По предложению Сеченова, Нечаев неохотно направлялся в часть здания, где располагалась библиотека. Вообще, он был намерен улизнуть и немного исследовать обстановку, что было бы выполнимо, если бы его сопровождала Алина — слабая Терешкова не смогла бы его остановить при всем своем машинном желании. А может, даже была бы и не против? Кто знает? Она прямо-таки оживлялась, когда Нечаев чем-то искренне интересовался. Может, ее удалось бы обмануть.

      К несчастью для него, Сеченов сегодня был в хорошем расположении, потому что приставил сегодня к нему Левую. Снова. И когда Нечаев едва сделал шаг от библиотечных полок к служебному выходу, его буквально, как куклу, подхватила балерина. Снова.

      — Да отпусти меня, бля!

      — Ваша цель здесь, товарищ, — безжизненно сказала Левая, но к удивлению, послушала его. Отпустила, но почти сразу же схватила снова, едва он попытался убежать. На этот раз она пронесла его прямо в библиотеку, прежде чем поставить на пол, как капризного ребенка.

      Целью было найти книгу, которая займет его.

      Отдел с детской литературой, несомненно, подойдет вам лучше всего, Товарищ Майор.

      «Отвали, придурок».

      Нахмурившись, Нечаев скользнул вдоль многочисленных книжных полок в попытке увеличить расстояние с его надзирателем. Он проверил все окна — плотно закрыты, и все двери — заблокированы. Была только одна, что откроется при пожарной тревоге. Бывший майор уже подумывал, чтобы устроить тут пожар, использовав книжку какую, но тут… Сзади него что-то упало.

      Толстая книга в простой коричневой обложке. Любопытство подстегнуло поднять ее и обнаружить, что это какие-то медицинские заметки. Одна страница была специально загнута.

…форма психологической манипуляции, при которой насильник пытается заставить жертву усомниться в себе и помутить рассудок. Такие стремятся получить власть контроль над другим человеком, определенным образом искажая реальность и заставляя их…

      Он перелистнул страницу. Короткая глава была посвящена газлайтингу: признакам поведения и его влиянию на жертв и общество. Нечаев с хорошим таким хлопком закрыл томик.

      — Думаешь, мне нужна книжка, чтобы понять, что происходит? — сказал в пустоту.

      Нет ответа. Сканирование показало, что кто-то удалялся прочь.

      — Тц… Я в любом бы случае не стал это читать.

      Почему нет? Не то чтобы у Вас было занятие получше.

      …

      Он открыл книгу, нашел по содержанию раздел с амнезией. Вызывается травмой головы, определенным наркотиками, алкоголем, заболеваниями, бла-бла-бла. И никакого реального лечения, кроме восстановления со временем. Ничего о его операции на мозг и внедрении модуля под разработкой Харитона, да и в целом это было удручающим непродолжительным чтением.

      «Бесполезный кусок говна», — пробормотал он и отбросил книгу в сторону: библиотекари займутся как-нибудь. Он не знал, какова роль Близняшки во всем этом — балерины все еще оставались машинами под началом Сеченова — но, может, это вообще она показала ему эту книгу? Или это сам Сеченов плел какие-то многоходовые интрижки, и, если Нечаев вдруг поднимет этот вопрос, его просто пристыдят, зарыв в тысячи бесспорных аргументов? Но… Он будет знать, что им манипулируют и примет это как человек, уже идущий на виселицу? Или будет сопротивляться, чтобы все равно, в конце концов, проиграть?

      — Ебучие пироги, какая дерьмовая участь.

      Судьба здесь не при чем, товарищ Майор. Как тогда сказала Баба Зина: «Ты мужик или тряпка?»

      — Конечно, я мужик! К чему это вообще?!

      Я полагаю, Зина хотела бы, чтобы этот вопрос оставался метафорическим, но нет, похоже, смысла тут никакого.

      В конце концов Нечаев подобрал какую-то книжку с подробной главой про историю создания оружия, а еще книжку с картинками из детского отдела — но эй, это были единственные интересные вещи во всей библиотеке. Он не был виноват в том, что все вокруг было забито заумной литературой для блестящих мозгов.

      Ну я же говорил, — в его воображении вспыхнула копия роботизированного насмешливого голоса Харитона, когда он выходил из помещения. И он возненавидел этого мертвого ублюдка еще сильнее.

***

      Он прочитал парочку детских книжек и даже наполовину закончил Демиан — роман о детстве какого-то мальчишки. Но вот судьбоносный день наступил.

      Верный своему слову, Сеченов решил устроить Нечаеву бой. И он не ожидал чего-то особенного. Может, шеф просто вышвырнет его в яму, полную свихнувшихся роботов, и прикажет «Выживай»… Ну, или что-то в этом роде.

      Вместо этого, когда Нечаев явился к Сеченову по расписанию, его встретило разложенное знакомое оружие на столе. Ему было трудно оторвать взгляд от пушек, но он справился, глядя на спину доктора.

      — Доброе утро, сэр.

      — Сергей, мальчик мой, — начал Сеченов, едва взглянув на него, занятый своей работой за столом, как обычно. — Я тут взглянул на твое снаряжение и немного подправил его, пойди посмотри, понравится ли.

      О ловушке бывший майор не мог не думать. Никакой Наташи или Ежихи на него сейчас свалиться не могло, и сканером он не обнаружил толпу роботов за дверьми. В кабинете только Сеченов, Близняшки, и он сам. Полный напряжения, Нечаев подошел к столу, чтобы осмотреть свое снаряжение.

