— Сегодня ночью я пойду к королю.
Отломив от зажаренной свиньи целое бедро, Горшок откусил кусок, не отрывая взгляда от незваного гостя, слишком дерзко нарёкшего себя шутом. Его друг сидел напротив, зачерпывая очередную ложку мутной жирной жижи, в которой плавала нарубленная морковь и половина луковицы. Он также молчал, наблюдая за действиями приятеля, чтобы вовремя среагировать и избежать драки. Всё-таки от обладателя таких глаз стоило держаться подальше.
— А ты, что? Знахарь?
— Нет. Просто неравнодушный человек.
Парень усмехнулся и развернулся к своей тарелке с таким же постным бульоном. Только, в отличие от Князя, Горшок не пользовался ложкой, а макал туда по куску хлеба, и, как только тот впитывал в себя жидкость, клал его в рот и заедал зеленью.
— Неравнодушный. Да таких, как ты, знаешь, сколько к королю приходило? И где они все сейчас?
— Да будет тебе. Оставь. Хочет — пусть идёт.
— А ты, Князь, не лезь. Хоть на мгновение представь сколько голов с плеч слетело. Десятки, сотни, если не тысячи, блин. Понимаешь, да? — Он вытащил из пучка веточку петрушки и стал её жевать.
— Слушай, я одного понять не могу. Чего ты так заводишься на пустом месте? Это не наше дело. Одной головой меньше на земле станет — никто и не заметит. Тем более ты на него посмотри. Оборванец ещё тот, в моей деревне такие только в прикуску подойдут. Мяса нет, одни кости да кожа.
— С чего завожусь? А ты не понимаешь, да? У нежити из-за этого дурацкого недуга Его Величества итак проблем по горло. С каждым днём нечисти всё больше прибывает! — Вскочив с места, Горшок стал быстро шагать вперёд и назад. — Горожане не довольны, всё намереваются кого-нибудь на вилы насадить. И город покинуть нам не дают, сам знаешь. А если к королю кто-то из наших явится на его подобии, — он резко выбросил руку вперёд и указал на шута пальцем, — то нам точно не поздоровится. —Рухнув на скамью, Горшок стал растирать активно ладонями лицо.
— Позвольте узнать, а с каких пор обычные разбойники стали причислять себя к нежити? — В мгновение ока стопы путника оторвались от деревянного пола, а его горло сжали пальцы Князя.
— А ты, смотрю, слишком любопытный, раз о своей жизни не печёшься? Я не знаю, почему от тебя все шарахаются, словно увидали на своём пути мясника с отрубленной рукой, а глаза мне ни о чём не говорят. Для меня ты такой же человек. А значит, заданный вопрос действует и в обратную сторону. Так вот, что забыл в этой обители такой оборванец, как ты?
— Хватит, Князь. Отпусти его.
— Нет. Пока не ответит, он никуда не уйдёт. А если язык так и не развяжется, то он станет ещё и одноухим.
— Успокойся, дружище. — Горшок положил ладонь на плечо Князя и посмотрел ему в глаза. Тот сразу же отпустил путника. — Тебя, видать, опять голод замучил. Можем завтра на рынок заглянуть. Я там видел, продают свежие пальцы троллей и сушёные уши эльфов, наберём всего да побольше. А то не долог час, ты сожрёшь кого-нибудь ненароком. А у тебя, — он повернулся к шуту, — слишком длинный язык.
— Вы ошибаетесь. Просто, если есть нужда, я говорю правду не стесняясь.
— Так, значит? — Горшок отвернулся и, взяв в руки мешок с деньгами, подбросил его.
— Хорошо. — Забравшись на скамью, он крикнул на всю таверну. — Многоуважаемая нечисть, прошу секунду вашего внимания! —Все повернулись на голос.
Тут же подбежал Князь и попытался спустить друга:
— Ты что творишь?
— Пусть учится держать язык за зубами. Итак, этот господин, устроивший здесь цирковое представление, утверждает, что этой ночью отправится к королю! — Посетители стали переглядываться активно шептаться. — Но это ещё не самое интересное. Он попытается исцелить его недуг!
И кто-то явно не стерпел:
— Безумец!
