— Ты что, дурочка? Больше никогда так не делай! — зашипела на нее Женя, едва они оказались в одной из уже знакомых галерей. Алина равнодушно пожала плечами.

— Подумаешь!

— Вот и подумай, — раздраженно бросила рыжая красавица, и медленно, по складам, точно говорила с отстающей дошкольницей, продолжила. — Он генерал! Читай по буквам: ге-не-рал! Заклинатель Теней, глава Второй Армии и министр обороны. Каждый гриш в Равке — его человек. Перечить ему — как перечить царю. Так что если вдруг надумаешь оставить мне громадное завещание и исчезнуть без следа – просто обратись к Дарклингу без уважения!

Она была рассержена и напугана одновременно, будто Алина сунула пальцы в розетку и по нелепой случайности осталась невредимой. Сама Алина тоже вдруг почувствовала, что о ней искренне беспокоятся, и ее накрыло волной благодарности.

— Только «господин генерал», как по уставу. Имперское «ваше превосходительство» приемлемо, если захочешь обратиться с прошением. В крайнем случае «господин Кириган», и никак иначе, — терпеливо поясняла Женя, от волнения массируя виски тонкими пальцами, а Алина слушала ее и все никак не могла понять, зачем такие сложности. — Поняла?

 — Оке-ей, — в голос просочилась извиняющаяся интонация. — Ну не сожрет же он меня за пару оговорок?

 Женя всплеснула руками.

— Умоляю, лучше молчи! Ты еще так мало здесь знаешь, что можешь наделать просто чудовищных ошибок! — устало вздохнула она, но тут же перевела взгляд на старинные, с мерно покачивающимся маятником, часы в одном из холлов. — Так, сейчас до пошивной, подберем ткань для формы. Завтра вышлют твое расписание, занятия начинаются в среду.

Она потерла глаза, будто сетуя, что всё приходится делать в такой спешке.

— Если бы тебя привезли раньше, ты бы уже прошла обучение в лицее – почти Царскосельский, кстати… Странно, что твои способности до этого никто не заметил. Такое теперь случается крайне редко.

Голос Жени звучал, как ручеек, и порхал, как птичка, легко и непринужденно перескакивая с одного предмета на другой, и Алина даже немного позавидовала: сама она с трудом выносила разговоры ни о чем, а уж вести их было и вовсе выше ее сил. Однако при упоминании тестирования она только фыркнула.

 — Я тогда обманула тестировщиков, — не без самодовольства ответила она. — В пятый класс мы вроде переходили, когда в Керамзин заявились хмыри из министерства. Честно говоря, развести их было легче, чем первака в столовке...

— И знать не желаю!

Вид у Жени был такой, словно ее оглушили подушкой. Она посмотрела на Алину как на инопланетянина, сообщившего ей по секрету, что местные совсем не понимают изысканного вкуса цианистого калия. Та же невозмутимо подняла брови, но, хвала всем святым, от деталей воздержалась.

— Что ж… Хорошо, что этого не слышал генерал, — после некоторой паузы заметила портная.

Они спустились по какой-то винтовой лестнице в уютный полуподвальчик без окон, с мягким вечерним светом. Сафина, вновь напустив на себя вид самоуверенной и деятельной барышни, зацокала каблучками, показывая дорогу.

Открылась дверь, и вокруг Алины снова засеменили горлицы. Они были разом как-то везде, и за полминуты сняли мерки всего на свете – несмотря на возмущение самой виновницы всего переполоха. Оно и понятно: повадки горлиц с самого утра были не бережнее, чем с манекеном. С хрупким, конечно, но всё-таки манекеном. И от этого скупого, выверенного по минуточкам профессионализма делалось тошно.

Едва мастерицы свернули ленточки с разметкой и оставили ее в покое, Алина огляделась. 

Однажды, еще в Керамзине, их всем классом повели на экскурсию в местный ТЮЗ. До того дня Алина полагала, что театр — это сцена с актерами, ряды кресел в полутемном зале, невыносимо длинная очередь в туалет и сварливая гардеробщица, требующая номерки.

Помещение, в которое ее завела портная, больше всего напоминало цех пошива костюмов из того самого ТЮЗа. Желтые стены, холодный свет длинных электрических ламп, как в операционной. Каменный пол, стертый сотнями подошв. С одной стороны — ряды рабочих столов со швейными машинками, а с другой — всего один, но длиной от стены до стены, вдоль цеха. На нём лежали куски мела, отрезки ткани, заготовки и всякие специальные линейки, выкройки типовых предметов из местного форменного гардероба. Повсюду были знаки орденских нашивок.