      Он нетерпеливо подобрал Звездочку, его любимую. Лезвия вычищены и починены: ни следа износа, ни намека, что он в побеге вообще ею пользовался. Затем Нечаевы руки нависли над Толстяком. К удивлению, его модифицировали тоже, слотом для картриджа. Вдруг его обняли со спины, и он смог не вздрогнуть, когда Сеченов наклонился к нему.

      — Тебе все нравятся, мальчик мой?

      — Ага. Немного соскучился по тому, чтобы вот так их в руках держать. Они столько раз мою жизнь спасли…

      — Ты сможешь не просто их в руках подержать, — протянул Сеченов, улыбаясь, положил подбородок на Нечаевское плечо. — Считай это сегодняшней тренировкой. И я предоставлю тебе выбор: Левая или Правая?

      Нечаев напрягся. А. Так вот для чего все это.

      Полагаю, он пытается заставить Вас уничтожить то, что осталось от Вашей покойной жены, товарищ Майор. Если Вы сделаете это добровольно, это приведет к еще большей психической травме, что позволит легче Вас отрезать от мира.

      «Я уже изолирован что пиздец».

      Туше, Майор.

      Туше?! «Похоже на дерьмо, которое сказал бы Шток», — думается Нечаеву с легкой тревогой.

      Я бы посоветовал Вам сосредоточиться на текущей задаче, товарищ Майор.

      «А я бы посоветовал тебе захлопнуться уже нахер, пока я не сходил к мозгоправу и не попросил колес, чтобы вытурить тебя из моей башки навсегда», — огрызается Нечаев, обдумывая свои одинаково дерьмовые варианты: выбрать или ту, кто забрала его свободу, или ту, что жутко дышала ему в затылок каждый раз.

      Вы ей не скажете. Вы ненавидите таблетки даже больше, чем я.

      Это было правдой, но он только крепче сжал в своих руках Толстяка и повернул голову, задевая щекой губы Сеченова.

      — Не знаю, сэр. Выберите за меня? — он взглянул на него.

      Сеченов нежно поцеловал его в щеку. Щекотно. Правильный ответ.

      — Хороший мальчик, — прошептали в кожу. Потому что предоставил выбор своему хозяину. Сеченов последний раз сжал руки у него на талии, прежде чем взяться за Полимерную перчатку. Он с чем-то там возится, и Нечаев не видит с чем, но вскоре перчатка словно ожила. Полимерные способности были восстановлены.

      Блять. Сеченов и вправду хотел, чтобы он подрался.

      — Значит, сражаешься с Правой, — принял он решение, а затем вернулся к столу.

      — Понял. — Нечаев вновь обратил внимание на снаряжение: взял несколько капсул с непремом, как заметил новый тип картриджа среди патронов. Они… разрывные? Являлись ли они вообще элементом? Он сунул разрывные в Толстяка — о, он определенно сошел с ума — и заморозку в Звездочку. — Правила, сэр?

      — Три вида оружия, не больше. Можешь использовать любую тактику, которую посчитаешь необходимой, но как Правая тебя обезоружит — она победит.

      — И, если я проиграю?

      Сеченов лишь мягко улыбнулся.

      — Я уверен, мы сможем придумать для тебя подходящее наказание.

      Нечаев бросил взгляд на балерину без куртки. Сильная, гибкая, и он не совсем был уверен, чего вообще ожидать — только такой же опасности, как от Плюща, и такой же скорости, как у Беляша.

      — Без рукопашного?

      — Я бы этого тебе не советовал, — спокойно сказал доктор. — Но ты можешь попробовать.

      Нечаев взвалил Толстяка на плечо и незаметно сунул ПМ в карман — пряча его за ракетницей, — прежде чем схватить Звездочку.

      — Готов, сэр.

      — Правая, усмири, — бросил Сеченов Близняшке. Левая осталась стоять на страже за спиной доктора, а Правая двинулась в сторону Нечаева. Балерина встала на цыпочки, грациозно смещаясь чуть в сторону, балансируя и сохраняя центр тяжести — ждала, пока Нечаев сдвинется с места. И Нечаеву вдруг пришло в голову, что он даже не мог припомнить, чтобы видел, как Близняшки сражались. Конечно, не будет же все настолько плохо?

      Всегда интересно наблюдать за тем, насколько спокойным Вы можете оставаться даже перед лицом опасности. Какими будут Ваши последние слова, товарищ Майор?

      Он сделал шаг вперед, и Правая тут же бросилась на него.

      Она слишком быстрая. Сосредоточьтесь на ее суставах: они должны быть слабее из-за потребности в гибкости.

      — Блять, заткнись, ХРАЗ, — рычит Нечаев себе под нос, уклоняясь от удара когтями по лицу. — Ты не видишь, я пытаюсь?!

      И он действительно пытался, но казалось, что Правая могла предсказать любой его выпад. Шаг вперед, два — назад. И нарастающее чувство разочарования перерастало в неподдельный гнев. Заморозка едва даже замедляла ее — и она успевала уйти, — поэтому Нечаев решил положиться на Толстяка, что при каждом выстреле отталкивал робота назад.

      Это был последний заряд, — кисло подметил Харитон. — Но картридж еще можно использовать, вытащите его.

      Нечаев материл Харитона себе под нос, ведь из-за его идеи он сейчас проковырялся с ракетницей, позволив Правой прогнуться и ударить его ногой.

