я целую пальцы твоей руки. Мы близки, но в то же время чудовищно далеки.
Чуя кашляет, морщась и выкидывая сигарету, вновь залетая в кофейню и потирая ладони, пытаясь согреть их. Садится на привычное место и пьет крупными глотками вино, довольно мурлыкая и ехидно смотря на Акутагаву с Накаджимой, что недовольные морды строят. Если бы мысли проговаривались вслух, то Чуя бы давно бы услышал планы своего убийства. Ладно, он и без этого по их лицам может это прочесть. И на это он лишь допивает вино, вставая и подгоняя к барной стойке, садясь за нее и прося еще бокал, без особо интереса начиная скроллить ленту твиттера. Нового не было абсолютно ничего. Новогодние интерактивы, такие же новогодние скетчи, всякие бинго. Вдруг Чуя понял, что уже как месяца два не кидал никакие твиты. Он просто пропал и всё, последний раз опубликовав какой-то мрачный скетч с неоднозначной подписью. Который, к слову, очень даже разлетелся.
На барную стойку приземляется бокал.
– Опять стал много пить?
– А ты следишь?
– Трудно не заметить.
Чуя лишь закатывает глаза, сразу же делая глоток, одним махом вливая в себя вино. Потрясающая способность, показалось Дазаю. Невообразимый конченный мудозвон, показалось Чуе.
И так начался ураган.
***
Утро десятого декабря Чуя встретил просто отвратительно. Влетел в кофейню и снес покупателя. У барной стойки снес банку с зерновым кофе и разбил. На выходе упал и уронил стаканчик кофе, вместе с этим разбив графический планшет в полное месиво из стекла и различных деталей.
В университете дела сложились не лучше. Первый день сессии провалился из-за разбитого планшета и невозможности показать выполненную работу. Он просто смотрел слезливыми глазами, вывалив на стол преподавателя остатки планшета, в конечном итоге получив милость и показывая свой «профессионализм» буквально за пять минут обрисовывая свою задумку на листе бумаги и впопыхах рассказывая лекции, дабы получить хотя бы 3.
Но когда ему в зачетку прилетела 4, Накахара почти взвыл и выбежал из аудитории как ошпаренный, дергая своих долбоебиков и жужжа на ухо, что он, блять, чертов Бог. Или Сатана. Да какая разница! Он получил подарок судьбы за разгромленное утро.
День проходил то ли утомительно, то ли гладко… В голове крутилось, как все заебало. Сейчас бы чашечку кофе и послать всё нахуй. Во время обеда, стоя на территории учебного заведения, курил и думал, что пора бросать эту дрянь, хмыкая и делая новую затяжку, через час снова выходя курить и вовсе забывая о: да в пизду эти сигареты. Брошу.
Первый день сессии вытряс всю душу. Так еще и подстава с этим планшетом. Нехотя пришлось звонить отцу, выслушивая тонну ругани в свой адрес. Он привык, но каждый раз злился пиздец просто. Хотелось послать нахуй в ответ, но он стоял и упорно молчал в трубку, чувствуя желания что-нибудь ударить. И после «пошел нахуй, нихуя не получишь» закурил еще одну сигарету, через три минуты получая сообщение и пополнение баланса. Да, таковы его отношения в семье. Сначала отхуесосим, а потом всё подадим на блюдечке с голубой каемочкой. Потом Чуя еще и задавался вопросом, в кого же он такой конченный? Чуя, ты сын своих родителей. Вот тебе и ответ.
В голове бродили смутные мысли. Бродив по отделу с графическими планшетами, Чуя думал: а оно ему надо? Но он вроде как решил подождать с отчислением. Тогда ему в любом случае нужно его купить. Рюноске за это всю душу вытряс за такой долгий выбор девайса. Что сложного? Возьми такой же. Но Чуя решил шикануть и купил Ipad последней версии. Стилус к нему еще сильнее ударил по бюджету, поэтому, оказавшись в кофейне, сидел и судорожно высчитывал свои траты на месяц, считая йену к йене.
Он уже жалел, что затеял это всё. Каким-то образом нужно отложить на таблетки, еду, интернет. Да вообще на все базовые потребности. Это заставляло голову болеть, что думать об этом становилось в тягость. Он шмыгает носом, смотря в заметки телефона и примерено рассчитав оставшуюся сумму на месяц, грустно скривил лицо. Да, было негусто. Придется снова брать какую-то подработку, если ему хочется жить, а не выживать оставшийся месяц. Варианты нашлись быстро, да и отклик был практически молниеносным. Три подработки и с каждой по 15 тысяч йен, что ОЧЕНЬ спасало бюджет. Дело за малым – сделать это всё. Однако задания были простыми. Две разработки логотипа: вейп-шоп и какое-то только открывшееся кафе. И оставалось сделать визитки. Задания хуйня, а платили охуенно. Ну разве не мечта?