— Помимо себя, ты и нас погубишь!
— Слишком много на себя берёшь!
— Тише, господа! Тише! Я хочу поспорить, — поднял Горшок мешочек с деньгами так, чтобы его все видели. — Ставлю все свои серебряные на то, что этот многоуважаемый гражданин завтра сюда не вернётся. Не сможет!
— Ты что творишь, дурак?! Хочешь, чтобы мы отсюда вовек не выбрались?
— Успокойся. Всё нормально.
И тут снова послышались выкрики:
— Я тоже ставлю!
— И я!
Через несколько минут на столе лежала целая гора монет, кто-то даже не пожалел золотых. Тут столы задрожали, всё затряслось, и стали слышны тяжелые шаги. Это хозяин таверны, заслышав, что говорят о деньгах, впернве за столько дней решил выйти из-за стойки. Посмотрев на путника в лохмотьях, он улыбнулся и тоже решил поучаствовать в споре. Вынув из заваленного фартука ржавую монету, положил её к остальным.
— Вот. Это всё ты получишь, если вернёшься. А, если нет, то советую рассказать заранее, что принёс и для чего эти вещи. Так как завтра на закате у них появятся новые хозяева. Если ты не против, то я присмотрю за твоим ослом. Уж больно мне необходима животинка.
Почесав подбородок, путник подошёл к горе монет и положил рядом свои:
— Что ж. Если это очередной ваш вызов. То мне не остаётся ничего другого, как вернуться живым.
Спрыгнув со скамьи, Горшок подошёл к путнику вплотную.
— Заодно и проверим твои шутовские способности. Пошли, Князь, а то еда стынет.
— Зря ты это затеял.
— Не переживай. Даже такие, как он, не смогут жить без головы.
На улице по-прежнему бушевала гроза. Раскаты грома были похожи на то, как где-то с горы сошёл камнепад или на то, как кто-то из великанов без устали разламывал деревья пополам. И один лишь разряд молнии мог озарить всё вокруг. Ветер свистел в щелях стен, а дождь стучал по черепицам.
В таверне наступила тишина. Гости разошлись по своим комнатам, а некоторые из посетителей храпели на лавках или лежали друг на друге под столом. Жена хозяина таверны, милая на вид великанша с торчащими изо рта клыками скидывала остатки еды в бочку, стараясь не разбудить посетителей. А следовавшие за ней дети, стоя на четвереньках, вылизывали пол. Лишь Горшок с Князем сидели возле камина и допивали бочку желудёвого пива с пряными травами. Он взглянул на путника, стоявшего неподвижно и опиравшегося о стену. Усмехнувшись, Горшок открыл кран и наполнил чашу новой порцией пенного.
— На. Хоть выпьешь напоследок. — Он протянул кружку мужчине.
— Благодарю.
Напиток был густой и тягучий. Казалось, его можно даже жевать. Вкус полевых трав, медуницы с мятой и молотого кардамона оставался на языке, а после сменялся послевкусием свежих желудей.
— Какая погода снаружи! Так и до самых костей промокнуть можно.
— Погода — всего лишь погода. Не более.
— Да. Гром грохочет, а вдали сверкает молния. Только безумцы или дураки осмелятся выйти. Кстати, нужно подуть.
— Хозяин, есть карандаш? Князь, доставай листы сейчас дело пойдёт. А тебе не пора ли? Чай, ночь уже.
— Как раз собирался.
Хозяин таверны точил свой нож о кожаный ремень, изредка проводя остриём по пальцу. Наконец из пальца потекла кровь. Толстая кожа поддалась, словно она была куском подтаявшего масла. Это не сулит ничего хорошего. Осёл, его единственный спутник и друг, рискует угодить в лапы великана. И уж точно ему несдобровать. Нужно спешить. Накинув на голову капюшон, путник наконец вышел.