Поближе к Алине и горлицам находились передвижные напольные вешалки на колесах, ломившиеся от кефт трех цветов, размеров и фасонов. Красные корпориальские, синие эфириальские и фиолетовые для субстанциалов, если верить биркам на вешалках.

Из подсобки гнусавил пузатый телевизор. Ровный голос диктора, не отягощенный лишними интонациями, оттарабанивал: «…Похоже, литславской короне приходится лавировать между интересами Равки, Фьерды и Керчии…»

Горлицы молчали, разглядывая Сафину. Та, в свою очередь, несколько растерянно созерцала обитель горлиц. Наконец одна из швей за столом поднялась и очертила Алину взглядом.

— Эфириалка? — с сомнением сощурилась мастерица. 

— Будь здорова! — бодро кивнула ей Алина. 

Но всем, похоже, было не до смеха.

— Цвет-то ей какой, Евгения Владимировна?

— Пфф, да вообще без разницы, только не черный! — встряла Алина. — Не люблю похоронное бюро.

— Синий, я полагаю, — всё ещё озадаченно отозвалась Женя. — Начальство на этот счёт ничего не говорило.

Мастерицы недоуменно переглянулись. А затем, как по команде, недовольно загудели.

— Они совсем там с ума посходили! Нашивки-то ей какие? Не из воздуха же брать.

— Как у инферн давайте! Солнце же типа горячее и все такое...

На странно повисшую в воздухе секунду в цехе стало тихо. До Алины вдруг дошло, что она сморозила очередную глупость. Сами собой вспомнились слова министра про государственные тайны и их последствия.

— Возвращаемся к работе, – призвала горлиц Сафина. В комнате вновь наступила тишина, прерываемая хлопотами девушек, возившихся с тканью, и перестуком швейных машинок. 

Обернувшись к Алине, Женя как-то нервно улыбнулась.

— Котик, — мягко сказала она, — у тебя будут свои собственные нашивки. Хорошо?

Алина кивнула, рассматривая висящую на желтой стене памятку. Памятка была аккуратно уложена в файлик и приклеена скотчем.

«ТАБЛИЦА СТАНДАРТНЫХ РАЗМЕРОВ», — гласили красные буквы.

 — Верхнюю одежду и белье тебе привезут отдельно, — пояснила Сафина и участливо спросила: — Еще что-нибудь?

— И в трусы залезть умудрились, — недовольно подытожила Алина. — А что по моим старым шмоткам? Не к тебе вопрос, канеш, но ТЦшек здесь не видно, а кошелек остался дома. Не в кефте же в сортир ночью бегать?

— Я думаю, — Женя осторожно подбирала слова, смахивая с плеча Алины несуществующие пылинки, — о твоих вещах уже позаботились.

— Тогда неплохо бы этим заботливым намекнуть, что трусов с кефтой маловато, — Алина вредно улыбнулась, подбадривая новую подругу. — Студентам полагается иметь ноутбук, мобилу и сатисфаер.

Сафина обреченно закатила глаза. Обед начинался через десять минут.

 ***

Местная столовка – если это помещение вообще можно было так назвать – выглядела на редкость шикарно, как и все помещения в Малом, но при этом в каждом штрихе, в каждом закруглении узоров на стенах и завитушек на обивках резных стульев со спинкой и подлокотниками чувствовалась рука заботливого и рачительного хозяина. 

Словно угадав Алинины мысли, Женя проговорила:

 — За порядком тут следят строго. Уборка в каждом павильоне — дважды в день, а на ночь еще и дезинфицируют.

Алина, привыкшая мыть полы после того, как пыль начнет собираться лафтаками, хрюкнула.

 — Тогда все местные гриши умерли бы от ужаса, узнай они, в какой жуткой антисанитарии я жила до этого! — жизнерадостно сообщила она. Женя покачала головой.

 — Через пять минут здесь будут представители Второй Армии. Прошу тебя («Айбибя!» — «Алина!!» — «Что?»), веди себя прилично.

Видя, что та вовсю гримасничает у ближайшего зеркала и совсем ее не слушает, Сафина потеряла терпение.