Чуя убирает коробку с айпадом в портфель, прося двойной горячий американо и снова шмыгая носом, съеживаясь и стараясь вжаться в ткань тонкого лонгслива. Холодно было просто пиздец. Так помимо этого он, кажется, начал заболевать, что ну вообще никак не к месту было, потому что сессия. А болеть в сессию кошмар сущий. Нет, ему то конечно проставят оценки по болезни, да, но потом так придется пидорасить на парах, что проще больным хуярить. Вон Рюноске круглый год болеет и ничего, учится же как-то? Поэтому коллективным (с тараканами в голове) решением было выяснено, что хоть сдохни, но экзамены ему сдавать придется. Хотя уже стало нехорошо. Глотать больно, нос забит, так еще и знобило пиздец просто. В кофейне все сидели в футболка, потому что жара стояла, а Чуя трясло от холода так, что зубы друг о друга бились, будто еще чуток и раскрошатся нахуй. Даже кофе не помогает. Он настойчиво держит горячий стакан в руках, хлебая и обжигая горло, но по ощущениям теплее не становилось никак. И хватило буквально пяти минут его таких страданий, как на барную стойку прилетает худак. Черный плюшевый худак.
– Смотреть жалко.
– Так не смотри, мудозвон.
Но Чуя худи берет, тут же надевая его поверх лонга и чувствуя волну тряски по телу. Он сильнее вжимается в него, чувствуя тонкий запах духов Дазая. Запах был сногсшибательным, что голова кружилась. В голове промелькнула сцена, как Чуя зарывается носом в шею Дазая, вдыхая его духи с кожи… Накахара встряхивает голову, отгоняя эти немного похабные мысли. Не православно так-то. Но Дазай словно мысли прочел и стоит, ухмыляется, сканируя лицо Чуя взглядом.
– Выглядишь, однако, неважно.
– Да пиздец, заболел похоже. Невовремя это еще всё так. Главное каким образом то!
– Ты буквально на каждый перекур выходишь из кофейни в тонком лонге, не?
– Блять, а логично ведь…
Оба тихо смеются, понимая, что ситуация, да и разговор тоже глупый. Но это хоть что-то. Они дико давно нормально не контактировали. Хотя общались ли хоть когда-то нормально? Всё их общение обрывалось всегда слишком резко. И были они оба на негативе. Но сейчас как-то казалось, что и негативом не пахнет даже близко. То есть вроде как ничего не предвещает его появлению. Всё спокойно и уютно. Это первый действительно уютный момент, когда не хотелось особо что-то строить из себя, отвечая намеренно колко. Было желание просто разговаривать. Или молчать, потому что сейчас ощущался комфорт и умиротворение.
Чуя щурится, оборачиваясь и всматриваясь в окно. Снегопад. Погода Йокогаме странная до опизденения. Он и не помнит, когда тут в последний раз было так холодно и заснежено. Аномалия. Да и в голове Чуи тоже опять аномалия какая-то.
Дазай же смотрит на Чую, выслушивая всякий бред про погоду, учебу, Рюноске и то, как в принципе все вокруг подзаебало. Разговор сопровождался легкой улыбкой и усмешками. Но глаза не улыбались как-то. За его улыбкой скрывалось что-то непонятное. Бездна, пропасть, надлом, боль, мрак. А глаза были как два океана, и в них четко было видно крушение самолета, словно самая искусная авиакатастрофа. Именно так и выглядел в общей картине Чуя. Самая страшная в мире катастрофа и бедствие, через которое едва хватало сил выжить. Но больше всего Дазай погибал в этих огромных океанских глазах. Он будто смотрел в глубокий океан, что был темным и непроглядным, но одновременно чище океана, чем его глаза, он не видел никогда.
«Ты действительно знаешь, как заставить меня плакать. Когда ты смотришь на меня этими океанскими глазами, мне страшно, я никогда не падал с такой высоты. Падаю в твои океанские глаза. Эти океанские глаза».*
И самолет потерпел крушение.
Крушение.
Крушение.
Крушение.
***
— До завтра?
— До завтра.
Шаги становились все тише, а фигура Дазая стала отдаляться от дома всё дальше.