***
Пустынный коридор, освещаемый лишь вспышками молний, эхом разносил во все концы замка стоны больного короля. Вот уже несколько месяцев тот тщетно пытается уснуть, но ему удаётся задремать лишь на пару часов, не более. В ушах будто бьёт колокол, на грудь словно положили огромный валун, отчего каждый вдох даётся с огромным трудом. Голова раскалывается от боли, а тело настолько горячее, что помогают только ванны с минеральной водой из источника. Но из-за участившихся дождей набрать нужное количество воды сейчас невозможно. Лечебная глина, хранившаяся про запас, в одночасье пересохла, а попытки добавить воды привели к мутной жидкости без лечебных свойств. Каждую ночь король пытался сомкнуть глаза, но одна картина, как наваждение, преследовала его.
Вот он ступает по площади, вокруг ликует народ, за ним ступают облачённые в маски и карнавальные костюмы приглашённые гости. Музыканты трубят торжественную мелодию. Все счастливы и улыбаются. Но тут король спотыкается и падает на землю. Стража, идущая по обе стороны, даже не пытается его удержать. Пытаясь подняться, он слышит, как смех вокруг усиливается. Теперь перед ним не улыбающиеся счастливые лица, а корчащие гримасы рожи, что надрывают глотки и хватаются за животы. И один несносный мальчишка из толпы показывает на него пальцем, отчего все начинают делать точно так же. Из глаз людей от смеха уже текут слёзы, и кто-то решает кинуть протухший помидор прямо в лицо короля.
«Это они надо мной? Нет! Нет! Нет! Никто не смеет смеяться! Я король! Я их повелитель! В моих глазах они должны видеть свою судьбу и надежду! Головы! Головы долой! Любой, кто хотя бы ухмыльнётся в моём присутствии, тотчас отправится на плаху! Я сотру с ваших лиц эти несчастные улыбки!»
Едва открыв глаза, король тянет руку к верёвке, чтобы позвать слуг. Горло пересохло, ему срочно нужно выпить хоть немного воды, чтобы перебить вкус осточертевших горьких настоек. Но ничего не выходит, и истощённая рука падает на кровать.
***
Промокший путник, добравшись до дверей замка, остановился. Двое стражников, позабыв о своём деле, храпели практически в унисон. Шут постучал в дверь. Открылось небольшое окно, оттуда показалось такое же сонное лицо. Широко зевнув и потерев глаза, стражник брезгливо осмотрел путника:
— Пошёл, прочь! Бездомным не помогаем.
— Нет, милостивый господин. Я пришёл помочь королю справиться с его недугом.
Дверца окошка не успела закрыться, как тут же снова распахнулась и глаза охранника округлились.
— Кто? Ты?
— Да.
И тут, вторя грому, раздался хохот, отчего стоящие стражники проснулись.
— Нет, ну вы посмотрите на него! Пришёл и заявляет, что сможет помочь королю.
Продолжая смеяться так, глаз брызнули слёзы, стражники попытались сдержать смех.
— Да чем ты можешь ему помочь? У нас столько знахарей и лекарей побывало, что и пальцев не хватит пересчитать.
— Но разве глашатай сегодня не передал народу волю короля?
— Да, наш король в бреду. Не ровен час, он отправится на тот свет. А на престол взойдёт единственный наследник. Не велика потеря. Так что уходи, откуда пришёл.
— Ах, да. Совсем забыл. У вас же есть принц. Его же любят намного больше, чем отца. И вы тоже у него на особом счету.
— Что ты имеешь в виду?
— Мелочи. Всего лишь несколько незначительных событий. Среди которых ваш проигрыш мяснику в карты.
Незаметно стоящие по обе стороны стражники придвинулись поближе.
— Да. Да. Вы только представьте, господа, этот прекрасный человек проиграл в карты свою очаровательную жену прямо перед званным обедом. И ему срочно пришлось бежать к местной ведьме выкупать оборотное зелье. А на его дворе жила большая свинья, которой он и споил зелье. Я уже вижу эту картину: только что научившаяся ходить свинья в тесном платье еле перебирает ногами и, не привыкнув к себе, ведёт так, как принято у свиней: ест со стола, без помощи приборов, и изредка пытается укусить неугодных. Господин, вы тогда представили бедняжку в неугодном свете, сказав, что она больна. Но при этом вы живёте с ней по сей день под одной крышей. Только есть одна проблема, — путник надавил себе на кончик носа. — Её свиной пятак вернулся на прежнее место и ничего ей не помогает. А вы и рады каждый раз перед уходом целуете её прямо в этот пятачок.