      И он упал — Толстяка вырвали из рук и буквально смяли металл у него на глазах. Затем Правая толкнула его ногой в грудь, прижимая к полу, наклонилась, чтобы так же легко забрать Звездочку и отбросить куда подальше. Честно, какая-то часть Нечаева осталась под глубоким впечатлением. Но другая часть не признавала, что он залюбовался на какое-то мгновения нависшей над ним фигурой.

      — Сдайте свое последнее оружие, товарищ Нечаев, — предложила Правая, держа стальные острые когти у его шеи.

      Пустая угроза. На самом деле, она не сможет Вас убить. И она не знает о ПМ, используйте это в своих целях.

      — Сука, — прошипел Нечаев вместе с остатками воздуха, слишком тяжело дышать — потому что нога все еще впивалась ему в ребра, — и он оттолкнул Близняшку телекинезом. Та извивалась как змея, пыталась ударить, вывернуться, когда он отполз в сторону.

      Звездочка, его звезда путеводная, где же, блять, она приземлилась?

      На три часа, рядом со столом Сеченова!

      — Вижу!

      Макаров все же ощущался жалкой пукалкой: Правая едва вздрагивала от пуль, но это выиграло немного времени, чтобы он сумел подобрать любимую Звездочку — брошенную в нескольких метрах от стола, как и подсказал Харитон. Невольно взгляд метнулся к Сеченову.

      Хм.

      Довольно подозрительное у Вас там «Хм».

      — Ты думаешь о том же, о чем и я?

      Вы про то, что он накажет Вас за это?

      — И что? По крайней мере, это будет хороший удар.

      Это было рискованно, чертовски рискованно. Шеф даже не поднял глаз, когда Нечаев приблизился и притворно споткнулся, наклоняясь под углом и закрывая от обзора врага тело Сеченова за собой. Он думает о матери-птице, кто пытается выманить гадюку с гнезда, с полным слабости криком и отчаянными махами крыльев. Со своей стороны, Нечаев сердито провел рукой по лицу — обнаружил кровь, текущую с маленьких порезов на его подбородке и щеках. Оскалил зубы Правой. Чувствовал, как уголки губ сами растянулись в усмешке. Нужно было вести себя естественнее, не выдать себя… Краем глаза он заметил, как Левая выпрямилась при его приближении, но он был сосредоточен на Правой. И Правая — она, блять, повелась. Бросилась на него, выпуская когти, смертельно быстро.

      Ха.

      «Сеченову не угрожала никакая реальная опасность». Нечаев пытался себе это повторять, уклоняясь с пути, и о чудо, Правая тут же замерла на месте при виде своего создателя. Коды шевелились внутри ее головы — он почти мог это слышать, — пустое лицо повернулось к нему. Лишь чтобы увидеть, как Нечаев наотмашь бьет металл. Удар отнял много сил, но их хватило, чтобы Близняшку отбросило в сторону.

      Отличная работа, Майор! А теперь прикончите ее, пока она не пришла в себя!

      Происходящее далее немного размылось. Но Нечаев чувствовал странный холод — несмотря на то, как быстро колотилось его сердце, как кипела кровь внутри, — когда шел к балерине. Ввинтил полупустой картридж в ПМ, разрядил прямо в голову и конечности, чтобы удержать на месте. Поднял над головой Звездочку, замахиваясь хорошенько, и с грохотом ударил вниз.

      Правая, несмотря на сильное повреждение рук, все еще пыталась активно сопротивляться. Пыталась ухватить Звездочку за лезвия, увернуться от ударов. Почти пугающе по-человечески она сопротивлялась, да так, что он почти заколебался — но Нечаев наступил на нее, твердо прижимая ногой ее живот в немой насмешке. С рычанием он поднял Звездочку и с грохотом опустил ее. Снова и снова. И снова.

      Продолжайте! — ликовал Харитон где-то в отголосках подсознания. Правая вцепилась ему в ногу в почти человеческой панике. Но лезвия резали, и тупой удар расколол ее защиту. — Не дайте ей прийти в себя. Нам нужно будет разобраться еще с одной!

      До этого момента, у бывшего майора были кое-какие сомнения о битве с ней — битве с Катей. Но сейчас было кристально ясно, что та не испытывала к нему никакой жалости — так почему он должен?

      Металл начал крошиться, лицо и грудь — гнуться от ударов, и Нечаев чувствовал, как у него рот свело болью от безумной улыбки, которую он сдержать был не в состоянии. Кровь не брызгала ему в лицо, но он все равно сердито вытирал глаза, рыча на влагу. Зануда-Харитон пристыженно затих.

      — Вот, так, — наконец, выдохся Нечаев. Он устал, но кровь все еще кипела в его венах. Правая в какой-то момент замерла, больше не светясь ярко-красным на скане. — Как тебе мои «последние слова», умник?

      Поистине великолепно, товарищ Майор. Если бы подобные варварские акты считали искусством, Ваш — несомненно бы признали шедевром.

      — Э, на самом деле, я не большой-то любитель искусства. Да к тому же, Театр стал довольно хреновым местом…

      Конечно. Однако раньше это было, вероятно, прекрасным местом, до вспышки и Петрова.

      Нечаев фыркнул, скептически оглядывая перчатку.

      — О, разве в последний раз тебя не приглашал туда какой-то придурок?

      Действительно, но я полагаю, Вам следует сосредоточиться прямо сейчас. Вы знаете правила игры: уничтожайте, подбирайте, улучшайте. Элеонора, должно быть, уже по Вам соскучилась.