 — Алина! Будь серьезнее, хотя бы на секунду и хотя бы пока с тобой разговаривают! Ты не знаешь, как устроено местное общество, — сказала она вдруг очень серьезно. — Поверь, стоит им решить, что ты им не нравишься…

 — Меня съедят? — со смешком уточнила Алина.

— Нет, но за твоей спиной будет твориться такое, что я тебе не завидую. Если тебя не будут уважать, поверь, ты скоро это почувствуешь. Авторитет здесь нарабатывается годами и может рухнуть в одно мгновение. А подняться обратно потом очень и очень сложно.

Слова были самые простые, но что-то в Алине безошибочно уловило в них ту истину, к которой следовало прислушаться. И все же она не была бы собой, если бы не фыркнула в ответ насмешливо:

— Ха, пусть попробуют! Меня же ваш отец народа крышует, разве нет?

— Об этом никто еще не знает, а голословным заявлениям не место в Малом Дворце. Лишний раз — не советую.

 Алина притихла. Портная, приободряя, похлопала ее по плечу.

 — Просто… будь милой. И вежливой. И лучше не использовать при них эти твои словечки, ладно?

Когда Алина кивнула, рядом уже никого не было. Посреди залы треугольником стоял накрытый белоснежной скатертью стол. Каждая грань стола имела свои узоры — синие, фиолетовые, красные.

Ряды маленьких сверкающих тарелочек и бокальчиков разной формы, казалось, были выровнены незримой линеечкой. Все вилки, ножи и ложки с миниатюрной гравировкой двуглавого орла («Капец! И серебром, и золотом едят!»), как в коконе, покоились в белых салфеточках.

Главные блюда были аккуратно накрыты крышкой, как в ресторане, а в изысканных хрустальных салатницах всех сортов томились любимые Алинины салаты – селедка под шубой и с морской капустой. В хлебнице же лежал исключительно черный хлеб с семечками.

Во главе стола, со спинкой почти на четверть выше всех остальных стульев, возвышался черный массивный трон. На его обивке не было узоров никакого ордена — только на изголовнике золотыми нитками красовался символ: солнце в затмении. Вышито это солнце со всеми его лучами было невероятно искусно, и со стороны казалось простым рисунком из тех, что пачками принтуют на футболках и кружках. Алина любопытства ради подошла потрогать его пальцами.

— Офигеть! — ахнула она: все стежки были настолько тонкими, что глаз едва различал их.

В геральдике Алина была не слишком сильна, однако ей снова вспомнились картинки из школьных учебников по истории. В углу страниц ютились портреты то пана Воронецкого с залихватски закрученными усами, то хмурых графов Дарклингов на фоне черного знамени. Вроде бы они даже походили на нынешнего генерала.

«Может, все министры обороны размножаются почкованием?» — хмыкнула про себя Алина.

Послышался звук множества шагов, и она поспешно, словно застигнутая за чем-то неприличным, в два прыжка отпрянула к краю стола. Нервно заправила за ухо короткую прядь выбившихся волос — и стала ждать.

Пару мгновений спустя дверь отворилась, и из нее повалили сплошные кафтаны: синие, алые, фиолетовые, с вышивками всех орденов и подразделений. Алина, в обычном сером костюме, вдруг почувствовала себя белой вороной. Вошедшие с любопытством поглядывали на нее, кто-то даже приветливо ей улыбнулся, но по местам все расселись так синхронно, словно где-то ударил невидимый гонг.

Задвигались стулья, и Алина поспешила к синим кафтанам. Не зря: за столом обнаружилось единственное незанятое место, причем с именной треугольной табличкой, как для вип-гостей. Стул противно скрыпнул по паркету, но все присутствующие тактично сделали вид, что ничего не заметили.

До Алины доносились обрывки чужих разговоров. Чинной тишины в столовых, как известно, будь те хоть из мрамора, хоть из советской плитки, еще никому не удавалось достичь. Гриши постарше, — среди них она заметила Фёдора, — говорили о политике.

— Слышал, литславские дипломаты вчера приехали.

— Думаете, будет договор?

— Помощь бы не помешала, фронт растянулся на всю тайгу.

Кто-то и просто сплетничал.

— А видели аутфит Яромиры на приёме в Керчии? Отвал всего!

— Как думаете, а наш мымр правда с ней…

— Кх!.. Да ну тебя! 

