— Что же ты мне сегодня поведаешь?

— Ты, король, не спеши. Сказ сегодня длинный будет. Внимательно его слушай.

Путник к окну подошёл и уселся на подоконник. 

— Давно это случилось. В те далёкие годы нечисть пряталась от людских глаз и лишь по ночам на охоту выбиралась.

Тиха летняя ночь. Ветер, что пускает рябь по водной глади, спешит к камышам, отчего поломанные стебли пронзительно свистят. Мелкие мошки тучами порхают над спящими в поле лошадьми. Пастух, устроившись на стоге сена, закуривает трубку. По дорогам под ручку гуляют подруги и пары, а кто в голосе — песни распевает.

<center>***</center>

При церкви, что на холме стоит, жил молодой попович, Дарьяном его звали. Славный парень, старшим никогда не перечил, молился днём и ночью. Вот и сейчас уже за полночь, а он только закончил молитву. Выйдя на крыльцо, парень перекрестился и уселся на ступеньки. Вынул из кармана чёрствый сухарь — сохранил ещё с обеда. Посыпав солью, Дарьян раскусил лакомство.

— Дарьян!

Попович обернулся на крик и увидал своего приятеля Иоганна, с которым дружил с детства, к тому же учились они у одного старца. Тот им пока сложных заданий не давал: делов-то три ночи покойничка отпеть, а потом, коли родственники закажут, за упокой читать. В остальном же — вольница: читай Писание да рисуй. Рисовать парни особенно любили: однажды одной заковыристой сценой даже стену в трактире расписали.

Друзья часто встречались по ночам, сидели себе на лавке, да о глупостях всяких размышляли.

— Ты сегодня поздно. — Дарьян отломил кусок сухаря и протянул его другу.

— Я в библиотеке сегодня целый день провёл. Отец Аврелий нынче учения свои в город отправить хочет, чтобы сохранить от пожаров и влаги лишней. Вот, сижу переписываю.

— Погляжу, Аврелий решил заняться тобой.

Иоганн лишь отмахнулся:

— Если бы. Научил бы тогда чему-нибудь, знания поведал. А так... Сижу, под диктовку переписываю. Руки все в чернилах, пальцы болят. Передохнуть даёт — так я в саду гуляю. Знаешь, какой там аромат яблочный стоит?

Иоганн лёг на спину и уставился в небо:

— С утра выйдешь, роса на траве солнечные лучи отражает, туман над рекой, словно облако, висит. И яблоки наливные да душистые своей тяжестью ветки гнут. Сорвешь спелое, об рукав потрёшь, а как откусишь — нектар медовый прямо в горло течёт и холодный такой. Загляденье. Пчёлы жужжат, ручеёк бежит. — Рассказывает Иоганн, а улыбка с лица не сходит. Видать, действительно там так хорошо было. — Я матушке корзинку собрал, она пирог испечёт. Принесу тебе кусочек.

— Как она там поживает? Не хворает?

— Нет. Здравствует, даст Бог ещё походит десяток лет по этой земле. — Мать Иоганна была уже стара, но крепка духом.

— Дай Бог, чтобы так и было.

— Говоря об отдыхе, — Иоганн поднялся и поправив сумку, вынул кожаную тетрадку.

— Говоришь, что руки после переписи болят, а сам рисуешь.

— Да ты только посмотри, — он толкнул друга в плечо.

Дарьян улыбнулся и подсел поближе, чтобы разглядеть очередное творение друга. А посмотреть было на что: на одной странице девушки тешатся в пруду, рядом с их подругой чёрт стоит. Одна рука на животе лежит, а второй шею держит, а та улыбается и целует рогатого в щёку. На второй ещё хлеще сюжет: кладбище с покосившимися крестами, а на одной могиле гроб сверху стоит. Так на гробу утопленница лежит: одежда измята, волосы растрёпаны, ткань совсем груди не скрывает, сама девица изгибается, а над ней мужик с бутылкой стоит. Переворачивает Иоганн страницу, а там... Свинья в треуголке верхом на голом попе едет. Хлыстом подгоняет, а тот в зубах верёвку держит, а следом хомут тянется.

— Надеюсь, Аврелий не видел твои художества, — Дарьян положил руку на плечо Иоганна и перелистнул страницу.

— Конечно не видел. Я её из сумки достаю, только когда один остаюсь. Меня опять трактирщик зовёт, хочет, чтобы я ещё одну стену расписал.

— А он о сельчанах наших подумал? Они ж народ горячий. Помнишь, в прошлый раз под Новый год что учудили? Старый пивовар Йохан думал, что с женой встретится. Уже начал сам себе за упокой читать.