      — Ага, ага. Пойдем посмотрим, что за сумасшедшее дерьмо приготовил этот холодильник, — Нечаев с хрустом вытащил Звездочку из металлического тела. Он принялся осматривать, что можно подобрать вокруг, но краем глаза уловил движение и поднял оружие — однако тут же опустил.

      Сеченов стоял на безопасном расстоянии, выглядев обеспокоенным. Левая выпустила когти, находясь за своим хозяином.

      «Вот дерьмо», — пронеслось у бывшего майора в голове, и он гулко сглотнул. Он, блять, напрочь забыл, что это… все не по-настоящему? Это был просто бой, но он в мгновение вернулся к старым привычкам.

      — Эм. Я победил, сэр?

      — Это было хорошо, Сергей.

      Сеченов сказал что-то еще, но Нечаев не услышал. Потому что снова взглянул на месиво под ногами. Золотые косы из металла, разбитое тело, вытекающий Полимер вместо крови.

      Ох… Точно, Катя.

      Хороший каламбур, товарищ Майор.

      — С кем ты разговаривал, Сергей?

      — Я… — Нечаев замолк. Он не мог глаз отвести от пострадавшей балерины, от его Кати. Лежала ли она так же разбито, когда ее чуть ли не по частям — как и его самого — привезли из Болгарии? Он едва мог ее узнать, он даже не видел ее лица. Поэтому Нечаев рухнул на колени, осторожно доламывая и отрывая металлически пластины от лица в надежде найти окровавленный череп, или разорванные губы, или глазные яблоки. Что угодно, на самом деле. Он знал, по опыту, что хоть что-то должно было остаться. Хоть фрагмент кости, хоть кусочек кожи. Пожалуйста.

      Оставьте это, — твердо сказал Харитон. — Боюсь, здесь нужен будет закрытый гроб.

      — Закрой свой ебаный рот, просто дай мне проверить. — Он должен был увидеть, увидеть всего лишь в последний раз, прежде чем…

      Теплая рука поймала его запястье прежде, чем Нечаев начал лихорадочно копаться в металле. Другая рука взяла его за подбородок и мягко, но твердо, заставила бывшего майора отвести взгляд. Посмотреть на Сеченова, на своего спасителя, что опустился до его уровня.

      — Ответь, мальчик мой, с кем ты разговаривал?

      — С ХРАЗом, сэр, — тихо признался Нечаев, все еще поглядывая в сторону, где он мог разглядеть Катину ногу, неестественно согнутую в колене. Он это сделал, не так ли? Он чувствовал прикосновения: Сеченов вытирал с его щек слезы, которых он сам и не заметил. — Я имею в виду… Харитон. Он, мы… были…

      — Я понимаю, — выражение лица Сеченова не изменилось, словно ожидал такого ответа. Он просто встал, отстранившись от Нечаева. — Левая, убери. Сергей, вставай.

      Все еще размазанный на холодном полу, Нечаев спустя какой-то момент все же нашел в себе силы подняться — спешил подчиниться. Он был вознагражден мягкой улыбкой. Сеченов успокаивающе положил ему руку на поясницу, увел прочь.

      — Хороший мальчик, — хвалили его, прижимая ближе, пока они шли — не к дверям, ведущим к лифту, а к тем, что спрятались в углу кабинета. Нечаев не помнил, чтобы видел их открытыми. Внутри был маленький лифт — что на удивление поехал вверх, на новый этаж. Пентхаус. Ха, имело смысл, ведь шефу нужно было где-то спать.

      Кстати о сне: на него внезапно накатила внезапная усталость, из-за которой он почти не споткнулся — Сеченов был рядом, чтобы подхватить вовремя. Его хозяин, нежный, направляющий. Собственное тело казалось таким легким, но в то же время таким тяжелым, что в какой-то момент он мог двигаться лишь с помощью.

      — Ты хорошо справляешься, — шептал он ему на ухо мягко, как колыбельную. — Мы почти на месте.

      Нечаев ни слова не разобрал, но лишь кивнул, потому что просто хотел быть хорошим, даже если того не заслуживал. Вслепую он проследовал за Сеченовым в огромную комнату, окутанную теплым коричневым, белым и золотым тонами — что пока отказывалась воспринимать его полимеризированная сетчатка. Его посадили на что-то мягкое, сняли грязную одежду, прежде чем уложить в кровать. Спаситель просто держал его, позволил отдохнуть на своей груди, пока Нечаев не сломался.

      Это началось очень медленно, и он не знал, что делать. Это просто начало подниматься изнутри, как муссон над плотиной, и стены начинали трескаться, освобождая путь течению.

      Нечаев тонул. Кажется, будто Харитон что-то говорил ему, но его разум был таким затуманенным: он не мог уловить ни слова — ни внутри, ни снаружи. Весь мир показался странным, но единственным настоящим оставался Сеченов — и он цеплялся за него, судорожно хватался за доктора, как за спасательный круг, пытаясь выбраться из пучины. Он был омерзителен: он ревел даже похлеще, чем когда Правая забрала его свободу и его сладкую ложь. С горячего лица стекали слезы, он не мог дышать. Но Сеченов находился рядом, ради него, и этого было достаточно.

      Все будет хорошо, — уверял его Харитон, но что-то в его тупом голосе было не так.

***

      — Сэр?

      — Да? — хмыкнул Сеченов. Он человек неглупый. Он явно знал, что могло — и может — случиться, когда тащил его сюда, в свое личное укрытие. Он так и не поднялся с кровати, просто держа рядом полотенце, чтобы утирать лицо Нечаеву время от времени. Когда его дрожь, наконец, спала, большая капсула с непремом ждала его, а также тарелка с маленькими бутербродами и нарезанными фруктами. Для кормления с рук.