Слушая и не перебивая ни на секунду незваного гостя, главный стражник краснел, как помидор, на лице выступил пот, а на лбу вздулась вена. А двое стражников уже не стесняясь хохотали, держась за животы.
— Быть двоеженцем так не благородно. Да и ещё приплетать в эту историю молодого принца. Как не хорошо.
— Довольно. Можешь проходить.
Щёлкнул ключ в замочной скаважине, и дверь отворилась.
— Так бы сразу.
Ведя путника по тёмным коридорам, старший стражник постоянно хмурился. Он мог с лёгкостью приказать подчинённым схватить его и упечь в темницу, а ещё лучше обезглавить на месте и сбросить в реку, но что-то внутри сжималось, когда их взгляды пересекались. Синие глаза смотрели в упор выворачивая душу наизнанку. Нет. С этим человеком он точно не будет иметь дело. Зато любителям подслушать чужие тайны можно укоротить язык.
— Вот. Это покои короля.
— Благодарю.
Стоящая у дверей охрана расступилась, позволяя пройти в покои. Старик лежал на кровати, тяжело дыша, и хрипел лишь одно слово:
— Воды! Воды!
Путник заметил на столике графин и серебряную чашу. Но там была не вода. Аромат трав ударил в нос. Лекарственный настой.
Перед уходом путник перехватил с собой небольшую флягу. Ночь предстояла долгая, и наверняка жажда ещё даст о себе знать.
Откупорив бутыль, путник одной рукой приподнял голову короля, в второй поднёс к потрескавшимся губам глиняное горлышко. Как только вода попала в рот, король сам стал придерживать флягу.
— Спасибо, — наконец смог ответить он.
— За такое не благодарят, Ваше Величество.
— Кто, ты?
— Я тот, кому вы можете доверять. Я не причиню вам вреда. Вы только слушайте и не говорите ничего.
За окном снова сверкнула молния. Король закрыл глаза, но тут же снова открыл.
— Прекрасная нынче погода, — начал путник. — От такой красоты невозможно закрыться. Она настигает тебя и завораживает. Делает отчасти безумным. Поистине великолепно!
***
В долине зелёной, что скрыта от глаз, живут маленькие люди. Долина окружена горами, и потому никакие песчаные бури им не страшны. Каждый год в пятый день лета в долину приходит первая гроза. И в честь неё устраивается большой праздник: женщины плетут из цветов одежду, вплетают в волосы веточки ивы и берёзы, раскрашивают лица в белый, не забывая изобразить молнию. Мужчины же готовят самое лучшее оружие, закалённое разрядами молний на пике самой высокой горы. Из монет вручную делаются украшения: кто смог надеть на себя больше других, считается завидным женихом и первым претендентом на главу деревни на следующий год. И, конечно же, рисуют на теле синеватые узоры как от удара молнии и после грозы борются меж собой под дождём, пугая противников страшными гримасами. На стол ставят всё, что успела подарить Земля: это и дикий мёд, и грибы с ягодами, и всевозможная дичь.
К первой грозе мастера вырезают из дерева фигуру девушки, расчёсывающей волосы, и несут к границе своего оазиса, туда, где начинаются барханы и вечно гуляет песчаный ветер. Когда небо чернеет и подступает гроза, у ног статуи на деревянном блюде возлагают сырое тесто.
Ударит молния в блюдо, сожжёт его, приготовится на этом огне хлеб — благоволит Молния своему народцу, а в деву попадёт — жди беды: целый год в маленьком народе свадьбы не играют.
Старожилы из поколения в поколение передают эту легенду:
В былые времена юноша Небо влюбился в девушку Землю. Но прикоснуться друг к другу они не могли, ибо слишком далеко они обитали. Оставалось лишь одно — смотреть друг на друга и мечтать о невозможном. И тогда от отчаяния Небо впервые зарыдал. Крик его превратился в гром, слёзы в ливень, а гроза осуществило то самое сокровенное желание: Молния коснулась Земли, соединила с возлюбленным, и понесла Земля, и появилась на ней жизнь.