Но главное было вечным, хоть в ИМОРе, хоть в Морозовском училище. 

— Две пары с Багрой! Поставьте свечку, ребят.

— За упокой?

— Да не может она быть хуже Боткина! — произнес чей-то невинный голос. Две товарки в фиолетовом хором прыснули.

— Ага… Милое летнее дитя.

 Синие кефты тоже оживленно галдели.

— Блин, сдвоенный по узлам… Вот для чего, я спрашиваю, для чего нам этот придаток ОБЖ?..

Дабы не отставать от всех, Алина повернулась к ближайшим соседкам по левую руку. Однако все попытки заговорить с ними девушки вежливо отклоняли или отвечали односложно. Чувствовалось, что они бы с радостью поболтали, но не с вип-гостьей в пиджаке.

 «Ну и пожалуйста! Ну и не нужно!»

Она уже хотела обидеться, но тут открылась служебная дверь, и в залу заскользили официантки. Позади всех шел прилизанный человечек в белой рубашке с черной жилеткой и в брюках. Его руки показались Алине беспокойными, словно щупальца напуганного осьминога.

«Хоть бы пронесло!» — подумала Алина, но ее чаяниям не суждено было сбыться.

Человечек под мышкой держал очень дорогой складной стул, который поставил прямо напротив нее с другой стороны стола, и, попросив у официанток тарелку, отложил от всех салатов и блюд по небольшой порции, после чего принялся осторожно поглощать пищу.

Когда Алина, последовав его примеру, положила себе селедку под шубой и откусила кусочек черного хлеба, человечек резко побледнел.

— Постойте! Погодите минутку, пожалуйста!

— Что-то случилось? — не поняла она. У человечка округлились глаза.

— Я — один из местных дегустаторов, — с видом задетого самолюбия вымолвил он. — Мы обслуживаем царскую семью, Совет министров, а теперь и вас.

Алина проморгалась, словно надеясь, что ей послышалось, и сейчас это белое недоразумение исчезнет.

— Вас типа так наказали? — подпустив в голос умеренную долю сочувствия, попыталась угадать она. Человечек скуксился, словно ему никогда не наносили большей обиды. Справа послышался смешок.

Румяная девушка с толстой черной косой, уложенной на удовский манер, смотрела на Алину со смесью веселья и снисходительности.

— Это самая престижная кухонная должность после шеф-повара, — пояснила та. Голос у нее был низкий и густой, как из медовой бочки. Человечек торопливо закивал.

— Меня… совсем недавно вызвали. Приказали быть здесь. Это моя работа. Я… я был так рад, когда меня вызвали в Малый дворец. Подумал, вдруг местный дегустатор отравился. Тут такое часто случается. Для нас это карьерный рост, хорошее место, сами понимаете.

Алину покоробило. Называть пресмыкающегося человечка на «вы» как-то расхотелось.

— Можешь быть свободен. Передай кому угодно, что я не нуждаюсь в дегустаторских услугах. Или хотя бы делайте это на кухне.

Человечек попытался возразить, но Алина ненавязчиво покосилась на пустое черное кресло, и тот спустя несколько мгновений скрылся вместе с тарелочкой, стульчиком и своими беспокойными пальцами.

— Правильно ты его выгнала, — ободряюще подмигнула все та же розовощекая инферна, — тот еще… насекомый. Уж не знаю, как царская чета их переносит.

Она была нетолсто-полная, словно родственница кустодиевских барышень. Простая коса на голове лежала как тяжелая корона. Словом, было в ней что-то неторопливо-созерцательное, почти материнское, и Алина, как потерянное дитя, инстинктивно потянулась к этому внутреннему покою.

— Меня Алиной зовут, а тебя? — выпалила она раньше, чем успела заметить мягкую улыбку новоприобретенной приятельницы, и вспомнила про именную табличку. Чёрт!

 — Я Маша, — та протянула пухленькую белую ручку, и еще сильнее стала похожа на купеческую дочку. Алина тут же пожала ее и вдруг заметила непривычную тишину: все взгляды, как по команде, скрестились на них двоих.

— Игнатьева, — послышался уже знакомый Алине недружелюбный голос с другого края стола, — когда я ем…

— Я глух и нем, — покорно вздохнула та, уловив предупреждающие нотки. 