      Он знал! — предупредил Харитон, но его голос размылся, звучал, как из Полимера. — Он все это спланировал. О, Майор, кажется, Вы начинаете себя накручивать… Вы должны успокоиться, прежде чем…

      А затем ничего.

      Нечаев медленно пришел в себя. А? Одними только губами он позвал Харитона по имени, бросил взгляд на свою руку из-за внезапной тишины. Его перчатка была просто перчаткой: ни синих огоньков, ни проводов. С неприятием он подметил, что его Полимерные способности отключили без какого-либо ведома.

      — Что-то не так? — заговорил Сеченов, вынудив Нечаева без промедления к нему обернуться. Он держал в руках золотое устройство МЫСЛЬ, с пренебрежением наблюдая за движением маленьких нитей, прежде чем отложить в сторону. Тот много раз видел, как Сеченов игрался с этим устройством у себя в кабинете и предполагал, что он сохранил прототип себе на память. Эта штука всегда была здесь? Нечаев не был уверен…

      …

      Шеф что-то сделал с этим устройством?

      Ни от Харитона, ни от Сеченова ответа не последовало, так как Нечаев даже не задал вопрос — не был уверен, понравится ли ответ. Это, на самом деле, имело смысл, если все его беспорядочные галлюцинации могли быть вот так прерваны, поскольку Харитон обитал только в его голове. И все же Нечаев не мог не почувствовать себя внезапно таким ужасно одиноким.

      Сеченов все еще ждал.

      — Нет, сэр, — выдавил из себя Нечаев: горло все еще саднило. Он хотел спать. Хотел закрыть глаза и никогда больше не просыпаться, и ему даже казалось, он мог бы — когда Сеченов вот так обнимал. Голова покоилась на груди хозяина, его мягко прижимали к себе. Все так, как и должно быть. После небольшой паузы, он добавил шепотом: — Я монстр?

      На мгновение Нечаев вспомнил Бабу. Он спрашивал у нее это, не так ли? Но он не мог точно вспомнить, что же она ему ответила… Не важно. Это все не важно.

      Рука, что гладила его по голове, застыла, он мог ощутить, как грудь Сеченова вздымалась от тяжелого вздоха.

      — Нет, мой дорогой мальчик. Все это — на моей совести.

      Нечаев лишь понимающе кивнул. Еще одна виноградина, сладкая и терпкая, ощутилась на его губах. Абрикосы, виноград, персики — все сладкое, что было по вкусу бывшему майору. Он позволил Сеченову кормить его. Облизал пальцы, прижавшиеся к его губам, к удивлению самого доктора. Какая привилегия — есть с рук одного из самых важных людей Советского Союза.

      Внезапное желание посмотреть на него одолело Нечаева, и он боролся с вязким пространством вокруг себя, чтобы сесть.

      Руки, что держали Нечаева, кажется, с неохотой того отпускали, но Сеченов позволил ему сесть на кровати и посмотреть на него, расслабленно откинувшегося на подушки. В ответ Сеченов бросил взгляд, полный любопытства.

      — В чем дело, Сергей?

      Как ни странно, Нечаеву его вопрос и тон голоса напомнили ту радиопередачу, что он как-то раз слышал. «В чем дело, Лесси?» — спрашивал ребенок свою собаку, способную только гавкнуть в ответ — не говорить.

      — Ни в чем, — выдохнул Сергей, радуясь, что он не был собакой и ответить — в состоянии. Вместо этого, он смотрел на своего спасителя, взгляд не отрывался от этих губ… Сеченов целовал его раньше, когда он плакал, — невесомо сцеловывая с его лица слезы, целовал в лоб, щеки, дрожащие веки. Как любящая мать, что о заботилась о своем ребенке. Он поймал себя на том, что ему хотелось большего — он импульсивно наклонился и прижался к губам Сеченова.

      Он мажет мимо, целует в уголок этих желанных губ, и борода щекочет его лицо — доктор отвернулся. Он немедленно побледнел от испуга. И прежде, чем подумал бежать, рассыпаясь в извинениях, Сеченов положил руки тому на плечи.

      — Ты в очень эмоциональном состоянии, мальчик мой, — мягко сказали ему. — Я не хочу сделать ничего такого, о чем бы ты потом пожалел.

      Добрый хозяин, даже сейчас не прерывающий своей дрессировки, но…

      — Ты меня больше не любишь? — бездумно бросилось прежде, чем Сергей смог бы себя остановить, сжав челюсти и уклонившись от ответа. Ебучие пироги, теперь он это вспоминал. Вспоминал их секс, приглушенные вздохи, признания, что смутно звучали так похоже на слово на букву «Л», но сейчас Сергей не был уверен. — Блять. Извини. Просто дай мне уйти, и я исчезну.

      — Чш-ш-ш… Все в порядке. Я люблю тебя. Еще до всего этого любил, — шептал Сеченов, прижимая его ближе к себе. — Твои воспоминания всегда были непостоянны. Я не был уверен, готов ли ты.

      Сергей фыркнул:

      — Ну, в таком случае, — отшлепав меня и получив минет — Вы были очень непрофессиональны, сэр.

      — Весьма, — рассмеялся Сеченов, наконец, поворачиваясь к нему и смыкая их губы вместе, ненадолго заставляя замолчать.

