Беседы и радостные разговоры внизу и не планируют заканчиваться: в спальню для гостей они проникают через, разве что, щели и замочные скважины двери, уже приглушённые и неразборчивые.

   И за полчаса, которые горничная и фольклорист отсутствуют, видимо, никто не заметил, что они куда-то пропали. Если кто-то и задавался таким вопросом, то хозяин дома отводит его возможной наводкой — мол, они в саду, ведь они оба не любят воздух внутри дома, уже переполненный углеродом и пропитанный запахом пота от танцев.

   — Удивительно, что нас ещё никто не хватился… — настороженно проговаривает Кируми, всё ещё озираясь на дверь.

   — Наверно, Рантаро помогает, — опустившись на пол, спокойно улыбается Корекиё, садясь перед ней на колени. — Пусть развлекаются.

   — И всё равно… Мне кажется, заниматься подобным в чужом доме — это как-то…

   Но тут же Кируми вздрагивает, почувствовав, как ловкие пальцы Корекиё уже оказываются под подолом её чёрного платья. Его руки медленно, словно ради пыток, поднимаются вверх к бёдрам. Пальцы подцепляют верхними фалангами край нижнего белья.

   — К-Корекиё! — Тоджо прикрывает рот и рефлекторно стискивает ноги. — Ч-что ты делаешь?!..

   — Позволишь? — положив подбородок на колени, Шингуджи поднимает блестящие глаза на неё; взгляд фольклориста, словно щенячий, умоляет её за него.

   Горничная может только кивнуть. От смущения она не может вымолвить и слова, из-за чего скрывает своё лицо в широких ладонях.

   — Д-да…

   Как только разрешение получено, Корекиё опускает нижнее бельё вдоль ног Кируми — по её нежнейшей коже, к коленям и затем — к лодыжкам, по которым он нежно проводит кончиками пальцев. Каждое прикосновение к щиколоткам вызывают в Тоджо лёгкое ощущение щекотки — но когда подушечки фаланг едва-едва их касаются, она вздрагивает стопами: эти чувствительные места для неё — ахиллесова пята.

   Корекиё кладёт ладони на колени, отложив трусы в сторону. Лёгким массажем кончиками пальцев он без слов намекает Кируми — и она, жмурясь и краснея, послушно приподнимает подол и раздвигает колени.

   Безусловно, удовлетворяют они друг друга далеко не впервые — но каждый раз, когда Шингуджи оказывает ей ласки и заботу, Тоджо смущается так сильно, словно никогда раньше не испытывала ничего подобного.

   — Ах, Кируми… — жаркое дыхание Корекиё касается паха Кируми. — Поверить не могу.

   — Ч-что такое?..

   Юноша утыкается носом в клитор и вновь жарко выдыхает в пах с тихим смешком.

   — Неужели ты так сильно намокла лишь от того, как я поцеловал тебя?

   — С-скорее… — пытается его поправить девушка. — Скорее, это от того, как ты оставил это… кольцо на безымянном пальце…

   — Вот оно что…

   За ещё одним смешком следует слабый укус за бедро.

   — Ай! К-Киё! — чуть взвизгивает Кируми и невольно опускает подол на голову Корекиё.

   Но он аккуратно целует место укуса — и там остаётся ещё один след: уже смазанный, не такой яркий след помады.

   — Значит, тебе понравилось, что я оставил на тебе метку? — шепчет Шингуджи в её бедро. — Да и тут довольно темно, знаешь ли.

   Тоджо снова приподнимает подол и замечает свежий поцелуй. Но фольклорист не останавливается на одном — он никогда не ограничивался всего одним поцелуем — и вскоре оба бедра горничной со внутренней стороны покрыты слабыми укусами и алой помадой. Чем больше поцелуев — тем слабее и незаметнее становятся эти следы. В конце концов, почти всю помаду Корекиё потратил на импровизированное обручальное кольцо.

   Внутри живота Кируми чувствует уже не то, как порхают бабочки — это, скорее, шумный пчелиный рой: весь в работе по переработке нектара в мёд. Этот «мёд» — сладкие соки, которые выделяются возле влагалища, — с превеликим удовольствием собирает Корекиё, касаясь языком всех чувствительных мест. Его губы то дотрагиваются до входа, то засасывают клитор.

   Чтобы посмотреть на реакцию возлюбленной, фольклорист снова поднимает блестящие золотые глаза на горничную — и, о чёрт, оно того стоит.