— Ну, что поделать? Любят наши люди ром.

— Да так сильно, что, когда вместе кричат, на гром похоже.

— И не говори. В тот день чуть с трактиром не распрощались. Где бы тогда табак покупали и пиво пили?

— Иоганн, а ты, как всегда, о своём. О мирском.

Дарьян похлопал друга по плечу и забрал тетрадку. Перелистал все картинки. А там чертей видимо-невидимо, животина разная над людьми потешается, да девушки раздетые.

— Всё во грехе пребываешь, раз такую погань рисуешь. Не о том ты думаешь, ох не о том... — Спародировал отца Аврелия Дарьян.

Иоганн выхватил тетрадку да поспешил её назад в сумку спрятать, подальше от невидимых глаз.

— Я же в страсти не впадаю! А то, что здесь хранится, так это наша правда. Люди вон сами как черти, а порой и хуже. Девицы, так те, что по кабакам ходят, просто под песни трубадуров пляшут, не все — распутницы. Про табак и пиво — я же не в рясе с трубкой расхаживаю. Один разок погоды не сделает.

— Дурак ты, Иоганн. Всё о плоти своей печёшься, чрево наполнить пытаешься и у лукавого на поводу ведёшься, табак свой куришь. О душе думать надо, мысли ясными держать, а не змеиным ядом затуманивать. Толку от того, что утром молишься, днём в грехе пребываешь, а вечером на службу идёшь?

— И что же, мне теперь в четырёх стенах сидеть? Света белого не видеть? Как ты вон из часовни не выходишь или на звоннице пропадаешь. Сам-то, поди, мешочек табака всегда при себе держишь?

Дарьян выпучил глаза и отсел в сторону.

— Ага. Правду не скроешь. Доставай, у меня как раз закончился.

Попович, боясь пересечься со взглядом друга, пошарил по карманам и вытащил мешочек чёрного бархата и не глядя сыпанул в подставленную Иоганном трубку. Тот достал из кармана ещё тёплый уголёк, раздул его и сунул в чашу. Затянулся. Улыбается, смотрит на друга, а тот сгорбился весь, покраснел. Толкнул Иоганн Дарьяна и протягивает ему трубку:

— Да будет тебе. Закури, расслабься. — Тот аж выхватил трубку, вцепился зубами в мундштук<footnote>часть курительной трубки, которая берётся в рот</footnote>

— Ты, главное, эти проповеди мирянам не читай. Чего доброго, поймут не так, потом объясняй отцу Георгию, где тумаки схлопотал.

— Да не могу я иной раз на это смотреть. Приходят на исповедь, слёзы льют — каются, прощенья просят. А потом снова в страсти пускаются.

— А ты на них не гляди. Там у них своё утешение души. Наше дело — грамоте пока обучаться. Вот, когда сан примем, будем людей в грехах упрекать. А пока сами в мирском живём, то и повеселиться можем. И до поры до времени не зарекайся. О душе думать нужно, но и о плоти не забывать. Пока плоть позволяет и держит нас, то жить будем, а дальше поглядим. Ведь и душа, дорогой мой друг, порой требует запретного. Всё же душа с плотью связаны. Хорошо плоти — и душа в здравии, хворает душа — и тело наше долго не выдержит. Жить просто нужно, а остальное — пустое всё.

Вздохнул Дарьян и снова затянулся. Не решил сознаться, что друг его прав. Может мысли у него такие неспроста? Видать, душа не на месте, а плоть просто реагирует, просто потому что само не знает, чего хочет. Вот и беснуется.

— Опять бездельничаете?

Голос старца Георгия заставил учеников вскочить и виновато опустить взгляды. Трубка при этом полетела в кусты.

— Чего повскакивали-то? Сидите уж, коль нужда есть.

— Доброго вечера Вам, — молвил Дарьян и в пол поклонился.

— Будет, тебе Дарьян. А ты, Иоганн, чего тут делаешь? Никак Аврелий тебя дальше сада отпустить решил? али сбежал, негодник?

— Что вы! Отец Аврелий уехал дня на два и разрешил, пока его не будет, отдохнуть.

— Отдохнуть, значит. Нечего вам дурью маяться, завтра дела поручу. А сейчас по кроватям идите.

Старец, опираясь на трость, вошёл внутрь церкви и захлопнул дверь.

— Ну ты, Дарьян, делай что хочешь, а я в трактир пойду. Мне мельник ещё за прошлый раз должен карточный долг вернуть. За одно ещё немного рома выпью.