      Забавно — Нечаев не знал, был ли это их первый поцелуй, в самом деле. Вот так правильно. В губы. Не в щеки или шею, или в затылок, как нравилось Сеченову. И не по-нечаевски — целуя руки, бедра или член. Этот поцелуй даже казался целомудренным, и лицо Нечаева вспыхнуло от смущения.

      Нежный поцелуй с привкусом сладких фруктов, к удивлению Сергея, перерастает в грубый.

      А. Добрый доктор целует крепко. И в поцелуе было что-то голодное, собственническое. И его язык проник внутрь, когда Сергей ахнул от неожиданного прикосновения рук, что скользнули с плеч ему на грудь. Это… было неплохо. Честно, ему это даже нравилось. И он почувствовал себя желанным, наблюдая за тем, как вечное спокойствие спало с доктора.

      — Раздевайся, — скомандовал Сеченов, когда они отстраняются друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, и принялся расстегивать собственный жилет. — Я так долго этого ждал.

      — Как долго, сэр? — не мог не спросить Сергей, пока срывал с себя одежду. Рубашку сразу отбросил в сторону, брюки спустил с бедер. Скрипнул зубами, когда они запутались в ногах, но раздражение сразу прошло, как Сеченов наклонился ему помочь.

      Доктор ответил, когда притянул его обратно в свои объятия, падая на кровать. Сергея толкнули на спину, Сеченов исследовал влажными губами его шею, покусывая.

      — Ты вернулся из Китая за пару дней до сбоя, — выдохнули ему в ключицу. — Долгая миссия. Наши китайские товарищи были рады видеть тебя в их рядах. Ты тогда явился в мой кабинет, и мы занялись любовью у окна, — пробормотал, щекотно проходясь губами по его кадыку. — Я перегнул тебя через перила, чтобы ты мог наблюдать, как Сипухи развешивают баннеры снаружи здания.

      — Я-я ничего из этого не помню… — признался Сергей. Был ли Китай таким мирным, как он думал? И они что, занимались сексом, пока прямо перед ними репетировали парад?!

      Кто-нибудь увидел? Конечно, люди смотрели бы вверх, на огромный кабинет Волшебника, и кто-то мог увидеть их…

      — Сейчас это не важно, — уверил его Сеченов, вытягивая из того стон, сжимая в руках его грудь. Большой палец игриво задел сосок, в то время как другая рука нежно легла на место, где находилось сердце. Чувствовала равномерный пульс, гоняющий кровь по настоящим — и синтетическим — венам.

      — Это важно для меня, сэр, — Сергей тут же схватил его руку своими, прижал сильнее к груди. В до боли сентиментальном жесте. — Вспомню ли я это?

      Добрый доктор только улыбнулся, мягко и вымученно:

      — Не переживай, мальчик мой. Ты вспомнишь.

      Сергей Нечаев улыбнулся в ответ. Честно, он рад.

      Разум не помнил, но тело — безоговорочно. Сергей с готовностью подчинялся, когда Сеченов направлял его легчайшими прикосновениями и бессловесными командами. Член Сеченова у его лица? Займись этим. Прикосновение пластика к его руке? Смажь пальцы и подготовь себя. Все просто, но очень эффективно.

      — Достаточно, — внезапно сказал Сеченов, вырывая того из неги удовольствия.

      — Сэр? — тихо выдал Сергей, когда его с пошлым хлюпаньем оттащили за волосы от мокрого и блестящего от слюны члена. Он будто очнулся, когда его подняли и посадили на Сеченовские колени, член потерся о его задницу. — О, ладно.

      — Ты можешь остановиться, когда захочешь, — любезно предложил ему Сеченов, кладя руки тому на бедра, но не толкаясь сам, лишь откидываясь назад, на подушки. Так Сергей мог смотреть на него сверху вниз, получая фальшивое ощущение контроля Создания над своим Создателем.

      «Он ждет», — смутно осознал Сергей. Терпеливо ждал, когда он начнет. Он задался вопросом, что бы сделал доктор, если бы он сейчас от этого отказался. Будет ли принуждать? Возьмет, чего хочет, сам? Нет. Сеченов, скорее, сделает вид, что всего этого никогда и не происходило, и эта мысль сейчас пугала похлеще, чем добровольцы, которых показала ему Филатова.

      Затаив дыхание, Сергей опустился на колени, протягивая руку назад, чтобы обхватить длину и направить ее в себя. Немного дискомфорта при растяжении, но он не обратил на боль ни малейшего внимания. Наконец, он устроился на Сеченовских коленях, наслаждаясь собственнической хваткой на своих бедрах.

      Его размазало от тепла, вызвав желание просто остаться в таком положении на целую вечность. Сергей медленно качнул бедрами. Удовлетворенный вздох — бессловесное поощрение — подстегнул его немного ускориться.

      — Заставьте меня запомнить это, сэр, — бездумно пробормотал он при особо приятном движении, когда член прошелся по чувствительному месту внутри. — Пожалуйста, не дайте мне забыть.

      — Конечно, мой милый мальчик. — Руки на его бедрах сжались. Сеченов тихо выдохнул под ним: — Левая, запиши.

      Левая?

      Глянув в сторону, у Сергея лицо вспыхнуло при виде Близняшки, что буквально просто стояла в углу комнаты, как какая причудливая статуя. Ему было жарко, он тяжело дышал от напряжения и удовольствия, но сейчас он замер, охваченный желанием прикрыть себя. Как долго она здесь? Как много она увидела?

