Впервые за такой долгий срок король наконец-то уснул. Путник устроился в кресле напротив потухшего камина. Ему, может, и хотелось ненадолго закрыть глаза и хотя бы на полчаса погрузиться в сладкую негу сновидений, но затхлый воздух, дополненный запахами масел и трав, окутывал с ног до головы, не давая нормально дышать.

Первые лучи солнца коснулись верхушек гор на горизонте, и по замку прокатились топот ног и хлопанье дверьми, и даже в покоях короля можно было услышать, как на кухне гремела посуда. Шут встал с кресла, со скрипом поднял несмазанные ставни, впуская свежий воздух. Тёплый ветер, пробравшись внутрь, стал ворошить волосы короля, отчего веки Его Величества разомкнулись. Тяжело дыша, он кое-как сел и дотянулся до колокольчика. В покои сразу же вошли слуги, не обращая внимания на постороннего мужчину.

— Прикажите повару, — король зашёлся оглушительным кашлем. — Прикажите повару, чтобы приготовил молочную кашу с фруктами и принесите графин с водой.

Поклонившись, слуги тут же удалились. Путник отошёл от окна и поклонился:

— С пробуждением, Ваше Величество.

Король поднял руку и жестом подозвал к себе путника. Подойдя поближе, тот остановился, и король указал ему на пол. Мужчина, повинуясь, опустился на колени.

— Никогда бы не подумал, что стража пустит в мои покои нежить. Да и тем более такую... Но я помню всё, что ты делал. И вот моё решение: будешь приходить ко мне каждый вечер и рассказывать свои истории. Как и обещал, я дам тебе столько золота, сколько сможешь унести. Но если ты что-то затеешь или позволишь себе лишнего, твоя голова будет украшать главную площадь вместе с остальными.

— Будьте уверены, Ваше Величество, я сделаю всё, что в моих силах.

Король кивнул:

— Иди к казначею, пусть он даст тебе золото.

— Простите меня за грубость, но мне не нужно ваше золото.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Насколько мне известно, ваши земли славятся урожаем винограда и виноделами. Мне бы получить бутылку вашего шампанского из красного винограда и чёрной розы, что выращивают у храмов и, если позволите, пятнадцать серебряных монет. — Король на это только хмыкнул.

Ступая по оживлённой улице, путник сжимал в руке горлышко бутылки. По подбородку стекала капля вина. Ноги его подкашивались, а глаза щурились под лучами солнца. Как же жаль, что это мимолётное похмелье исчезло так же быстро, как и появилось. Даже лучшее вино, что только можно найти на этом свете, не помогло освободиться от гнетущих мыслей о скором будущем.

Он не боялся умереть ещё раз, ведь столько раз ему давалось судьбой менять свой лик, что слова, сказанные королём, были для него не больше, чем камень для воды: безусловно, это оставит свой след, но лишь на время.

В таверне царила тишина, хозяин-великан разделывал пойманную дичь, мясо бросал в котёл, а кости беснующимся детям. Честно признаться, его детям повезло с отцом гораздо больше, чем ему самому. В детстве его отец продал двух старших сыновей людоедам на воспитание, а несносную дочь запёк в печи с грушами. Его могла ждать та же участь, если бы его мать не захворала, вследствие чего он остался единственным наследником таверны.

Трубадуры были единственными, кто даже и не думал ложиться спать. Они сидели за столом и доедали кашу, а вокруг валялись скомканные листы бумаги. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, путник решил сегодня не подниматься в комнату, а пошёл к ослу. Его друг как раз завтракал сеном. Заметив путника, он сразу оставил корыто и подошёл к приятелю, упираясь лбом в грудь.

— Здравствуй. Вижу, что заскучал.

Сев на сено, мужчина вытянул ноги и оперся о деревянный столб. Осёл, решив не продолжать трапезу, лёг рядом.

— Нет, друг, я к сожалению, спать не буду. Уж больно это большая роскошь. Обожду, да пойду внутрь. А у тебя тут хорошо. Сено вон мягкое, тепло, сухо, даже кормушка есть. Ты же вроде животина, а всё понимаешь, — путник выдохнул и погладил осла по носу, тот в свою очередь положил голову ему на колени. — Прям как человек.