Алина гневно метнула взор по направлению голоса и открыла рот: в кефте сердцебита по левую руку от черного трона сидел тот самый амбал, который увозил ее из общаги. И когда только возникнуть успел? Рядом с ним Федор невозмутимо перекладывал ему в тарелку вторую куриную ножку. Заметив Алину, он приветственно кивнул.

— А я нормальная, — сострила она тому бугаю, похожему на боксера с прижатыми к квадратной голове ушами. Маша, уже успевшая положить в рот гречки, только покачала головой — не столько осуждающе, сколько добродушно прощая Алинину дерзость.

«Не надо их дразнить», — угадывалось в ее мягкой и круглой улыбке, и почему-то неожиданно для себя Алина послушалась.

«Странно, что еда была такой простой», — пронеслось у нее в голове, когда обед закончился.

***

День пролетел незаметно: сначала Женька, как-то по-особенному похлопотав над ее прической, увела Алину в лазарет. Там, под чутким руководством целителей, новоиспеченная эфириалка подозрительно быстро прошла медосмотр, а потом около часа ставила пломбы в кабинете местного стоматолога, какого-то светила, судя по табличке на двери.

«Какой-то он темнила!» — думала Алина, сплевывая кучу стерильных ваток в такую же пахнущую медициной емкость. Челюсти неприятно сковывало после анестезии, и всю обратную дорогу ни о каких разговорах не могло быть и речи.

«Полость рта санирована», — красовалась печать в синеньком сертификате, который тут же куда-то отослали.

Женька, с синими отметинами пальцев выше запястья (Алина до дрожи боялась бормашин), чему-то была донельзя обрадована и так же обеспокоена. Она поминутно глядела в мобильник, массировала виски и полушепотом рассказывала какие-то случаи, от которых Алина ржала как лошадь.

…В помпадурную они вернулись после ужина, когда уже окончательно стемнело.

На кофейном столике красовался новенький макбук с необычной мышкой. Мышка светилась всеми цветами радуги. Рядом на бархатной подушечке лежали эппл-наушники.

 — Кто-то решил сделать тебе сюрприз, — таинственно сообщила Сафина, глядя в потолок. Алину это не обмануло. Она порывисто схватила Женьку в охапку и расцеловала в обе щеки.

 — Мама дорогая! Кошмарище! – Алина дважды обошла столик и даже робко тыкнула макбук пальцем, словно не веря, что он настоящий. – Очешуеть! И это все — мне?

 — Да сколько влезет, — та закатила глаза. Ее, казалось, искренне удивляло, что вип-гостья генерала прыгает и хлопает в ладоши от элементарнейших вещей.

Остаток вечера Алина провела, хмурясь, что никак не может войти ни на одну из своих страниц. Конечно, Женя объяснила ей, что госбезопасность – дело чрезвычайной важности, и все же было неприятно узнать, что все твои твиты, переписки, музыка теперь пропали втуне. 

Уныло мотая пятую серию «Ханны Монтаны», Алина вздрогнула, когда раздался вежливый стук в дверь.

 — Секундочку! — сказала она двери, пока мышка лагала, и саундтрек никак не мог отключиться.

 «…it can be kinda fun,

 It's really you but no one ever discovers!»

Наконец кнопка паузы соизволила нажаться, и Алина пошла открывать дверь. На пороге собственной персоной маячил («Нет, все-таки маньячил!») генерал Кириган.

— Уже освоились?

— Вроде того.

Без приглашения он перешагнул порог ее комнаты и по-хозяйски огляделся. За ним, после чёткого кивка, вошли двое опричников. Лица их были закрыты балаклавами, в руках у каждого — по спортивной сумке.

Дарклинг жестом указал на софу напротив кровати.

— Мои люди съездили в общежитие к вашему другу, как вы просили, и уверили его, что с вами все в порядке. В этих сумках ваша одежда. Документы пока полежат у нас.

— Что значит у вас?! Это мои, блин, документы! 

— Как я уже говорил, с вашим прошлым вас больше ничего не связывает, — Дарклинг даже бровью не повел. — Надеюсь, учиться вы будете прилежнее, чем в ИМОРе.

— Минуточку! — задыхаясь от возмущения, Алина попыталась схватить Дарклинга за рукав кефты, но реакция у того оказалась молниеносная. Он мигом перехватил ее запястье, отклоняя в сторону, словно она бросилась с ножом.

