь, пожалуйста. меня сейчас от волнения вырвет, слишком много откровений на сегодня, майки, давай сворачиваться!..

— даже не думай. эй. такемичи, — «прятать голову в песок поздно» сквозит подтекстом.

— а... слушаю.

— я не представляю, каково тебе было, — майки почему-то делает паузу и мрачнеет. не пугающе, но все-таки. — ты уверен, что всё ещё влюблён не в образ прошлого?

— даже слишком уверен, майки. я, может, и трус, но в чувствах очень постоянен. я люблю именно тебя — во всех твоих версиях.

— тогда хорошо.

— что хорошо? это разве не жалко, столько лет безответно любить человека, даже не встречаясь с ним?

— не жалко. ты ведь добился своего. и я хочу тебе ответить.

от убийственной серьёзности и такой привычно-непривычно мягкой интонации под рёбрами расцветает и дрожит.

— ответить?

— любовью на любовь, такемичи. ты и не представляешь, наверное, как долго я смотрю на тебя тоже. мои — наши — друзья поняли почти сразу, ещё когда я привёл тебя знакомиться. а ты как будто специально ничего не замечал. теперь вижу, что не специально. ты просто слепой.

— ты это серьёзно? вот прям на сто процентов?

«и глухой тоже», — на грани слышимости.

— смертельно да. я влюблён в тебя тоже.

— а я сейчас умру, — прячет лицо в чужом плече, стискивая зубы до онемения. майки позволяет, а потом ладонью вплетается в волосы на затылке, как бы заземляя. — подожди. так не бывает.

— дыши, дыши. бывает. всё когда-нибудь вознаграждается, слышал такое? ты, может, ещё тыщу раз пожалеешь, что не остался на расстоянии, — такемичи неожиданно крепко хватает его за запястье. поднимает голову, заглядывая снова в глаза, как будто не поддался слабости только что, не рассыпался перед манджиро в эмоционально нестабильную крошку.

— никогда. никогда не пожалею, — и на лице у него такая твёрдость, которой даже майки не может похвастаться. твёрдость, которой он очарован.

в ответ — улыбается по-доброму, обнадеживающе, искренне.

— тогда давай больше не будем бегать вокруг да около. поцелуй меня.

и вот так держать майки в своих руках, соприкасаясь лбами, не разрывая зрительный контакт, близко настолько, что ментально кажется уже некуда — о, это оказывается одной из тех вещей, ради которых такемичи жил всё это время.

если бы его жизнь была сериалом, то именно на этом сценаристы наверняка поставили точку — самом окончательном и одновременно самом многообещающим интересным повороте сюжета. такемичи знает: впереди ещё много всего, трудного и чрезвычайно лёгкого, счастливого до слез и чуть ли не вводящего в отчаяние. но это неважно.

майки теперь стоит рядом, тёплым плечом касается плеча. и глядя на горизонт впереди, чувствуя чужой жар кожей, такемичи наконец понимает, что счастлив.

что режущие осколки-память больше не мельтешат перед глазами, норовя ранить. что затягивающаяся на шее удавка несбывшегося прошлого окончательно оборвалась, потеряв над ним всякую власть.

что теперь такемичи находится там, где он должен быть, смотря в будущее в одном с майки направлении. и возможно, что всё это было предначертано звёздами давным давно.

ощущение покоя и бурлящего удовлетворения распирает изнутри грудную клетку. поворот головы —

глаза-пистолетные дула искрятся таким же пенящимся-живым счастьем.

но так или иначе, такемичи выбрал майки, и этот выбор определил всё.