   Кируми отклоняется, подпирая себя одной рукой, и другой — запускает в тёмные бархатные волосы Корекиё пальцы и ворошит их. Когда он задевает чувствительное место — снова и снова — она жмурится и сжимает волосы у их корней, то прижимает его голову ближе к паху, то направляя её. Девушка боится громко стонать, и она может лишь тихо вздыхать, запрокидывая голову, скулить и всхлипывать с каждой новой волной удовольствия, которое разливается по её телу.

   Когда же Корекиё жарким дыханием, едва ощутимыми касаниями губ, кончиком языка дразнит клитор, хлюпая соками, Кируми изо всех сил сжимает его волосы и, прогнувшись в спине, достигает оргазма.

   — Н-нгх…

   — Хм-м? — вычистив весь пах языком, Шингуджи встаёт на ноги и целует Тоджо в губы. — Что-то не так, счастье моё?

   — В-всё хорошо…

   От бессилия Кируми падает на кровать, раскинув руки и пытаясь отдышаться. Ноги она сжимает в коленях, которые вздрагивают от каждой волны оргазма, проходящих через её тело. Бёдра невольно двигаются кверху, словно в попытках оседлать эти ощущения внизу живота.

   Корекиё даёт ей отдохнуть и ложится рядом на бок, наблюдает за её вздохами. Грудь то поднимается, то опускается — всё медленнее и спокойнее, пока Тоджо восстанавливает дыхание.

   — Как ты себя чувствуешь, счастье моё? — Шингуджи кладёт свою руку в её, мягко сжимает ладонь и влюблённо смотрит на раскрасневшееся лицо.

   — Х-хорошо… — Кируми поворачивает голову в его сторону. — Мне так хорошо, что, кажется…

   Она приближается к нему и вновь целует, проталкивая язык через едва алые губы и зубы. Теперь она хочет вести их поцелуй. Корекиё же, послушный и верный каждому желанию Кируми, не отказывает ей в таком удовольствии — он углубляется, но поддаётся, давая её языку надавливать на его.

   — Кажется… — договаривает она, — я хочу ещё.

   — «Ещё»? — он изумлённо хлопает ресницами.

   — Но не знаю, стоит ли продолжать здесь…

   В штанах Корекиё что-то вибрирует — он тут же достаёт телефон из кармана и проверяет сообщения. Похоже, бывшие одноклассники действительно потеряли их из виду — это довольно странно на встрече выпускников, учитывая, что, если бы они оба хотели покинуть праздник, они могли бы просто уехать на машине, и все бы об этом знали.

   — Нас уже обыскались, наверное, — с этой мыслью к Кируми приходит осознание того, что только что она делала с Корекиё — и она вспыхивает румянцем от груди до ушей. — О боже, если они нас найдут…

   — К-к-к, как будто им до нас действительно есть дело, — мурлычет Шингуджи ей на ухо. — Я попросил Рантаро не говорить им о том, где мы. Изначально, конечно, это было для того, чтобы я мог поговорить с тобой о наших отношениях, о том, что ты бы хотела создать семью… — он берёт руку Тоджо и вновь смотрит на безымянный палец, где оставил след своей яркой красной помадой. — Но раз мы здесь…

   — То… что?

   — То мне потребуется и твоя помощь, — коварно улыбается Корекиё, шепча на ухо, касаясь губами ушной раковины Кируми.

   — Н-но ведь у нас нет защиты! — девушка кладёт руки себе на грудь и отводит взгляд. — Р-разве мы можем…

   — Хм, погоди…

   Порывшись ещё в кармане, юноша достаёт небольшой квадратный пакетик с отчётливо видимой резинкой. Покрутив его в руках, Шингуджи переводит взгляд на Тоджо и хихикает:

   — Ты смотри, к-к-к, а Оума-то совсем не изменился, — и целует её в висок. — Ну, надо же, в кои-то веки его розыгрыши играют нам на пользу, не так ли?

   — Слишком хорошее совпадение, не находишь? — горничная смеётся вместе с ним.

   — Нахожу, конечно.

   Поднявшись с кровати, Корекиё залезает на неё и подпирает ногами бёдра Кируми. Он подносит ко рту презерватив, кусает край упаковки и зажимает его зубами. Мучительно, мучительно медленно движется рука юноши, открывая пакетик. Девушка с каждой секунды вспыхивает всё сильнее, а в чёрном платье ей становится всё жарче.