Осёл поднял на приятеля глаза и моргнул. Путник снова почесал друга, широко улыбаясь:

— Нынче ты — моя отрада.

Неизвестно, сколько прошло времени, пока путник без дела сидел в хлеву, но в таверне отчётливо начала греметь посуда. Слышалась неумелая игра на дудочке, которая вместо мелодии издавала тольео фальшивящий свист да невнятный напев скомороха, что вчера вместе со своей труппой спал на сцене — развлекается народ как может.

Отворив дверь таверны, путник вошёл. Как ему и думалось, никто из присутствующих не обратил на него внимание. Разгорячённые хмелем посетители просто потратили деньги впустую. Но что для них какие-то жалкие три, а то и пять медяков? Так, забава. Нужно будет — ещё украдут, лишь бы занять себя чем-нибудь, но вот кто действительно был недоволен, так это хозяин-великан. Он так сильно сжал в руках кружку, что та разлетелась в щепки. Уж чего, а потерять даже ржавую монету не хотелось. Да и ослятиной он давно не трапезничал, а тут целая тушка, ещё на ходу, сама к нему заявилась.

Взглядом отыскав трубадуров, путник пошёл прямо к ним.

— Князь, ё-моё!

— Да, что опять не так-то? Всё нормально же складывается.

Горшок махнул рукой.

— Нормально-то, нормально. Но я говорю, давай поживее. Что ты как сонная муха? Бодрее нужно быть, понимаешь, да?

— Бодрее... Полночи творили, под утро только легли. И не в комнатах, а как обычно сидя на лавках. Уже спина вся болит. Давай, хоть сегодня наверх пойдём?

— Слушай, раньше мы на камнях под небом спали. А тут тепло, сухо, музыку можно писать. Сейчас ещё немного и тако-ое получится... Веками петь будут! Так что ты сейчас возмущаешься?

— Да уж лучше под соснами на дороге распевать, чем здесь. Вот нахрена ты все деньги поставил? Расплатились бы и дальше в путь-дорогу отправились.

— Да не души, Князь. Время вон уже к трём часам близится. А он так и не вернулся. Видать, не пережил.

Путник поставил перед носом трубадура бутыль с вином и бросил десять серебряных.

— Доспорился? Поздравляю. —Схватив со стола тролльи пальцы, Князь отвернулся от друга.

— Вы, господа, вижу не умеете выбирать соперников. Знали же, что шансы невысоки, а всё равно решились на спор.

Горшок достал из-под стола кожу, в которой находилась гора монет.

— Можешь забирать.

— К сожалению, деньги меня не интересуют. Тем более это я наоборот вам ещё должен. Поэтому эти десять серебряных для вас, господа.

— Чего это?

— Ну, ещё одна смерть меня не пугает, для меня это мгновение пролетит незаметно. Как только голова слетит с плеч, я проснусь в другом месте. Единственное, что меня будет печалить, так это то, что рядом не будет верного спутника. Поэтому не оставлять его в одиночестве — это отличный стимул для того, чтобы остаться в живых.

— Хах. — Горшок погрозил пальцем и забрал монеты, пряча их в карман.

— И вино для вашего стола тоже.

— А что это? Бутылка странная, с королевской эмблемой вроде. Что, решил Его Величество ограбить? Князь подставляй кружку.

Разлив вино, друзья отпили немного.

— Да ладно! Это ж то самое. Князь, что скажешь? Вам же такое поставлять должны были.

— Да, оно, оно. Только по праздникам стояло по две бутылки, и то с изменённым составом. А это прям то самое. Даже чувствуется роза. Ты как его добыл?

— Всего лишь попросил.

Князь усмехнулся и налил себе ещё:

— "Всего лишь"... Такое вино поди попробуй заслужить. Его только храбрым мужам дают. Что же ты сделал, что король решил снизойти?

— Истории, мой дорогой приятель, все любят слушать истории, вам ли не знать?

— Да, что правда, то правда. Народ нынче любит что-то эдакое слушать, даже если всё в этой жизни повидал. Погоди! — Горшок схватил путника за плечи — А, золото? Он ведь золото обещал?

— Меня не интересует королевское золото. Я и на медяки могу прожить.