— Иоганн!

— Что? Он мне обещал отыграться, говорит, что жена всё забирает. А мне деньги лишними не будут. Я их матушке отдам — она на них козу купит, тогда и молоко, и масло в достатке будут. А на остаток нарядов приобретёт, думаю, с головой моего выигрыша хватит.

— Ты неисправим, — выдохнул Дарьян, махнув рукой. — Иди уж, коль невмоготу. Только осторожен будь. Мельник, может, мужик мягкий, а вот жена у него сварливая. Со скандалом явиться может.

— Ничего, и не с такими справлялись. А ты со мной не хочешь?

Услыхав подобное, Дарьян перекрестился.

— Побойся слов своих, я в тот трактир ни ногой!

— Ну как знаешь.., — отойдя немного, Иоганн усмехнулся и бросил другу напоследок:

— Только там сегодня твой любимый ягодный пирог со сливками подают, да карамельный эль.

От таких новостей у Дарьяна аж губы запрыгали. Не выдержал. Сплюнул и следом пошёл.

— В последний раз, Иоганн, но для старца Георгия только иду, чтобы ты глупости не наделал.

— Конечно.

Трактир, куда держали путь друзья, находился за городом. Стоял среди деревьев каменный домик, небольшой: пройдёшь рядом — можешь и не заметить. Весь кустами порос, а по стенкам лозы ползут. Днём там тихо, зато ночью — музыка да веселье. Ром рекой льётся, музыка ни на миг не затихает. А аромат свежей выпечки такой стоит, что вёрст за восемь точно не потеряешься. Вот и сейчас народ веселится от души: мужики в карты играют, выпивают. Женщины танцуют и песни горланят. На кухне жар стоит, из печи дым валит, чугунки с похлёбкой кипят.

Заходят друзья, и Иоганн прямой наводкой к играющим идёт, напоследок отдав сумку Дарьяну. Мужики по плечам Иоганна хлопают, что-то спрашивают, а он лишь улыбается в ответ. А Дарьян стоит колом, с места не сдвинется. Всё по сторонам оглядывается, да на стену смотрит. Дня три ушло, чтобы они её вдвоем расписали. Всё Иоганн, затейник. Показал владельцу художества свои, да тот возьми и предложи ему стену. Вот так и появилась на свет сказка дивная: люди в шкурах животных на четвереньках скачут, меж собой бодаются, траву жуют. А животные, на двух ногах стоя, хороводы вокруг костра водят; девушки косы друг другу заплетают да цветами украшают, из одежды на них одна тина речная с бедер свисает; в лесу дед засел: у него на голове грибы растут, вместо носа шишка, тело травой поросло, а он в руках ружьё держит, избушку сторожит. А вот в пруду своё веселье: на коряге сом сидит, в руках вилка с пирогом, а на шее салфетка повязана. Вокруг крабы с тростью да в цилиндрах расхаживают, под руку девиц держат. А над ними сеть плавает с черепами и костями.

Поежился Дарьян, взгляд отвёл, а к нему тут же мужик подошёл. Глаза косят, сам шатается, ноги едва держат, лицо покрасневшее, а в руках бутылка. Притягивает её парню, а тот головой мотает. Махнул мужик рукой и к другому столу пошёл, но только споткнулся, уже не встал — заснул. Долго маялся Дарьян, всё не решался с места сдвинуться. Зато Иоганн за двоих веселился. Деньги он сразу в карманы прятал, а на коленях у него уже девица сидит. Он ей что-то на ухо шепчет, пряди на палец накручивает и в шею целует.

— Вот тебе и плоть с душою радуются.

Всё же решился Дарьян, сел за стол и пирог ягодный с карамельным элем заказал. Кружку быстро принесли. Эль густой, слегка солёный, пенка густая — её ложкой даже есть можно, сверху воздушными кукурузными зёрнами посыпана. А вот пирог слегка подгорелый подали. Всё сидит парень, скучает, уже уходить собрался.

Вдруг видит: входит в трактир красавица невиданная. Локоны вьются, на плечи спадают, кожа бледна и на ней ни родинки, ни царапинки. Босыми ногами по деревянному полу ступает. Подол платья до колен, само серое. Всё в бантах, лентах да узорах. Много ли таких красавиц по земле разгуливает? Да вот только эта другая: на неё глянешь — и уже готов следом идти. В груди сердце заболело, на лбу испарина выступила и дышать тяжко стало. Хотел было Дарьян к ней подойти, а она уже с кем-то общаться начала. Переждать решил.