Люди в балаклавах дернулись в их сторону, но генерал остановил их повелительным жестом.

— Блять! Вы не можете просто взять и похитить меня, отжав паспорт, как гребаный керчийский сутенер!

Если бы она оглянулась, то увидела бы, как при этих словах побледнела испуганная Женя.

— Выйдите все, — скомандовал Дарклинг, не отрывая взгляда от Алининого лица. Черный спецназ зашевелился, покидая комнату. Женя чуть замешкалась, однако тот надавил: — Сафина, мне вас отдельно попросить? По имени-отчеству?

Вот так Алина оказалась в компании министерского хмыря. Тот, в свою очередь, аккуратно прикрыл дверь и заговорил негромким голосом.

— Мерки для кефты с вас уже сняли, Старкова, а теперь уясните вот что. С того дня, как вам ее выдадут, вы состоите во Второй Армии…

Та фыркнула.

— Этого можно избежать, или это произойдет в любом случае?

— Вы, — с нажимом произнес он, ткнув в ее сторону указательным пальцем, — уважаете авторитет офицерского состава. Вы подчиняетесь его прямым приказам. И не смеете перечить вышестоящим в присутствии посторонних. За закрытыми дверями можете хоть хер рисовать на моих портретах…

— Так и сделаю! — огрызнулась Алина.

— …Но в присутствии моих подчиненных извольте вести себя по уставу. Молча!

Последнее слово упало в тишину, как камень на дно колодца. На неприятном, будто вытесанном лице выступили багровые пятна. А уж взгляд… По спине невольно пробежал холодок. Очень некстати вспомнилось, что во дворцах принято генерала бояться, и похоже, что не зря.

 — Я вам про полторы тыщи говорила, помните? Хотелось бы знать, за чей счет банкет? 

— Вы гриш. Все, что вы получаете сейчас, принадлежит вам по праву рождения. Таково мое слово.

— Ага, значит ваш. Паспорт отобрали, заборчики у вас с проволокой на въезде…

Дарклинг терпеливо вздохнул. В неестественно ровной осанке чувствовалось напряжение.

— Для вашей же безопасности. Или вчерашнее нападение дрюскелей было похоже на розыгрыш? Если вы думаете, что фьерданцы встретят Заклинательницу Солнца с цветами, подумайте еще раз.

Алина прикусила язычок. Возражать тут было решительно нечему, но упрямство победило.

— Если бы не вы, никто вообще не узнал бы, что я гриш, — буркнула она.

Тут скромное терпение генерала иссякло.

— Если бы не я, лежать вам с проломленным черепом в лесу возле Тарковки, — отрезал он. — Черт побери, я пытаюсь устроить вас в лучший лицей страны, а не продать на органы! Вы спрашивали, выставлю ли я счет? Да за право находиться здесь гриши платят жизнями, Родину защищают на фьерданской границе!

Ей показалось, в полумертвых глазах отразилось что-то страшное и горькое. А затем Дарклинг раздраженно посмотрел на Алину.

— С вас, гражданка Старкова, никто не требует лезть в окопы. Только учиться и уважать правила. Но и это, похоже, для вас непосильная задача.

Он развернулся, явно намереваясь уйти. Вспыхнув, Алина вскочила с софы и встала перед дверью.

— Ну уж нет! Я, блин, тут первый день! А вы ничего не объяснили и уже требуете! Какие, блин, правила? Куда можно, куда нельзя? Почему я должна…

— Поговорите об этом с Сафиной. Я уже достаточно времени потратил на вашу персону.

— Можно подумать, я об этом просила! Мне документы вообще вернут?

Однако чем больше она злилась, тем холодней был тон генерала.

— Старкова, прекратите истерику и отойдите от двери. Ваши документы как отказницы устарели и нуждаются в перевыпуске. Включайте голову хоть иногда.

Он протянул руку, и Алина отпрянула. Однако местный тиран всего лишь толкнул дверь и вышел, поставив жирную точку в их споре. 

— Сектант! — выплюнула она, защелкнув за ним дверь.

После разговора с господином генералом хотелось открыть окно. Алина вставила в уши эйрподсы: опенинг «Ханны Монтаны» надежно перекрывал все звуки. Пара спортивных сумок так и остались нераспакованными. Она залезла на кровать, уткнулась лицом в подушку и тихо, по-девчачьи, расплакалась.