      О боже, он убил ее вторую половину. Он убил К—

      Сеченов толкнулся в него, как бы напоминая Сергею об их положении, член внутри приятно проехался по стенкам. Заставляя не погружаться в сожаление и панику.

      — Ты вдруг напрягся, Сергей. Ты стесняешься?

      Сергей прикусил нижнюю губу, намеренно отворачиваясь от балерины, что уставилась на них — вероятно, оснащенная встроенными камерами. Прямо как дружелюбная Терешкова, что всегда была не прочь сфотографировать людей на параде. В любом случае, это не имело значения. Не было ничего постыдного в том, чтобы делать своего спасителя счастливым или быть хорошим мальчиком.

      — Нет… просто не ожидал, — ответил он и отклонился назад, врываясь руками в простыни и сжимая кулаки, чтобы его сила случайно не раздробила кости Сеченова. Рука на бедре нетерпеливо похлопала его дважды, так что он продолжил движение снова. Вверх и вниз. Плавно. «Сосредоточься, представь, что выполняешь задание». — Вот так нормально, сэр?

      — Дима. Просто Дима, мальчик мой.

      А, Сергей потерял всякую способность мыслить, когда Сеченов — нет, Дима — начал вколачиваться в него, и все это показалось сном. Настоящий Сеченов никогда бы не позволил ему использовать имя. Может, в еде было снотворное. И ему просто снился очень приятный сон. Так что он мог наслаждаться им, пока мог.

      Проникновения стали глубже, жестче, и это было так хорошо, что Сергей не мог перестать стонать. Напряженная спина болела, он толкался навстречу так же быстро, словно от этого зависела его жизнь.

      — Пожалуйста, Дим. Боже, ебучие, бля, п-пироги — сука!

      — Вот так, — хвалил доктор, с блестящими глазами наблюдая, как Сергей объезжал его. — Хороший мальчик, Сереж, продолжай.

      Сергей только подавился воздухом и всхлипнул, почувствовав руки, скользнувшие с бедер к ягодицам. Звонкий шлепок, когда он опустился вновь. Послышался звук рвущейся ткани — простыни — под его пальцами, когда жар внутри него достиг пика. Его член — твердый, красный — дрожал, истекал, при каждом толчке хлопая по напряженному животу. К нему так ни разу и не прикоснулись, но будто все тело уже привыкло кончать нетронутым, просто от члена внутри.

      — С-сэр. Дима, я сейчас…

      Тут же Дмитрий протягивает руку и крепко обхватывает его.

      — Ты кончишь только тогда, когда я тебе скажу. А сейчас, двигайся, Сергей. Ты можешь лучше.

      Сергей всхлипнул и немедленно кивнул, бедра задрожали, когда он заставил себя двигаться быстрее. Это было слишком — вот так гоняться за непостижимым наслаждением, в хватке Сеченова, что он в какой-то момент начал тихонько скулить повторяющееся: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…».

      — Держи себя в руках, мальчик мой, — сказал ему Дмитрий, и Нечаев невольно втянул воздух сквозь зубы, позволяя шефу держать его крепче и направлять, словно куклу. Они поменялись: Сергей теперь был прижат к кровати, и Дмитрий устроился между его ног, вбиваясь в него под новым углом.

      Схватив ближайшую подушку и заглушая в ней свои вскрики, Сергей закрыл глаза, скрещивая лодыжки у Сеченова за спиной и пытаясь не думать о плохом. Он едва различил чьи-то мольбы и скулеж, как покраснел от осознания, что эти звуки издавал он сам, дрожащим голосом, — потому что подушку у него забрали.

      Сергей всхлипнул, открыл слезящиеся глаза, приготовился что-то возразить — просить вернуть ее назад, чтобы скрыть свои постыдные звуки, — как над ним нависла тень.

      Левая забралась на кровать, с чувством скользнув к ним, и ее руки зависли близко к его голове, но он не мог зашипеть на балерину или прогнать, потому что тут же над ним навис Дмитрий. Укусил в плечо, проникнув особенно глубоко и изливаясь вовнутрь.

      — Дима… Дим, боже, прошу, дай мне кончить, — умолял Нечаев, задыхаясь, лицо взмокло от слез и пота, но доктор лишь продолжал медленно и лениво толкаться внутрь. — Прошу, умоляю.

      Дмитрию потребовалось мучительно много времени, чтобы прийти в себя — все это время держа Нечаева на грани, — так много, что тот подумал, что умрет.

      — Хорошо, — он, наконец, вышел из него, но еще не отпустил. Вместо этого, сел рядом с ним, заставив раскрыться перед — ох, ебучие пироги, — Левой, что наклонилась между его ног. Доктор освободил его член. — Можешь кончить.

      Сергей дернулся, прикусив губу до крови. Его рука нерешительно потянулась вниз, но Левая смотрела. Она была так близко, что он мог попасть на нее.

      — Н-не могу, сэр, — признался он, качнув головой и всхлипнув от ощущения руки, что проскользнула от его живота к бедрам, следуя изгибам. Пальцы грубо вошли в него, проталкивая назад уже начавшую вытекать сперму. — Я не могу этого сделать…

      Убить Катю, а потом осквернить то, что от нее осталось? Он не хотел этого. Она, должно быть, уже давно в гробу несуществующем перевернулась сотню раз — упокой ее душу, — а у Бабы Зины от их вида сейчас случился бы сердечный приступ. Сергея терзала масса противоречий, а сам он дрожал и скулил от удовольствия, но в то же время, начал отворачиваться, пытаться отползти от близости балерины, пока не стало слишком поздно.