Сидит себе, да на девицу поглядывает, а она и не думает никуда от гостя отходить. Обнимает его, грудью к спине прижимается, смеётся, а после он за руку её берёт и в танце кружит. Отвернулся на миг Дарьян, а их уже и нет. Вздохнул, хотел было к Иоганну идти, да и тот уже в усладу ушёл. Прижимается к своей подруге, с плеча ткань опустил и целует её. Махнул Дарьян рукой да пошёл прочь.

Идёт по дороге в город и всё бурчит себе под нос:

— Друг ещё называется. Снова навеселился. Завтра опять просить будет перед Георгием его оправдать — полночи придётся думать, что сказать.

Сумку на плече поправляет, да только под ноги смотрит. Услыхал смех девичий и глянул вперёд. А там та самая красавица со своим другом за руку держится. Хотел было дальше идти, да вот не успел, встал на месте как вкопанный и в сумку полез. Благо, Иоганн крест в ней носил. Прочертил тем самым крестом круг, в руках распятье сжимает, а губы сами собой молитву шепчут.

А девица хрупкая мёртвой хваткой молодца сжимает, над землёй его подняла. Кости хрустят, хрип слышится.

Замертво рухнул молодец. А девица его переступила и крутанулась один раз. Заметила наконец Дарьяна, в мгновение ока перед ним оказалась. По шее кровь стекает, глаза огнями алыми горят. Вытянула руки вперёд, да вот только на преграду наткнулась — только клыки свои обнажила, по кругу ходит, пытается к нему подобраться.

А он на колени упал, молится, крестится. Не знает, как ещё от себя нечистую отогнать. Но тут девица успокоилась. Разглядывает его, улыбается. Остановилась и села. И молвит таким голосом дивным, будто мама колыбельную сказывает, тихо так, гласные немного протягивая:

— И, долго ты так сидеть будешь? Земля остыла, так и захворать можно.

Зажмурился Дарьян и дальше молитвы читает.

— Я что же, такая страшная, если ты очи свои закрыл?

Дарьян лишь головой мотает, старается не слушать. Вдруг так же в чары попадёт и с концами. Девице это не особо нравится. Подняла она с земли камень, что полегче будет, и кинула в парня. Тот глаза открыл и стоил ему на нечистую глянуть, как замолк. Смотрит на неё, взгляд не отводит и сильнее в руках распятье сжимает. Острые края в кожу впиваются, а ему и не больно.

— Ну что дар речи потерял? Или немой от рождения?

Дарьян молчит, сказать ничего не может, только зубы стучат. А девица кружит рядом, ногами только пыль поднимает, никуда не уходит. Цветы на полянке собирает. Сорвала одуванчик, подошла к Дарьяну и пустила ему в лицо белые пушинки:

— Так и будешь сидеть? Неприлично перед девушкой так себя вести. Ночь нынче тёплая, прогуляться можем.

Протянула ему руку. А Дарьян сгреб горсть песка и в девицу кинул, проговорил сквозь зубы:

— Я с нечистью водиться не собираюсь.

Отряхнула платье и в сторону отошла:

— Вечно ты в кругу не просидишь. Рано или поздно возвращаться придётся.

— Надо будет — всю ночь просижу. А тебе до первых лучей точно скрыться придётся.

— Твоя правда. Но вот только за днём снова ночь настанет, и я же тебя сразу найду. 

Ваша церковь одна на всю округу. Запереть себя в четырёх стенах не удастся, выгонят аккурат к полуночи.

Ничего не ответил Дарьян, только на девушку смотрит. А она села на поваленное дерево и песню затянула. Про соловья, что в кустах роз жил. А голос звонкий и мелодичный. Не наслушаться было. Повторила песню ещё несколько раз, и лишь перед рассветом поднялась с места, взяла за ногу приятеля своего, что из трактира привела, на прощание молвила:

— До встречи. — И скрылась в лесу. Только когда первые лучи солнца осветили верхушки деревьев, вышел Дарьян из круга и без оглядки прочь бросился.

Воротившись к церкви, только у крыльца смог дух перевести. Сердце в груди колотится, да вот неясно, но страху ли?

— Дарьян! Ну слава Богу, воротился наконец. Я уж с ног сбился не знал, где тебя искать. — Рядом с Дарьяном сел запыхавшийся Иоганн.

— Ты так резко пропал, что пришлось раньше уйти. Я и деревню всю оббегал, и к нашей церкви возвращался, даже к озеру ходил. Ты как сквозь землю, — схватив Дарьяна за плечи, Иоган развернул того к себе и потряс: — Ты где был, окаянный? Знаешь, что бы с нами старец Георгий сделал?