***
И вот однажды, во время праздника, едва сверкнула молния, народец благочестиво попрятался, чтобы не мешать Небу любиться с Землёй. Но вот один паренёк спрятаться не успел — он собирал в сумку медовые груши и имел неосторожность соскользнуть с ветки и удариться головой. И тут, посмотрев в небо, он впервые увидел Молнию. Её разряды рассекали небо на части, сплетались между собой, касались земли и на том месте рассыпались искры. И Молния заворожила его. Не понимая самого себя, он улыбнулся и потянулся к ней, желая схватить. Но тут его потащили под землю.
— Хочу её потрогать!
— Вот ведь дурак! Убьёт она тебя в наказание за кощунство!
С тех самых пор парнишка бесцельно бродил по дорогам, не замечая ничего вокруг. Он то взбирался на самое высокое дерево и пытался усидеть на верхушке, пока порыв ветра не сталкивал его, то бежал в поле, где росли мелкие травинки и куда точно могла попасть Молния. А однажды и вовсе он сорвался со скалы, да так башкой приложился, думали, не выживет. Капли крови текут по лицу, оставляя бордовые дорожки, а ему всё нипочём, идёт себе дальше, чуть прихрамывает только.
Поначалу все смеялись и лишь крутили пальцем у виска, но, как стали пропадать у всех мешки и сумки, тут уж не стерпели. При встрече отпугнуть старались: кричали, камни кидали. В итоге пришлось его в клетке запереть, а люд потешаться ещё сильнее стал: то палкой тычут, то голодом морят, только чарку воды нальют. А парень клетку сломать пытается, да всё не выходит. Казалось бы, из веток сухих, дëрни нитку — и посыпется всё, да вот шипы острые на ней мешают. За ветки хватается, а шип руку насквозь прокалывает. Кровь хлещет, из глаз слёзы текут, а в мыслях одно:
«Поймать! Поймать бы тебя, Молния моя!»
Никто не знает, сколько бы это ещё продолжалось, пока, весной уж, не сжалился кто-то над дураком. В ночи подбросили ему в клетку кусок кожи, иголку да моток ниток. А записку на шип повесили:
«Сошьёшь сумку из этой кожи — выпущу. Тогда и Молнию поймаешь». И стал парень из этой кожи сумку шить. День другой шьёт, а лето уж с каждым днём всё ближе и ближе.
И вот наступил тот день: небо чернеть начало, ветер поднялся, деревья к самой земле клонит, хочет с корнями вырвать. Поднялся на ноги юноша и начал облакам сумку показывать и кричать ввысь:
— Я всё сделал! Выпускай меня!
И грянул гром! Посыпались ветки, и побежал юноша, куда ноги повели.
Люди на улицу выглядывают, дивятся, что Молния первым делом дурака освободила, а не в жертвенник ударила. Другие же всё его ругают:
— Да он же с головой окончательно поссорился!
— Сам себе враг!
— Экой дурак. Надо же такое выдумать!
Наконец ударила молния в жертвенник, парень туда бежать. Взобрался на холм и во всё горло крикнул:
— Сейчас поймаю тебя в сумку, и будешь там сверкать! Моей станешь! Только моей!
Через лес тёмный бежит, через поле, ручей перемахнул и не заметил. Падает, спотыкается, а за возлюбленной бежит. А та будто с ним играет: то совсем рядом ударит — только руку протяни, то убежит куда-то, что не догнать.
Всю ночь бегал парень, у самого жертвенника только поймал. Глядит: хлеб как никогда пышный сделался, а дева деревянная, будто живая, волосы расчёсывать перестала да ему этот хлеб протягивает. Он отщипнул немного, открыл сумку, и тут пойманная Молния прямо в него и ударила, да так, что зарево поднялось. Парень на колени упал, к груди сумку прижал. Волосы поседели, зрачки как уголёк стали. Он по тропе к деревне пошёл, а дева и впрямь рядом идёт, надкусанный каравай над головой несёт; от него же самого искры во все стороны летят, будто сам молнии метает. Завидев диво такое, народец онемел, ноги у всех дрожат, сдвинуться никто не может. Да так и остались на местах стоять, пока ветер их пепел не развеял.