Я знaю, как тебе страшно одной

Волны с шумом разбиваются о рваный галечный берег. Оксана смотрит на них с равнодушием стеклянных кукольных глаз. Как из фильмов ужасов, где этих страшных созданий добавляют для антуража, лишь бы в очередной раз заставить зрителя мурашками неприятными покрыться. Вот и Оксана похожа на одну из таких кукол, только она совсем уж ломанная-переломанная, да и искусственные глазки давно потускнели. Утратила последнюю надежду, потеряла все стимулы к жизни и больше не понимает, чего вообще хочет. Стоит наверное сделать один шаг, чтобы все это наконец-то кончилось. Бушующее синее море так и тянет к себе, заманивает своей необузданной красотой. Поет для нее, исполняя только им двоим понятные песни. Оксане невольно думается, что это проделки какой-нибудь сирены, которая ее хочет в свои сети загнать, да утопить. Честно? Она не будет против. 

Отчаяние накатывает сильнее любой прибрежной волны. Оно накрывает с головой и не позволяет думать ни о чем другом. И это единственный способ заставить его замолчать. По крайней мере Оксана других выходов не видит. А так она избавится ото всех проблем разом, забудет о Рауле, о том, что произошло, о семье, которой плевать на ее. Плевать на нее настоящую, на ее желания, мечты и стремления. Семью, заставляющую слушать невнятный гундеж про поиски нормальной работы, нормального спутника в жизни. Ага, мама тоже вон нашла нормального, и что с того? Жизнь же на деле так не работает. Она скорее представляет собой беспокойную бурлящую воду, которая несет тебя куда-то далеко, пока ты судорожно пытаешься ухватиться за что-нибудь, лишь бы тебя не унесло за горизонт.

Мысли о семье заставляют неуклюже споткнуться, зачерпнуть ботинком соленой воды. Холод обжигает ногу, пропитывает носки с веселым ярким принтом, а в кроссовке начинает неприятно хлюпать. Оксана ругается сквозь зубы и останавливается, тяжело выдыхая. Ветер дует прямо в лицо, заставляя дорожки от слез понемногу подсыхать. Оксана носом шмыгает совсем не красиво и понимает, что не может. Просто не может этого сделать, потому что дома ждет мать с младшим братцем. Мама с ума сойдет от горя, Боря сломается и замкнется в себе еще сильнее прежнего. Даже отец не справится, как бы с ним сложно не было - его Оксана тоже любит. Не может она так с ними поступить. Только не с ними. 

Слышит отдаленный шум колес, увязших в песке. Оксана торопливо щеки от остатков морской воды и пролитых ненароком слез вытирает. В очередной раз шмыгает носом покрасневшим и понимает, что она замерзла. Продрогла до самых костей так, что ее колотит всю с ног до головы.  

- Девушка! - веселый знакомый голос заставляет обернуться, - Сейчас несезон - купаться нельзя. 

Гена Зуев - буйство красок, мальчик-катастрофа и самый большой идиот в их городе. По крайней мере только полный придурок будет и дальше барыжить после того, как был пойман на горячем. Оксана смотрит на него и ловит диссонанс. Зуев выглядит, как плюшевый медвежонок в этой куртке и яркой панаме - дурацкий, шитый-перешитый сто раз, но все равно очаровательный. Не новый и дорогой, а тот, который прошел не через одно поколение хозяев, сделанный с любовью и этой самой любовью наполненный. Оксана вынуждена напомнить себе, что это глупые мысли - в конце концов он дилер. Кто знает, что от него вообще стоит ждать?

- А я не собиралась, - кричит в ответ, перебивая шум ветра и волн.

Гена спускается по песчаному склону, придерживая панаму с ярким принтом - ветер так и норовит ее сорвать с кудрявой головы. "И зачем он только тащится сюда?" - задается вопросом Оксана, наблюдая за парнем. Как будто бы у нее так мало проблем, как будто бы ей нужен еще кто-то, особенно такой, как Зуев. 

- Да я смотрю, ты уже занырнула малость, - останавливается неподалеку, щербатой улыбкой сверкая, - Как водичка? 

- Чего тебе надо, Зуев? 

- Грубиянка, - беззлобно замечает Гена, не переставая улыбаться. 