      — Почему нет?

      — Это она… — изо всех сил Нечаев пытался не обращать внимания на прикосновения. — Это… Катя.

      — Нет, это не так, — заключил Сеченов, твердо и спокойно. — Катя мертва. Это просто машина.

      «Я знаю», — хотелось крикнуть. Он понимал это. Но все еще был против, начав отстраняться.

      — Ты не подчиняешься моему прямому приказу?

      Сергей замер, даже не смея дышать. Его разум этого хотел, но тело — нет, — его глаза зажмурились, чтобы не видеть неподвижную Левую и разочарование доктора. Его губы двинулись неосознанно:

      — Нет, сэр.

      — Тогда будь для меня хорошим мальчиком и раздвинь ноги, чтобы Левая смогла наблюдать, — вот так просто говорит ему Дмитрий, сгибая пальцы внутри и раскрывая его, использованного, балерине, записывающую, как из него вытекала сперма. Сергей вскликнул, схватил доктора за запястье, но под острым взглядом заставил себя отпустить — вместо этого помогая раздвинуть дрожащие бедра шире.

      — Блять-блять-блять, пожалуйста, — взмолился он снова, когда свободная рука доктора скользнула вверх и легла на его член. Он не знал, умолял ли он остановиться или продолжать — не успел ничего добавить вразумительного, как ласкающая его рука сжалась слишком идеально.

      — Кончи для меня, Сережа.

      Команду произнесли так холодно, так резко контрастно от обычного, спокойного голоса, что Сергей очнулся от тумана. Это не было сном — новой командой. Еще одним заданием. «Делай свою работу, не разочаруй».

      Будь хорошим мальчиком, — шепчет кто-то, но это не был голос Харитона.

      Это его собственный.

      — Мне так жаль, — все, что смог выдавить из себя Сергей, изливаясь. Он отпустил себя, чтобы закрыть рукою рот, подавляя любые звуки и дрожа от прикосновений Димы. Его ноги стыдливо поджимались, но холодная сталь за колени раздвинула их снова. Он хотел сказать что-то еще: чтобы Катя отвернулась, чтобы простила его. Но он не мог.

      — Кажется, я что-то сломал, — шепнул Сергей в перчатку, слова заглушились, и он забеспокоился, когда остался без ответа. Может, она изначально была сломана. Медленно приходя в себя, он почувствовал движение на кровати. Сквозь пелену мог различить размытую балерину, передающую в руки Сеченову какой-то предмет. Сморгнув слезы, Сергей понял, что это Щебетарь. Что-то тикнуло, когда вдруг послышалась тихая мелодия из задыхающихся стонов, вздохов и шлепков кожи о кожу. Дмитрий осторожно закрыл устройство с удовлетворенной улыбкой на губах.

      Взглянув на Левую, Сергей вздрогнул при виде спермы на ее пустом лице и солнечных волосах. Ебучие пироги, даже на куртку немного попало. Он быстро отвел взгляд, не в силах выдержать такое зрелище.

      Он просто ебаный монстр.

      В какой-то момент Сергей, наконец, заметил, что его гладили по голове. Сеченов улыбнулся шире, когда их взгляды встретились, наклонился для поцелуя. Борода щекотала, чувствовался выцветающий запах одеколона. Насыщенный древесный аромат, немного пряный и, уже, с нотками мускуса. Это удушало, обжигало голову и легкие, но он продолжал дышать.

      — Хороший мальчик, Сережа, — протянул ему доктор. — Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю, мой прекрасный мальчик.

      Единственные слова, которые слетают с губ Нечаева вместе со сломленным выдохом:

      — Спасибо, сэр, — затем, встречая взгляд, тихо добавляет. — Я… люблю тебя тоже.

      Он не врал. Это было нездорово, но он действительно любил его. Гениального человека, что спас ему жизнь, — все немногие воспоминания, что у него остались. Боже, он так сильно облажался.

      — Пообещай, что ты останешься, — раздалось тихое требование в губы. — Я найду время для настоящего отпуска, и ты сможешь выбрать, куда поехать. Больше не будет необходимости во всем этом.

      Не смейте, Майор! — вернулся голос Харитона, внезапно слишком громкий и слишком тревожный, что даже испугал. Что бы ни сделал Сеченов — этот измученный голос ложно нарушил бы повисшую тишину. И в голосе этом звучала паника, прямо как тогда — на краю Предприятия вместе с Бабой Зиной и кричащей перчаткой, что поторапливала сделать уже выбор. — Левая вышла из комнаты, так что это Ваш шанс! Сломайте ему шею, оторвите голову — хоть что-нибудь, иначе он никогда не отпустит Вас!

      — Пожалуйста, пообещай мне, Сережа.

      Сейчас, Майор!

      Это его выбор. Его, и ничей больше. Он стянул перчатку, потянулся к извивающимся ниточкам — которых и не было, — вырвал снова. Затем этой же рукой потянулся к шее Сеченова. Не дрожащей, твердой, в отличие от другой. И это бесило.

      Фантом в его сознании реагировал на его действия даже сейчас: шипел, плевался оскорблениями, когда хватка Сергея не усилилась.

      Идиот! Ты нас убьешь!

      — Нет, Харитон, — шепчет он фантому. — Только себя.

      В последней дерзости Нечаев опускает руки на плечи, вместо горла. Притягивает Сеченова ближе, словно в попытке стать единым целым. Губами он почувствовал его улыбку.

      Ответ очевиден. Все было в порядке.

      Он останется.