— Ну и дурак. Мог хоть одежду себе новую прикупить, а то в таких лохмотьях и окочуриться можно.

— А я, господа, мелким довольствоваться привык. Пойдёт дождь, так под деревом каким сухо будет, там пережду. Еда в реке водится, да и поймать её можно. Лес веток полон сухих, вот тебе и тепло. Вода родниковая везде себе путь пробьёт, так и жажду утолишь, и тело взбодришь. У вас ведь так же. Хоть и говорите про деньги, но ваши песни и странствия дороже. Не будет бумаги с пером — вы в камне али на дереве ногтями вырежете. Надо будет — инструменты из подручных материалов соорудите. Зато люди услышат, с вами исполнять будут и дальше, в другие концы земель, разнесут. Отнять у вас это будет смерти подобно. Творцы. Самые странные создания.

— Так значит правду про тебя говорят, что ты, смотря на человека, всю жизнь его видишь, самое сокровенное на суд человеческий выносишь?

— Людей да. А вот нечисть от меня закрыта. По нашим итак всё ясно: от каждого так и веет жаждой крови, от кого-то в меньшей, от кого-то в большей. Душегубы, одним словом. От таких ничего хорошего ждать не приходится.

— А я? Тоже закрыт? — Спросил Горшок.

— Да, Горшок же у нас человек...

— Кто с нечистью хоть раз поведётся, тому в мире людей делать нечего. А вы, мой друг, хоть и разбойник, но непростой ведь? Душа ваша с артефактом неразрывно повязана. Коль сломается, али исчезнет, то и вам на этом свете недолго останется. Ваш шрам тому подтверждение. Но позвольте предупредить: обряд на крови — самый неблагородный из всех существующих.

— И без тебя знаю. Ладно, Князь, пойдём, прогуляемся.

Только взяв кожу, путник положил свою ладонь поверх руки молодого трубадура.

— Будьте благоразумны, верните деньги гостям, а лучше отдайте первому бедняку. Уж поверьте, ему они куда нужнее. А ваше придёт.

— Да, понял я, ё-моё!

Мотнув головой в сторону выхода, Князь последовал за другом, буркнув себе под нос:

— Ну и мне нужно вопрос решить.

Пробегая вдоль столов, взгляд путника зацепился за любопытную особу: юная дева словно порхала между гостями, ловко уворачиваясь от их попыток случайно прикоснуться к ней, при этом она беспрестанно обворожительно улыбалась.

И что-то давно забытое отозвалось в шуте, он уже хотел пойти ей навстречу, но быстро передумал и продолжил путь к стойке.

Хозяин был мрачнее тучи, лоб его сморщился, и казалось, что на нём можно было играть, как на лютне; ноздри раздувались, рука сжимала топор, а второй он придерживал мясо. Стоило путнику подойти поближе, как топор с оглушительно громким стуком опустился, проходя сквозь кусок толстой кости, словно через масло. Не говоря ни слова, путник положил перед великаном три серебряные монеты. Тот же, как и в первый раз, накрыл их своей ладонью, спешно пряча в карман.

— Вижу, всё прошло успешно, раз вернулся целым и невредимым.

— Да. Более чем. И вот, — путник положил ещё одну монету. — Я остаюсь в вашей таверне на неопределённый срок. Надеюсь, я вас не сильно буду утруждать.

— Что ты! Наша таверна всегда рада гостям! — С дежурной радушностю воскликнул великан.

К вечеру путник явился к королю. Его Величество уже был готов слушать новые истории, но перед этим, по просьбе гостя, подал ему кусок мяса, и чарку воды. Поданная чарка была опустошена сразу, а вот к блюду путник даже не притронулся.

— От чего ж ты не ешь? Или не по вкусу тебе еда с королевской кухни?

— Мясо я, Ваше Величество, любое жалую. Будь то дичь лесная, али скотина домашняя. Да и ваши повара на славу трудятся. И ваше угощение мне вполне по вкусу.

Отрезав кусочек, отправил его себе в рот.

— А вот вы часто ли себе мясо велите подавать?

Король кивнул.

— А знаете ли вы, что за мясо может быть подано на ваш стол?

— От чего ж не знать? Мои охотники в лесах места знают, где перепела отборные водятся. А уж кто на кухне у меня служит, тот всё тщательно переберет.