Вечно позитивный, весь из себя горящий красками и жизнью - вот таким он всегда и был, даже в школе. Тогда Оксана не обращала на шабутного Генку никакого внимания, но сейчас не может от него взгляд отвести. Оправдывает это тем, что на берегу-то и смотреть не на что: тут либо Гена, либо оголодавшее жестокое море, либо серая депрессивная линия берега. Оксана разглядывает парня с любопытством. На секунду ей кажется, что он прямо сейчас под кайфом - нельзя все время быть таким счастливым на трезвую голову. У нее вот в последнее время не выходит вообще.

- Прям в батю вся.

Упоминание отца заставляет что-то неприятное заворочаться в животе. Оксана морщится невольно, не в силах сдержать своих эмоций. По идее ничего серьезного и страшного между ними с отцом не произошло, просто она откровенно устала от чужих поучений. Оксана холодеет, намеренно очередную маску надевает - привыкла, в Приморске иначе не выжить. Гена естественно это все видит, одним видом говорит: Понял, понял.

- Извини.

Оксана на него острый взгляд кидает. Привыкла уже так делать: всегда в позиции обороны, всегда готова наброситься первой. В последнее время это особенно актуально. Болезненные воспоминания заставляют вздрогнуть ощутимо, и Оксана не успевает себя в руки взять. Слишком свежи чужие отпечатки ладоней на собственной коже, как и живо ощущение тяжелого шумного дыхания, разбивающегося о затылок. Гена в свою очередь и это умудряется взглядом поймать.

- Продрогла поди вся? Так пойдем, хотя б в машину - отогреешься, - руку протягивает, за собой зазывая.

Оксана подозрительно косится на непрошенного ухажера. Этого еще не хватало. А Гена неожиданно прозорливый замечает ее недоверие, руку опускает и отступает. 

- Да че ты, я девушек не обижаю.

- Ну кого-то получается все же обижаешь.

- Нет, это я так для оборота речи, посмотри на меня - кого я вообще могу обидеть. 

Оксана не верит, опасается - даже если это приятель Бори, не значит, что он нормальный. Боря и с Кисловым общается, а у него вообще крышу снесло еще в глубоком детстве. Да и в целом вся их компания сумасбродная, безумная и без каких-либо тормозов. Оксана молчит, думает, сжимая кулаки, лишь бы дрожь откровенную скрыть. Слишком все складно, слишком удачно, как будто бы это какой-то спектакль. А потом выдыхает, вспоминает обо всем произошедшем с ней за последнее время. “В конце концов, хуже уже некуда,” - делает вывод Оксана и посылает это все к чертям собачьим. 

Может и стоит поостеречься, подумать лишний раз, но ей не хочется превращаться в вечную страдающую жертву. В конце концов она Хэнкина, а Хэнкины, как известно, ничего не боятся. Но тем не менее все равно руками в карманы куртки ныряет и сжимает в кулаке связку ключей. Гена правда не выглядит, как человек, который может навредить. Он вообще, как только Оксана разворачивается и к нему подходит, улыбкой загорается. Да такой яркой и широкой, что можно разглядеть ряд неровных зубов во всей красе. Почему-то щербинка между его передними зубами кажется особенно очаровательной. Оксана тушуется от собственных нелепых мыслей и быстро говорит:

- Ну пошли что ли? 

Гена  спохватывается, кивает, в очередной раз пальцами прибивая панаму к голове, и торопливо поднимается к машине. Оксана следует за ним, заодно разглядывая это странное полу-развалившееся нечто. Удивительно, как эта колымага на самом деле подходит Зуеву, окончательно его нелепый (очаровательный) образ в голове девушки достраивая. 

В салоне тепло, да так, что кончики пальцев начинает покалывать, да и пахнет здесь приятно. Оксана внезапно для себя понимает, если бы еще немного по берегу походила - могла бы слечь с чем-то серьезным. Гена не дает в темные мысли погрузиться: на соседнем сидении шумно ерзает, заставляет автомобиль ожить и за руль хватается. 

- Ну что красавица, куда едем? 

Она может напроситься к подруге, но у той личная драма с парнем недотепой, и Оксана там сейчас совершенно не к месту. Домой тоже ехать не хочется, там отец грозной тучей ходит, Борька молчаливо в комнате своей сидит, мама кружится по кухне, нацепив розовые очки, и старательно не замечает, что их семья разваливается. 