Дарьян схватился за одежду друга и сжал так сильно, что пальцы побелели, глаза выпучил и, заикаясь, говорит:

— Я нечистой в глаза смотрел. Она при мне жизнь из человека высосала. Если бы не круг да крест святой, на том свете оказался.

— Неужто...

Не успел Иоганн договорить, как на пороге появился отец Георгий:

— Оба внутрь. Быстро.

Не решив поперёк слов старшего идти, зашли в церковь, а старец дверь на засов закрыл:

— Говоришь, нечисть видел?

Дарьян закивал.

— Не думал я, ребятки, что поведать вам это придётся. Но, видимо, выбора нет.

— Неужели всё так плохо?

— А ты, Иоганн, не спеши. Дай с мыслями собраться, это старая история.

Подошёл отец Георгий к подсвечнику, взял в пальцы догорающую свечу и начал потухшие зажигать да рассказывать:

— За лесом нашим бескрайним горы великие стоят. Что днём, что ночью там темень лежит, свет солнечный до туда не доходит. И живёт в тех горах народ древний. Кожа их бледна, холодна, как у покойников, руки длинные, пальцы тонкие, из рта клыки торчат. В гробах очи смыкают, чтобы передохнуть. Раньше животными насытиться старались, да вот только голод у них сильнее становился. А как в эти места люди пришли, стали в канавах тела мёртвые находить. Много людей из наших лесов домой не вернулось, потому как единственной едой для жителей тех гор оказалась кровь человеческая. Не знали люди, как с напастью этой справиться, помирать готовились. Да вот нашлись смельчаки, что одного такого изловили. Что только с ним ни делали. Топили, голову рубили, повесить пытались. Все раны на нём в мгновение ока исцелялись, а сам даже с отрубленной головой говорил. Бессмертный, думали. Да вот случай помог: привязали его к дереву, а он кричать стал, кожа дымится и краснеет, осиной то дерево оказалось. Тут и солнце поднялось и спалило его в пепел за считанные секунды. Первое время так и жили — осиновый кол да солнце. Но люди всё равно пропадали, пусть и меньше. А как церковь эту возвели и в каждом доме крест освящённый повесели, тут нечистые совсем исчезли. Появляются, правда, чтобы путника случайного в лапы свои забрать, да дома ищут, что не охраняются Отцом нашим. Так вот, как завидите эту тварь в следующий раз, так в грудь крест вонзите, а тело огню предайте, чтобы ветер развеять грешных смог. — Потушил огарок отец Георгий, а друзья лишь переглянулись да в окошко глянули.

<center>***</center>

Долго тащить девице пришлось тело мёртвое. Хоть бы какая-нибудь речка быстрая или овраг бездонный показался. Да вот нет ничего — одни деревья да кустарники.

— Вот нашла повесу на свою голову. И этот попович ещё.

Заметила она тут яму широкую, выдохнула с облегчением, а ей ещё домой возвращаться. Скинула туда паренька и как сорвётся с места — после себя лишь ветерок оставляет. Быстро домчалась, успела до первых лучей в замок воротиться. Коридоры все костями усеяны: обед богатый выдался. Девица лишь мимо проходила да лёгкой походкой трупы перешагивала. В комнату постучалась и вошла. Внутри темно, холодно, на потолке летучие мыши пищат, а в кресле отец её восседает. Журить стал:

— Опять поздно воротилась. Солнце скоро уже встанет, дурёха. Спать нужно!

— Прости, папенька. Задержалась немного.

— Небось опять в деревню одна ходила. Надеюсь, хоть в этот раз достаточно с людишками позабавилась?

Сгорбленная фигура с тощими когтистыми руками поднялась с кресла. Голос отца шипел, глаза белым сияли, седые пряди прикрывали острые уши.

— Не получилось. Отвлёк один попович. Он со страху вокруг себя защиту очертил. Всё надеялась выманить его. Ни в какую, даже песня не помогла.

— Оставь, дочка, эту затею. По белу свету много разных гадов ходит. У них кровь и сытнее, и слаще. А от таких только проблем будут. В следующий раз, как увидишь, уходи не оглядываясь. Или камень в него кинь, чтобы точно сгинул.

Девица лишь хмыкнула: вот ещё, такого пригожего не хотелось отпускать, а уж тем более жизни лишать. Пусть и испугался в первый раз, зато дальше его можно в раба превратить. А пока развеяться можно или себя развлечь небольшими утехами. — С такими мыслями девица задвинула крышку гроба, и очи сомкнула.