Осаму безумно ждал этого «завтра» чтобы еще раз заглянуть в голубые глаза, которые поглощали в себя всё, что увидят, словить эту самую нотку раздражительности на себе, но прекрасно понимая, что он нужный, действительно нужный в данный момент. Хотелось делать ему кофе, шоты, аккуратно поглаживать его ладонь и переплетать руки, чтобы согреть замерзшие кончики пальцев, пока тот уже сопел за барной стойкой от выпитого алкоголя. Это забавляло, но как-то согревало отчасти. Но и ощущалось тяжело, потому что... а что между ними? Эта неопределенность преследовала их с самого начала, словно тень во мраке ночи. И казалось, что это не прекратится. Предпосылок не было. Да и отношения между ними… это всё правда тяжело.
Но только вот это завтра не наступило. Ни через день, ни через два. И даже не через неделю. Словно этого «до завтра» вовсе не существовало и Дазаю почудилось. Взял и сам себе придумал это легкое обещание. Ему становилось до глухого тревожно. Он только вышел в ремиссию, функционирую без таблеток, а тут такое. Нет, ему это причудилось? Шиза? Чувствовал Дазай себя некомфортно, что его дергало. В прямом смысле этого слова. Дергающиеся конечности и глаз - не шутка. Его реально всего передергивало от одних лишь мыслей, что либо у него стукнула шиза, как у матери, и всё как бы, потеряно, сумки в ручки и в дурку. Либо же Чуя просто смеется над ним. И это очень жестокая херня, что Осаму готов был ему по ебальнику битой заехать.
Правда, вместе с Накахарой пропал и Акутагава. А Юичи стал брать отгулы, оставляя шатена пахать одного в загруженные дни.
Абсолютно всё это казалось странным, подозрительным. Не сказать, что Дазай был ясновидящим, но не трудно понять, что случилось что-то малоприятное, особенно когда твой коллега уже в сотый раз сбегает со смены и отмахивается от вопросов о Чуе. Это вводило в ступор и некий страх, потому что в голове было много плохих мыслей. Тревожность окутала с ног до головы, заставляя дрожать руки и одновременно злиться. Почему ему вообще херово из-за этого всего? Причина? Ее нет. Или есть? Симпатия? Возможно. Дазай ненавидел эту свою зависимость от кого-то. Ее было не так много, но она тяготила. Кажется, ему досталось это от матери, что зависима была от всего. Да и проблемы с психикой, если честно, тоже из-за нее. Семейка у Дазая была отнюдь не образцовой. Настолько, что всю свою жизнь ему приходится от чего-то/кого-то/ убегать. Фальшивая личность стала ему почти как родная. Но и это его в край добило, что пришлось отказаться от чужого себя и вернуть всё, как было. Но маска лживости всегда была в его кармане, и казалось, что только Мори знал больше, чем кто-либо другой. Ведь он и помогал ему выбраться из этого ада, забрав из Сендай в Йокогаму. Помогло ли это? Не совсем. Тени прошлого до сих пор вторгаются в его жизнь, и буквально каждый выход на улицу становится мольбой о том, чтобы его не закопали в ближайшей канаве. Можно подумать, что этот мудозвон бинтованный какую-то хуйню выкинул и его убить пытаются, что логично, потому что да, он может. Но дело опять в семье. Не опять, а как всегда. Вся его жизнь оказалась в пизде из-за ебнутой мамашки и папашки, что угробили жизнь своего сына. Только если мать его покончила с собой, а отец хер знает где, то расплачиваться приходится Дазаю. И сезон охоты теперь ведется за его головой уже около 3 лет, как его мать умерла, а отец сразу же исчез. Он практически как на иголках. В 8 лет его уберегли от этого дерьма, и он уехал в другую префектуру. Казалось бы, зачем им этот пиздюк, если родители то остались на своем месте? Может скрывались, но однако же было на кого зуб точить. Сейчас и их нет, а проблемы, которые они создали разгребать Осаму. И если бы дело было решаемо какой-то суммой денег, то всё было бы значительно проще. Только помимо денег за украденную тонну наркотиков, убийство членов банды и разгром на чужих улицах, нужна вдобавок и голова Дазая который как бы, ну вообще не причем тут. Но разве бандюг с уличными понятиями это ебет? Нет. Ты их сын? Так тогда ты и получай пизды. Но он осознавал, что если его поймают, то только им это не окончится. Страдать будут все близкие и знакомые. Вот такую подъебку дала ему драгоценная жизнь и семья.
Но возвращаясь к Чуе…
Все что-то знали, кроме Дазая Осаму. И это выводило из себя.