- Не знаю… - откровенно отвечает Оксана, поскольку врать нет смысла. 

- Ладно, - Гена как ни в чем ни бывало пожимает плечами и трогается с места. 

Едут они в полной тишине, оба молчат: Оксана слишком устала для разговоров, а Гена слишком нервничает. Оксана это замечает сразу, по тому как часто он на нее беглые взгляды бросает, как пальцами выстукивает неизвестный девушке бит, и порывается то и дело начать разговор. Ей бы сказать ему смотреть на дорогу, осадить, но не хочется грубить. В конце концов Зуев пытается помочь (ей очень хочется верить в то, что никакого другого умысла у него нет). Гена в водительском кресле ерзает неуверенно, то и дело тянется к магнитоле, пытаясь видимо ее оживить. Пальцы у него неуклюже соскальзывают с кнопок, он под нос себе что-то неразборчивое бурчит, да и весь сидит, как на иголках. Оксана, к собственному шоку, понимает, что почти готова улыбнуться. Такое волнение, абсолютно искреннее, не может не умилять.

За стеклом проплывает безграничный простор степи, как всегда серый и мрачный. Грязноватый пейзаж кажется идеальным отражением Оксаниной жизни: такой же вымерший, пустынный, вызывающий чувство всепоглощающего одиночества. Оксана, несмотря на дурные мысли, почти засыпает, разморенная теплом. Глаза слипаются, веки словно свинцом наливаются, и ей так хочется уснуть. Наконец-то выспаться спокойно, без кошмаров, без воспоминаний, без всей этой грязи. 

Радиошум грубо нарушает тишину, повисшую в салоне. Он заставляет Оксану вздрогнуть, нелепо вскинуться в кресле, и кинуть гневный взгляд в сторону водителя. От помех начинает гудеть в голове так, что Оксана невольно виски сжимает. Гена быстро щелкает кнопками, добиваясь от магнитолы сдавленного предсмертного писка, после чего вновь наступает приятная тишина. 

- Извини, - тихо бросает Гена, одаривая ее сочувствующим взглядом, и сосредотачивается на дороге. 

Оксана переводит дыхание, кутается в куртку плотнее, и откидывается на спинку сидения. А потом понимает, что узнает местность (еще бы не узнавала, она тут еще в глубоком детстве облазила каждый уголок). Фыркает, когда Гена останавливает машину у ДК. 

- Кино смотреть будем? - спрашивает Оксана, захлопывая за собой дверь.

- Ага, как только отогреем тебя. 

Она улыбается непроизвольно. Это ее немного выбивает из себя: Оксана не привыкла к таким качелям, когда сначала хочется убиться, а уже через час тянет веселиться и смеяться. Она торопливо улыбку прячет, заставляет себя успокоиться и только после этого следует за Геной. А тот весело вышагивает, дверь придерживает для нее, выпуская поток тепла. Внутри пахнет, как всегда, пылью, чем-то ветхим, но менее уютным помещение не становится. Оксане нравится их ДК, с ним связаны хорошие воспоминания: семейный поход на дурацкий мультик, добрую половину которого отец проспал, а маленький Борька цеплялся пальцами за ее ладошку и все повторял: “Оксан, Оксан, смотри!”; первая самостоятельная вылазка с подружками на ночной сеанс за собственные деньги, скрупулезно скопленные; первое свидание с робкими прикосновениями и смазанным, по-детски невинным поцелуем. 

- Одубела совсем, красавица? - смешливо замечает Гена, выводя ее из транса. 

Оксана чувствует себя глупо, ругает за собственную беспечность: замечталась, потеряла бдительность с малознакомым парнем. Она смотрит на него, всего такого милого, позитивного, очаровательного и не понимает, что с ним не так. Не может же быть все так просто? А Гена именно таким и выглядит: простым, как открытая книга, читай - не хочу. 

- А че ты меня все “красавицей” и “принцессой” зовешь? - не довольствует Оксана, поднимаясь на второй этаж вслед за Геной. 

- Не нравится? А как лучше? “Сударыня”? - хохмит тот в ответ и, честно говоря, ей уже хочется чем-нибудь его стукнуть. 