<center>***</center>

Иоганн в келью свою воротился, а Дарьян весь день из церкви не выходил: то свечи катал, то иконы реставрировал и везде пыль вытирал. За всё время ни слова не обронил, только когда Псалтирь читал. А вечером сидит на кухне в трапезной, напротив котелка да кашу варит, всё ту девицу вспоминает. Спать сегодня без задних ног будет, от страха то, а может и не страха. Но гнал от себя греховные мысли прочь. Поближе к себе крест держал. Уговорил Иоганна на время то большое Распятие оставить.

Вот и ночь на землю спустилась. Птички щебечут, в траве сверчки стрекочут, а из леса уханье совы доносится. В окошко ветерок залетает, всё пламя колышет, задуть пытается, да вот только силёнок не хватает.

Надел Дарьян рубаху да штаны белые льняные, расправил постель и улёгся на койке своей. Рядом уже во всю храпел Иоганн. Ох, и влетело ему от старца Георгия за гулянья ночные. Придётся в огороде три дня без отдыха работать, да на утреннюю службу с петухами просыпаться. Сейчас ещё и самому без диктовки тексты Аврелия придётся писать следующие ночи. Вот и улёгся пораньше, чтобы сил набраться.

Лежит Дарьян, в потолок смотрит, слушает, что за окном происходит, а сон не идёт ни как. Он и так полежал, и эдак, даже подушку свою тощую взбил, а глаз всё сомкнуть не может. Решил водицы испить. Только потянулся к крынке, как услыхал песню знакомую, что о соловье рассказывала. Уши руками закрыл, пытается не слушать это наваждение. А песня в голове засела и шёпотом отдаётся. Рухнул на кровать, по самую макушку одеялом накрылся. Лежит, мечется, с каждой секундой всё жарче становится. Дрожь по телу прошла, словно в колодец со студеной водой окунули. Не выдержал Дарьян, высунулся. А песня как ручеёк льётся. Делать нечего — слушать пришлось.

— И в клетке умер соловей, оставив в сиротах детей.

Поднялся Дарьян с кровати, взял крест и пошёл вслед за голосом. Девица оказалась совсем недалеко: стоит себе среди деревьев, только с ноги на ногу перекачивается.

Медленно к ней подходил. Лишний раз вздохнуть боялся.

— Явился, наконец.

Только сделала шаг навстречу, как Дарьян вперёд руку с крестом выставил.

— Ну что ж ты боязливый такой? Не трону я тебя.

— Нечисти верить может жизни стоить. Зачем сюда явилась? Пошла прочь, пока худо не сделалось.

— Ну тогда проверим.

И пошла девица к нему, а тот пятиться стал, пока спина в ствол дерева не упёрлась. Дрожащими руками сильнее крест сжимает. А она всё идёт, даже не думает останавливаться.

— Стой. Не подходи.

— У тебя же крест в руках. Воткнешь мне в грудь и дальше сны видеть пойдёшь. И себя избавишь от страданий, и людям добро сделаешь. Может быть даже похвалят или героем сделают. Что в одиночку на дочь Вурдалака пошёл. Только знаешь, в чём беда? От этого люди не изменятся. Как искушали себя, так и будут. Я, может, и хотела тебя вчера убить, но сама виновата, что показалась на людях.

— И зачем, ты всё это мне говоришь? Я и без тебя вижу, что делает простой люд.

— Тогда слушай, раз такой умный. Тот парень деньги воровал, да над девушками молодыми глумился. Замуж взять обещал, красивые слова шептал. А как дело до обещанного доходило, то с концами пропадал и говорил, что не знает никого. А они, молодые, к озеру топиться бегут. Гадов много по земле ходит. Кто попался, того и не жалко.

— Падки люди на страсти, хотят они своё чрево и лоно забавами разными успокоить. Им всё на Небесном Суде воздастся, получат сполна свои наказания, а пока по земле ступают, вольны что угодно делать.

— Хм, как же всё просто. Выходит, теперь и убивать, и блудничать, и воровать можно? Они это всё делают, а ты им грехи отпускай. И так из раза в раз. Греши и молись?

— Душа человеческая свои законы имеет, переступить через них не каждый сможет. А кто смог, знать, почернела она, али всегда такой была. За душу Небеса отвечают. Я только за тело ответ держать могу, чтобы по правильной дороге её направить. В единение душу с телом привести.

— Нет у людей этой вашей души. Была бы — иначе жизнь пошла. И таких, как я, никогда не существовало бы.

Подошла девица совсем близко — их разделяла только вытянутая рука с крестом. Смотрит девушка на распятие и только кривится.