   — А-ах, К-Киё… — чтобы скрыть смущение, Кируми медленно скрывает красное лицо руками. — Х-хватит меня мучи-ить…

   — Совсем не терпится?

   — Т-только мы можем пом-менять позу?..

   Корекиё кивает и подаёт ей руку, помогая подняться с кровати, потом садится на кровать и мягко хлопает по своим коленям.

   — Так подойдёт? — ухмыляется он, смотря на любимую, словно в дурмане. — Так будет не слишком подозрительно, даже если кто-то осмелится распахнуть дверь настежь. Тебя устраивает?

   Поняв лёгкие хлопки по бёдрам как приглашение, Кируми садится к Корекиё на колени и кладёт дрожащие руки ему на плечи — словно для медленного танца, намного, намного более интимного, скрытого от сторонних глаз. И, как и для медляка, Шингуджи пристраивает свою ладонь на её талии с нежной улыбкой. Девушка, почувствовав, как ей в пах через одежду упирается бугорок, скрывает лицо в густых чёрных волосах.

   — Д-да, так лучше… — Тоджо, уже понимая по одному взгляду любимого, что ему хочется от неё, аккуратно расстёгивает ширинку и, отодвинув резинку нижнего белья, достаёт член.

   От запаха волос, на которые Корекиё добавил лучшие духи, Кируми пьянеет и теряется в мыслях, сжимает его рубашку, сминает её, вцепляясь пальцами. Он чувствует её слабость и, чтобы разбудить, проводит ладонью вдоль бедра, задирая юбку платья.

   — Мне помочь, Кируми? — когда девушка поворачивает голову на сладкий, чуть ли не приторный шёпот юноши, он протягивает ей презерватив. — Или ты сама?

   Кируми ничего не отвечает, берёт резинку из рук Корекиё и надевает её на член. Немного сжав его и проведя рукой от основания к головке, она приподнимается, прижимаясь грудью к юноше, и насаживаясь на него. Каждый сантиметр отзывается слабой болью, но член входит почти легко, и когда Тоджо достигает своего предела, она выдыхает с облегчением и кладёт руки на плечи Шингуджи:

   — М-мх… — стонет он ей в ямочку между ключиц, прикладываясь холодным от пота лбом к основанию шеи. — Как жарко и тесно…

   Жаркий шёпот вызывает невольное сокращение мышц во влагалище, и Кируми обнимает Корекиё за шею, слыша от него ещё стон, более протяжный и горячий. От него нагреваются уже остывшие от пота ключицы. И от болезненного возбуждения, от желания начать двигаться, бёдра Тоджо невольно поднимаются и опускаются, толкаясь вперёд, а на глаза наворачиваются слёзы.

   — Тише, тише, — успокаивает её Шингуджи, отводя одну руку себе за спину, а другой обнимая любимую за талию и прижимая к своему телу, — сейчас, я помогу.

   И он начинает толкаться.

   Корекиё поднимает и опускает таз, толкаясь в Кируми и дыша ей в шею и ключицы. С каждым движением внутри неё всё сжимается, пульсирует, не даёт и не хочет давать ему выбраться из хватки — девушка всё сильнее обнимает юношу за шею, прижимает его голову к своей груди, лишая возможности полноценно дышать. Кажется, воздуха не хватает им обоим — и от этого их тела то разгораются от удовольствия, то вновь холодеют от остывшего пота.

   Когда пульсирование внутри Кируми усиливается, Корекиё убирает руку из-за своей спины и, поднимая подол платья, приближается кистью к её паху и массирует клитор. По телу девушки словно разливается электрический ток: она вздрагивает, беззвучно и прерывисто вздыхает, выгибается в спине, но от жара в груди ей кажется, что она не может дышать — лишь всхлипывать от каждого касания к клитору и насыщать горячий воздух не менее горячими выдохами.

   — К-Киё!.. Киё, а-ах, б-боже, Киё! — Кируми цедит воздух сквозь зубы и выкрикивает его имя, сжимая его в объятьях.

   Ещё пара толчков, и она облегчённо опускается на плечи — кажется, она только что закончила…

   — М-мх, К-Кируми… — но Корекиё не останавливается, делая медленные, но сильные и резкие толчки, поднимая бёдра. — Н-нгх, погоди, я се-сейчас!..