- Лучше заткнись тогда, - пытается выглядеть грозно, но сама тихий смешок не может сдержать. 

Гена оборачивается, пальцами перед губами проводя, якобы закрывая их на невидимую молнию. Вот идиот. Оксана фыркает, головой качает и проходит вслед за ним в один из репетиционных залов. Она тут никогда не была и с любопытством разглядывает темные стены, взглядом цепляясь за барабанную установку. 

- Ну-ка, дуй сюда, - подзывает ее Гена, усаживает в единственное кресло, и протягивает ей ком из шмоток. 

Оксана недоверчиво разглядывает его, но сверток принимает, с любопытством рассматривает спортивные штаны, носки и плед. Хочется спросить почему у него тут есть запасная одежда, но она понимает, что ответ ей вряд ли понравится. Оксана не решается раздеваться, поэтому спортивки сразу в сторону откладывает, а вот носки меняет и в плед заворачивается. 

- Классные носки, - непринужденно замечает Гена и скидывает наконец плюшевую куртку. Правда, от этого меньше походить на плюшевого мишку он не становится. 

Оксана кидает быстрый взгляд в его сторону и понимает, что у нее начинает гореть лицо. Она же беспечно списывает это на перепады температур и испытанный за день стресс. А саму так и тянет вновь посмотреть на Гену, который сейчас возится со старым еле-живым электрическим чайником, вытащенным из кладовой. Это так странно. Только недавно хотелось убиться, а сейчас она чувствует себя… почти нормально? Особенно хорошо становится, когда Гена ей протягивает кружку теплого чая. Видно, как ему неловко за дешевый пакетик, который едва ли дает какой-то вкус кипятку, за грязноватую кружку с темными разводами и в целом за все. Но Оксане в любом случае становится по-настоящему тепло. Где-то глубоко внутри пробуждается странное приятное чувство, заполняющее все раны и трещины, оставленные Раулем. 

От упоминания последнего Оксана морщится, отставляет кружку в сторону и с ногами забирается в кресло, плотнее в плед заворачиваясь. Сейчас совершенно не хочется думать о чем-то плохом, наконец-то ей кажется все таким простым. Она чувствует себя маленькой девочкой и отчего-то вспоминает, как в детстве они с Борей строили шалаши из одеял в ее спальне, пока родителей не было дома. Тогда казалось, что они всегда будут счастливы. Тогда и жизнь была проще: Оксану волновало только то, как бы успеть на тренировку после шестого урока, да как не попасться папе после позднего прихода домой. Она тяжело вздыхает и трет усталые глаза. Тяжесть прошедшего дня на девичьи плечи падает, вжимая своим весом ее в жесткое кресло. Хочется свернуться калачиком и проспать прямо тут до самого утра.  

Оксана зевает устало и разморенный взгляд в сторону Зуева бросает. Гена восседает за барабанной установкой, деловито палочки в руках крутит, и на секунду Оксане кажется, что он пытается красоваться. От этой совершенно идиотской мысли смеяться хочется, но она только фыркает тихо.

- А почему именно сюда привез? - подает она голос, разглядывая чужое вытянувшееся лицо. - Тебе брата моего мало, решил еще меня в вашу банду оболтусов затащить? 

- Ну куда ж тебя такую еще везти? Домой тебя не повезешь - подумаешь еще, что я маньяк. 

- А ты получается - нет? 

- Вот так всегда, - Гена тяжело вздыхает и разочарованную мину строит, - Спасаешь человека, а он тебя в маньяки записывает. 

Оксана не сдерживается, глупо хихикает, самой аж неловко становится. Но Гена в ответ так мягко улыбается, что уже не важно, как она выглядит: нелепо, странно, идиотски. Она смотрит в чужие глаза и даже на таком расстоянии мягкие искорки может различить. Или это уже додумывает ее уставший мозг? 

- Ты в следующий раз зови, если соберешься еще так искупаться, ладно? Вместе не так хреново. 

Гена вроде пытается шутить, но на деле в его голосе столько искреннего беспокойства, что Оксана даже не находит ответа. Молча кивает, как самая послушная девочка, и продолжает разглядывать его. И в этой небольшой коморке, заполненной светом заходящего солнца, ей кажется, что все проблемы уже решены.