— Ну вот она я. Стою напротив. Не бойся, с места не сдвинусь, если хочешь, можешь убить.

Смиренно глаза закрыла и ждёт. Смотрит на это Дарьян, а внутри неспокойно. Сердце сжалось. Опустил руку.

— Не стану я ничего делать. Ступай отсюда — и забуду, что вчера тебя видел, что сегодня приходила. Перед Господом твои грехи вымаливать, три ночи и дня стану. Ни на миг очи не сомкну.

На это девица лишь звонким смехом залилась. Глаза сверкают, локоны ветер треплет.

— Ой и позабавил ты меня. Вымаливать мои грехи будет. Ну попробуй, коль желание такое есть. Да вот только не услышит Он тебя. За зря время потратишь.

— Какая бы душа ни была, все во спасении нуждаемся.

— Дело твоё. Захочешь встретиться — на этом месте ждать буду. — Молвила — и словно в тень превратилась. Растворилась девица, только венок из васильков да ромашек оставила. Осел на землю Дарьян, ко лбу крест приложил и просит;

— Обереги, Господи, от греха моего.

С утра самого Дарьян сам не свой был. В словах путался, ни одной молитвы не мог правильно прочитать. Корил себя за то, что не смог наказ отца Георгия выполнить. Каких дел ещё эта нечистая могла за ночь натворить? Но стоило ему глаза прикрыть, как видел девицу ту: она в платье своём коротком по траве кружится. Юбка вздувается, свет лунный в волосах играет, а песня её в ушах эхом отдаётся. От такой картины дыхание останавливается, уши гореть начинают, в животе тяга появляется, а потом во всём теле лёгкость такая, что аж ноги подкашиваются. Руки так и тянутся к коже холодной прикоснуться. Хочется разок по щеке пальцем провести. Гнать старается Дарьян наваждение, чуть ли не слёзы из глаз идут, что поддался чарам. Не выберется он из них без помощи. С утра отпросился Иогана проведать — добро дали.

А Иоганн, друг его сердечный, под яблоней в это время спал. Рядом корзинки наполненные стоят да баночка мёда и ещё бутыль одна с настойкой. Покачал головой Дарьян и по волосам друга потрепал, тот лишь поморщился и на другой бок перевернулся.

— Не тревожь душу спящего. Пусть себе летает на просторе. Пойдём прогуляемся, коль пришёл.

Отец Аврелий — одинокий старик, что жил поодаль от деревни — часто принимал у себя путников уставших. А чтобы с хозяйством справиться, взял к себе Иоганна ещё по малолетству. Как внук он ему, пусть и бранятся иногда. Старику уж чуть больше века, борода седая да такая длинная, что приходится её в косу заплетать, чтобы по ногами не мешалась. Подрясник выгоревший почти добела носит, да протёртый от старости. Как и старец Георгий, с тростью ходит. Только вот у Аврелия палка подлиннее будет, да с домиком на конце. Там его пчёлки живут. Выпускает иногда полетать, а они ему на руки и лицо садятся, не кусают, только ползают. Хозяйство у старца большое: яблони с грушами плодоносят, пасека маленькая, три козы да пять свиней. Ну и куры с петушком по двору расхаживают. Сам в келье живёт. Подойдя к домику, отставил он посох к стене да надел кормушку с зёрнами. Идёт, зёрна сеет по земле, а к курам со всей округи птицы разные слетаются.

— Вижу, гложет тебя мука, что в сердце поселилась. Давно она тебя не отпускает?

— Я, отец Аврелий, душу свою запятнать боюсь. Греховные мысли в голову лезут. Отогнать их пытаюсь, а они как мошки всё вьются да вьются. Не знаю, что делать.

— Себя ты не слышишь и от самого себя отказаться пытаешься. Хочешь делать, как учили. Вот от этого все беды да думы ненужные.

— Меня нечистая околдовала. В чары её попал. Она встречи новой хочет, а я не знаю.

— Так, что теперь? Кто не люб тебе, все нечистые нынче? Или кто с пути сбился, тому отказать нужно или с порога гнать?

— Она людей губит.