— Да, Ваше Величество, живёте себе, порой горя не знаете. А в жизни нашей очень по-разному как бывает: что ни вино, то яд, что ни еда, то помои. И бывает так, что люди не догадываются, что в их тарелке лежит. С виду мясо, а на деле... Всё очень смутно.

<center>***</center>

Вечерело. В избах зажигались свечи, освещая тёмные углы комнат. Улицы пустели. Нынче темнеет раньше и солнце не греет. И лишь в трактире по-прежнему тепло и весело. Пиво льётся по кружкам, стол от еды ломится. Мужики сидят, по новой разливают. Нынче конюх пригласил на веселье, мясом гостей своих угощает.

— Ну что, мужики, за хороший урожай в этом году!

Конюх вместе с друзьями поднимает бокал и, запивая, мясом закусывает.

Женщины вокруг тоже толпятся, всё хотят какого-нибудь землепашца или скотовода привлечь, румянцем щёки горят. Вот смотрит конюх на девушек и жёнку свою вспоминает.

Она у него такая ласковая, да пригожая, слов недобрых и во век не услышишь. Не заругает, руку с разделочным ножом не поднимет — только заботу свою дарит. Душа в душу уж десятый год живут. Хозяйство вместе ведут. Конюх ей при каждом удобном случае подарки дарит: то платье новое на ярмарке приобретёт, то её любимые травы для варки настоев принесёт.

И все мужики в деревне, да и женщины, завидовали конюху. Сама в теле, но не толста, волосы длинные, на свету по ним солнечные зайчики бегают. И главное, что трудолюбива, помимо скотины и огорода у пекаря работает, хлеб разносить помогает.

— А у нас, мужики, с женой скоро праздник будет, тоже приглашаю. Приходите, да с жёнами.

И так целый вечер он болтал, только о супруге своей. О том, какие пироги сама испекла, как поросёнка трёхногого смогла какому-то знатному барину подороже продать. Мол, такая животина единственная в своём роде: и что его как собаку можно держать, будет мелкую добычу ловить или грибы искать. Что недавно сапоги на каблучке ей новые подарил, чтобы осенью, да и зимой ноги в тепле были, и как она в них отплясывала.

Мужики на это лишь переглядывались да смеялись. А конюх всё видел и ещё им мясо накладывал — и тут молвит:

— Ну, что как вам жёнка моя на вкус?

Изрядно опьяневшие товарищи лишь что-то непонятное выкрикивали, да за обе щеки мясо уплетали. Лишь один плечами пожал и новую чарку пива выпил. Видать, не поняли.

Всем хороша была жена конюха, да вот был у неё изъян один: мужчин уж очень любила, распутная, так сказать. Чуть муженёк за порог, она волосы распустит, ореховым маслом себя надушит, да босой ногой на улицу. А там делай что хочешь.

Пойдёт к пекарю, тесто при нём месить начнёт, а ручки-то ещё молодые, крепко тесто сжимают, да так, что сквозь пальцы проходит, и вымешивает долго, чтобы мягче стало. Случайно, бывает, на себя муку просыплет — и в уголок. Глаза горят, кожа от жара печки раскраснелись, пекарю глазом подмигивает, а он за ней.

Или под шумок уведёт жениха какого-нибудь. Сама на солому чистую простыню постелет, скотину заранее в другое место отведёт и давай забавляться. А если муж уезжает куда по делам, то она к себе кого из его друзей пригласит. Гостя в бане попарит, накормит, напоит, свечи во всей избе зажжёт, на кровати в сорочке ляжет и так до утра с ним время проведёт.

Да вот прознал конюх про её проказы. Ругаться не стал, не мог на жену кричать, но вот рука у него тяжёлая была — она даже понять ничего не успела, замертво упала, а, чтобы добру не пропадать, взял конюх топор и в домик, где свиней рубил, потащил.

Приобнял конюха товарищ и спрашивает:

— Слушай, а где жена твоя?

Конюх и ответил хриплым голосом:

— Да, я тут недавно узнал, что вы все с ней встречались за моей спиной. И лишь в одном моя вина, что не уследил.

А друг лишь глаза закатил, мол чепуху несёшь.