***
Чуя сидит в кресле, устало моргая, чувствуя неприятное жжение в глазах.
— Я полностью поменял тебе схему лечение. Оставил только кветиапин на более высокой дозировке.
— А как-то по-другому нельзя? Уменьшить дозы, оставить что-то одно…
— Сейчас это единственный выход из ситуации. Тем более после лошадиной дозы феназепама внутривенно. Боюсь, что случится откат, если оставим прежнюю дозировку или уберем что-то, да и дозировка уже не особо помогала, как и прошлые таблетки.
— А если всё повторится опять? Если я перестану спать?
Френсис снимает очки и откладывает их на стол, откидываясь на спинку кресла и щурясь, словно говорит: я тебе сейчас по ебальнику пиздану.
— Надеюсь, что всё пройдёт гладко. Сейчас важно устранить проблему на уровне нервной и психической системы, а сон это уже второе дело. Пока ты будешь восполнять его недостаток хотя бы два раза в неделю, то сможешь функционировать вполне себе. Запомни, давай себе спать нормально не менее двух раз в неделю от 10 часов, иначе мне придётся закрыть тебя в стационаре больше, чем на 10 дней.
— Да, это я понял. Спасибо за помощь…
Фрэнсис протянул в руку три рецепта на таблетки и, кивнув напоследок, Чуя развернулся, взял портфель с вещами и покинул здание частной психиатрической больницы. На улице шёл мелкий снег, заставляя вдыхать морозный зимний воздух. В этом году похолодало сильнее, чем обычно. Такая погода несвойственна Йокогаме, но сейчас это волновало не так сильно, как ожидание такси, чтобы, наконец, оказаться дома. Наверное, там сейчас дикий беспорядок и холод, который заставит вжиматься в плед сильнее обычного, потому что в припадке Чуя не заботился о том, чтобы закрыть окно, прибраться. Его руки судорожно звонили Френсису, а голос истерично орал, чтобы тот помог ему. Хоть как-то. Потому что параноить стало настолько сильно, что его накрыла паническая атака, заставляя его валяться чуть ли не в судорогах. Говорить о том, в каком состояние его забирали и как привязывали к каталке – пиздец. Любая психиатрическая больница бы позавидовала. Такой нервный срыв только в кино бывает. Хотя тогда бы слава Богу, что Френсису пришлось с этим возиться…
И вот они, девятые сутки, как Дазай Осаму приходит к квартире Чуи.
Стучит в дверь раз, второй. Тишина. Никто не открывает. Вновь просидит до талого, периодически прислушиваясь к тишине квартиры, и уйдёт под утро до ужаса уставший и непонимающий, как это было обычно.
Где он? Что с ним? Почему никого нет? Он вообще существовал? Осаму бредит? Выдумал сам себе «идеального» человека?
Внутри каша, заставляющая его чувствовать себя отвратительно с каждой секундой.
Опять рабочий день, который становился больше похож на пытку. Сон в перерывы, горький кофе, который уже в глотку не лезет.
Вновь вечер, закрытая смена и Дазай, который вновь стоит перед дверью Накахары, осознавая, что с утра ничего и не изменилось.
Вновь постучал пару раз и уселся на лестничной клетке, начиная слушать биение сердца, которое совсем разошлось от волнения.
Скрип и два поворота ключа. Громкий звук открывающей входной двери.
— Осаму?
Вскочил, начиная трястись от накатывающей паники и, тщательно осмотрев лицо напротив, изучая каждый миллиметр, вцепился крепкими объятиями в непонимающего ничего Чую.
Такой же теплый, с приятным запахом одеколона от одежды и чего-то ещё приторно сладкого от кожи. Это он. Точно он, «его» Чуя. Такой же, как и 10 дней назад. Лишь стал будто бы меньше. Кости таза и ребер так и врезались в плоть Осаму, заставляя нахмуриться. Как же он.. похудел за эти мучительные дни.
— Почему? Скажи мне, почему ты ушёл? Ты.. я ждал тебя, но ты так и не пришёл. Ни через день, ни через два. Что я сделал? Чуя, скажи мне, почему ты так поступил? За что ты наказываешь?
И эта наивысшая точка кипения достигает своей цели, заставляя зашевелить шестеренки в голове и сложить картинку.