— Все рано или поздно встретимся в другом месте, до туда путь не близкий, каждый через свои испытания проходит. А то, что по её вине люди гибнут... Так ты на зверьков посмотри: синичка вон скачет себе беззаботно, зёрна клюёт, зазевается и ещё сокол утащит или лисица поймает. В жизни нашей хитрее, быстрее и сообразительнее надо быть. Коль подпускаешь к себе кого, старайся чуть поодаль держаться, чтобы легко расстаться можно и боль сердечную не испытывать. А коль выбор другой сделал, ответ за него, будь добр, держи. Твои ошибки за тебя никто не исправит. Твоя дорога — по ней и иди. Ежели хочешь думы успокоить, послушай себя для начала. Чего душа твоя хочет? Душа с телом вместе должны быть, но и головой думать нужно. Хочешь — отказаться от неё можешь, а если желаешь, прими её в объятия свои. Только тебе решать, никому более.

Возвратился Дарьян к своему другу, а тот уже не спал, яблоки от кожуры чистил. А рядом с ним курочка сидела, прислонив голову к ногам. Иоган иногда её по перышкам гладил. Подошёл молча и приземлился на камень. Долго молчали. Дарьян травинку в руках крутит, думает над словами Аврелия. Протянул Иоган кусочек яблока другу.

— Они сладкие, попробуй.

— Спасибо.

— Что опять приключилось? Очередную нечисть встретил?

— Нет. Так, сон странный приснился. Вот растолковать его пришёл.

— И как? Помог Аврелий разобраться?

— Похоже, всё только запутаннее стало.

— Аврелий старик толковый. Много чего знает и понимает, только вот понять его сложно. Это только со временем разберёшь, что он втолковать пытается. Так что отпусти сон свой. Ко мне тут матушка приходила, я ей деньги передал. Она сказала, что мне чего-нибудь на ярмарке купит. Я сказал, чтоб не глупила и на себя потратила. У меня ж тут всё есть, так что не жалуюсь.

— Послушала?

— Да какое там... Долго спорить пришлось. В итоге ушла, не знаю, услышала или нет. Но пусть правильный выбор сделает. Довольно пожили впроголодь. Ладно, хватит об этом. Хочешь посмотреть, чего ещё нарисовал?

— Показывай.

До вечера самого просидел Дарьян у друга, развеялся немного, мысли мрачные назад отступили. Ему в дорогу Аврелий две корзины собрал: Каши с ягодами в чугунке положил, хлеба свежего две булки, масла козьего и яиц два десятка. А Иоганн яблок с грушами от души набрал. Корзина чуть ли не трескается. Идёт со всем добром Дарьян по тропинке, по сторонам оглядывается. И тут навстречу два приятеля навеселе идут. В плечах широки, высотой огромны. Дарьян надеялся мигом проскочить, да вот только заметили его.

— Э, поп, куда путь держишь? Не изволишь с голодными поделиться?

Молчит, дальше идёт.

— Что не приветливый такой? Или снизойти до нас не позволено?

— Да что ты с ним разговариваешь? Вот так нужно.

И тут нога второго разбойника толкнула Дарьяна в спину. Яйца разбились, яблоки с грушами выкатились. А у самого из носа кровь потекла. Схватили его за шкирку и кулаком под рёбра! Первый разбойник бутылку, что держал в руках, об дерево разбил и остриё к горлу приставил.

— Ну, что так и будешь молчать? Карманы выворачивай, может, в живых оставим.

— С него главное крестик снять, он у него золотой должен быть.

— И то верно.

Только рука потянулась к верёвочке, как мародёры ночные в разные стороны разлетелись. Та самая девица на выручку пришла. Смотрят хулиганы в глаза, что кровавым огнём сверкают, в миг протрезвели. Скалится на них, шипит.

— Да где ж такое видано, чтобы над поповичем так измывались?

Уши у девицы заострились сама вытянулась, на пальцах когти появились.

— П-простите. Б-бога ради. —Взмолился один, на колени упал.

— А нет Его. И вас тоже скоро не станет.

Только кинуться на них хотела, как за подол её схватили.

— Не убивай. Во власти змея они, вот и делают недоброе, лучше, как и хотела, меня возьми, — смотрит на Дарьяна девица удивлёнными глазами да моргает. — А вы, идиоты, прочь пошли!

Вскочили с земли да куда глаза глядят разбежались.

Парень смиренно опустил голову и принялся ждать, но девица подняла корзину и принялась фрукты укатившиеся собирать.

— Дурак, ты. Так и не понял ничего. Не собираюсь я тебя убивать. Невинных не трогаю. Да и пьяниц этих тоже трогать не собиралась. Лишь припугнуть хотела, чтобы не повадно было.

— Что?

— Глухомань. Ничего, — протянула Дарьяну корзинку и уже уходить собиралась, как он выкрикнул:

— Меня Дарьян зовут. А тебя как, девица, величать?

Развернулась она к поповичу и в глаза его глядит.

— Рогнеда, мо́лодец.