   Движения после оргазма становятся для Кируми болезненными от усиленной стимуляции и заставляют её поджимать ноги. Но это длится недолго: как только Корекиё, тоже задохнувшийся от стонов и быстрых движений, делает последний толчок, он удерживает себя из последних сил, чтобы не завалиться на кровать.

   У него началась одышка, и юноша поправляет засалившиеся от пота волосы.

   — От твоего хвоста почти ничего не осталось, — хихикает девушка, снимая ленту с его волос.

   — М-гм, минутку.

   Корекиё вынимает член из Кируми и аккуратно снимает заполненный презерватив, завязывает его и держит в руках, планируя затем избавиться от него. Всё ещё восстанавливая сбившееся дыхание, Шингуджи одевается обратно и подаёт Тоджо её кружевное бельё на одном пальце:

   — Твоё, милая?

   Кируми тут же выхватывает трусы и надевает их обратно, отряхивая бёдра и изучая следы от помады, оставшиеся на них. Она тоже переводит дыхание, всё ещё красная, но на ещё большее смущение ей уже не хватает сил.

   — Оделся? — спрашивает девушка, садясь ему за спину. — Давай поправлю…

   Шингуджи послушно садится на пол, давая Тоджо переделать причёску. Чёрные волосы растрепались во время их ласк, и от хвоста, по сути, ничего не осталось. Девушка распускает ленту и собирает в новый хвост — пусть и чуть менее небрежный, но она аккуратно и просто делает эту неопрятность словно запланированной изначально: пряди, слегка торчащие гребнями из причёски, втянуты и распределены равномерно.

   — Всё ещё не могу поверить в то, что только что случилось, — тихо улыбается Корекиё.

   Осознание произошедшего постепенно приходит в голову Кируми, и она устало смущается, выдавая из себя только тихий смешок. Девушка поднимает руку и рассматривает алый яркий поцелуй, сохранившийся на безымянном пальце. На лице же Корекиё не остаётся ничего, даже смазанных следов помады.

   Он разворачивается к ней и, подложив кисти себе под подбородок, кладёт голову на её колени. Усталые золотистые глаза влюблённо блестят, наблюдая за Тоджо.

   — Поверить не могу, что я действительно… — смущённо мурчит она, приложив к виску руку. — И в чужом доме…

   — Нам ещё повезло, что никто нас не видел, — Шингуджи убирает презерватив в карман. — Я попробую выкинуть, и мы вернёмся к остальным.

   Корекиё поднимается с пола и отряхивает брюки, затягивает хвост чуть сильнее и направляется к выходу из гостевой спальни. Кируми, наконец восстановившая дыхание, тоже встаёт с кровати и настороженно следует за ним.

   Юноша аккуратно открывает дверь, пока девушка прячется за ним…

   …И за дверью их встречает Рантаро.

   — Оу, Амами-сан? — явно удивлённый его появлением, говорит Корекиё.

   — Ну, как всё прошло? — с невинной улыбкой интересуется Амами, почёсывая затылок. — Вы что-то очень надолго пропали, вот я и забеспокоился.

   — Всё хорошо, мы поговорили с Тоджо-сан и всё обсудили. Всё хорошо, можешь не переживать.

   Рантаро вместе с Кируми и Корекиё смотрят на зал первого этажа. Кроме столов с остатками еды, здесь никого не осталось: видимо, все одноклассники уже разъехались по домам после встречи выпускников.

   — А мы уж думали присоединиться, — смеётся Тоджо, кладя руки на мраморные перила коридора второго этажа. — Да, Шингуджи-сан?

   Он отвечает ей лёгким кивком.

   — А, кстати, Амами-сан, — интересуется Кируми с ноткой беспокойства в голосе, — а как долго ты стоял под дверью?..

   Лицо Рантаро слегка багровеет, а по лбу пробегает тонкая струйка пота:

   — Д-достаточно, чтобы всё слышать, — слегка дрожа и нервно хихикая, покорно отвечает он.

   Кируми, зардевшей от осознания того, что Рантаро слышал всё, этих слов вполне хватает для того, чтобы схватить Корекиё за грудки одной рукой, опустить его лицо на уровень своих глаз и угрожающе промурчать:

   — Мы с тобой поговорим дома, Шингуджи Корекиё.

   — Понял-понял, конечно, — в умилении и испуге кивает юноша. — Твоё желание — мне закон.