***
Чуя сидит на стуле, поджав ноги к груди, и монотонно перемешивает кофе в бокале. Кажется, уже минуты три. Карие глаза зациклены на потухшем лице, а бинтованные руки неустанно теребят края рубашки. Озвученные вопросы остаются горьким привкусом на языке, словно наказывают за излишнее любопытство. Карма, наверное. Но решать ситуацию надо. Осаму давно грызло многое, и хотелось просто наконец, найти хоть какую-то ясность среди неизвестной ему темноты. Хоть краешек проблеска рассвета, а не темную и густую ночь, что в легкие проникала, заставляя давиться ею до боли и слез.
– В какой-то момент, мм, я просто стал уставать. Я и до этого был не особо эмоционально стабильным. Отличался что ли, но всё спихивали на подростковый возраст. Селфхарм, – на этот моменте у Осаму сперло дыхание и глаза стали шире, он машинально провел рукой по забинтованной руке. – проблемы с агрессией. То есть никому и дела не было. Наркотиками с 13 баловаться начал, так до сих пор периодически принимаю. Раньше люто этим баловался, сейчас же редко. Лет в 16 я как-то совсем потух. А дальше становилось только хуже. Поступление в колледж - вообще пиздец. Я тогда натурально крышей поехал. Таблетки, алкоголь. Покончить с собой не раз пытался, да как-то не вышло. То Рюноске рядом, то просто люди из соседнего блока общежития неожиданно войдут. Я и бросил это дело.
– А… в какой момент всё… ну…
– В 18. Я тогда перешел на второй курс колледжа. Осень была, половина учебного года прошло. Это был вроде 2017 год… у меня начались галлюцинации. Тогда было страшно, но не хотелось никого пугать. Так и жил. Потом институт. И опять же второй курс. Было лето и меня конкретно накрыло. Попал к психиатру. В прошлом году получается. Но сейчас зима и выходит полтора года я уже к нему хожу. Я всегда не очень спал, в колледже стало хуже, а тогда на меня навалилась бессонница, дикая тревожность, параноидальные мысли, панические атаки. Тело тряслось и дергалось резко беспричинно. Я пил и курил, так как не знал что делать. Не спал наверное дня 3 или 4. Состояние ушло в пизду, как и сон. Толком не спал, да и не бодрствовал тоже. Все чувства будто бы отключились, апатия вгрызлась в глотку и я словно овощ был. Несмотря на лечение, я заметил, что я опустошался и становился всё более вспыльчивым, нервным. Невыносимо становилось даже спокойно сидеть. Жизнь стала адом вокруг. Я был на краю между землей и адом, и я просто упал в эту огромную пропасть темноты и с тех пор не могу выбраться из нее. Эта темнота поглотила меня, и я, кажется, не вижу выхода. И так уже долгое время. И… я не знаю, чего мне не хватает. Все в порядке. Вокруг и у меня всё хорошо, но мне всё равно пусто. Мне нравится быть счастливым, тусить. Это всё круто, но мне будто чего-то не хватает. Темные мысли всё равно погружаются в мою голову и не дают ясно думать. Эти мысли так глубоко проникают в мой разум, что не дают мне спать. Я хочу спать. Всегда, абсолютно каждую ночь. Мое «не хочу» не подразумевает реальное нехотение. Я хочу спать. Но разум и темнота в нем не дают. От этого организм изнашивается и я срываюсь в истерику. В этот раз тоже. И я 10 дней лежал в стационаре, потому что меня накрыло так, что казалось, в ту ночь я не доживу до утра и мое бездыханное тело найдут вскоре соседи из-за запаха трупачины. Либо же Рюноске. Но всё сложилось более-менее удачно, наверное.
Дазай застывши сидит на стуле и смотрит лишь в одну точку – лицо Чуи. Не моргает и почти не дышит.
У него весь мир потерпел крушение, оставив после себя разруху и осколки стекла, что изувечили в мясо разум, сердце, чувства. Он весь покалеченный был.
Круг второй
Я целую пальцы твоей руки
Мы близки, но в тоже время чудовищно далеки
Разошлись наши пути
Хоть было и страшно, но мы пережили невзгоды, печали и боли обошли стороной
С тобой мне больно, но я обретаю покой
Холодный ветер дует в лицо, так приятно и страшно,
Мне тяжело с тобой
Круги начинались и кончились вновь
Но не иссохла моя к тебе любовь
Пальцы рук ложатся на шею
То гладят, то душат и сложно понять
Люблю ли я тебя или пытаюсь сам любимым стать
И кончились пачки от сигарет, закат перестал светить рыжим
И больше не чувствую я твоих рук, хоть был я ими задушен
Они то ласкают, то режут меня, так больно, но это ведь он.
С ним можно, хоть и тяжело
Из уст выпадает болезненный стон