Это случилось почти год назад. Случилось по нелепой случайности.

   Очередной день записи подходил к концу. Сегодня доснимали третью главу — и после неё, как и после каждой другой, несколько участников прекращало съёмки.

   Все актёры сидели в особых шлемах: Team Danganronpa рекламировали своё шоу как первое, где все съёмки проходили в виртуальной реальности. Мол, и актёры, и зрители испытывают всё происходящее максимально близко к действительности. Каждый удар, каждое ранение ощущалось бы как реальное.

   При этом за 53 сезона своего «вирт-реалити» — так его позиционировали создатели — они научились вовремя отключать шлемы, если готовились убийство или казнь.

   Всё, казалось бы, шло как обычно.

   И сцены смертей, и сцена расследования — всё прошло гладко.

   Анджи была лишь слегка раздосадована, что она не добралась до финала, но Йонага не показывала каких-либо признаков уныния: наоборот, художница улыбалась, смеялась и внимательно следила за ходом суда — ей самой было интересно, чем всё кончится!

   Тенко до глубины души — как она шутила — оскорбилась. Оскорбилась, конечно же, не на то, что она не дожила до финала и её убили — но на то, что её убили именно так, не дав продемонстрировать свой потенциал. Свои возмущения она всё равно обращала в полушутку.

   За ходом суда следили и сценаристы, и операторы, и даже некоторые из выбывших участников.

   Так, Рантаро, вылетевший самым первым (чему был больше рад, чем раздосадован), внимательно следил за тем, как протагонист 53 сезона, Шуичи Сайхара, раскрывал очередное запутанное дело, в этот раз — овеянное оккультной дымкой.

   И, как Амами и предполагал, виновником оказался его друг — Шингуджи Корекиё. Его Рантаро втянул в шоу, пообещав незабываемый опыт и известность во франшизе, по которой они оба (как и все участники) были без ума. Разумеется, фольклорист не мог не поверить ему: Амами обожает шутить, дразнить, но ложь он никогда не любил.

   Дело дошло до казни.

   Уже в это время специальный оператор контролировал, чтобы игрок не пострадал во время смерти. Он сидел у пульта и ждал, когда надо включить особую команду, которая отключала участника перед тем, как его аватар прекращал жизнедеятельность.

   Однако оператора на месте не было.

   А казнь уже началась.

   Возможно, он думал, что суд и послесудебная сессия, как это бывало, затянется: в третьих главах это норма. Поэтому оператор считал, что вполне успеет купить себе чашку кофе из автомата.

   Корекиё сидел, вжимаясь в кресло и держась за подлокотники обеими руками, вцепился в них так, словно от этого зависела его жизнь. Уже в начале казни он заходится в кашле, как будто при тошноте. Его тело металось на стуле, стремясь вырваться из оков, но с каждой попыткой оно слабело.

   Оператора всё не было.

   Рантаро смотрел на эти пытки с ужасом. Внезапно всё его тело оцепенело, хотя внутри он кричал. Амами так жаждал сорваться с места, но он мог лишь слушать, как взрослые — к сожалению, менее ответственные, чем он, подросток — пытались найти этого доходягу.

   Шингуджи слабел в попытках вырваться — и из верёвок, и с кресла.

   Что-то бурлящее, шипящее, хлюпающее обволакивало его тело. Вода это или смола — а была ли разница, когда оно так жгло кожу, что даже в реальном мире Корекиё кричал из последних сил?

   Дым из-под котла палил лёгкие, а глаза болели так, что, казалось, ещё мгновение, и глазные яблоки взорвались бы внутри глазниц.

   — Шингуджи-кун! — Рантаро всё же подлетел к нему и пытался сорвать шлем.

   — Амами-сан, это опасно! — парня тут же оттащили. — Этим вы сделаете только хуже!

   — Так сделайте хоть что-нибудь! — Амами срывался на крик, сдерживая себя от желания вцепиться в грудки кому-нибудь.

   Оператор прибежал, как только услышал крики, и включил нужную команду.

   Это действительно спасло Корекиё от смерти: если бы он оставался так ещё минуту, то организаторам 53 сезона пришлось бы объясняться перед общественностью.

   Но юноша, к счастью, только потерял сознание.

   И, казалось бы, это нормально: игроков, которые впадали в такое состояние, были десятки, но это ограничивалось обмороком, потерей сознания или панической атакой. Подобные инциденты часто заканчивались проигрышем пострадавших, но если адвокаты и отстаивали им компенсацию, то она была так мала, что все траты явно того не стоили.

   Юношу увезли на скорой в реанимацию. Рантаро поехал с ним — в конце концов, он винил себя за то, что именно он втянул Корекиё в Данганронпу.

***

   Состояние пострадавшего постепенно стабилизировалось.

   Он приходил в себя, слабо говорил, чуть ли не выдавливая из себя слова, с трудом открывал глаза. Во сне он что-то невнятно бормотал: то просил у кого-то прощение, то тяжело и прерывисто вздыхал, будто плакал, то шептал всякий бред. Он почти не двигался, постоянно находясь в лежачем положении.

   Рантаро почти неотрывно находился рядом с Корекиё.

   Амами выкраивал время изо всего, из чего он только мог: прогуливал пары, отпрашивался с подработок пораньше. Парень готовил себе бэнто сам или просил помощи мамы — и отдавал каждый свой обед Шингуджи, когда тот был в сознании. Конечно, еда ему доставалась не всегда, потому что почти всё время, которое фольклорист провёл в больнице, он спал.

   И путешественник не уходил: Рантаро всё равно был рядом, сидел на стуле возле койки и следил за почти каждым вдохом. Время он коротал за учебниками или мангой, которую он покупал на карманные деньги.

   Иногда Амами брал руку Корекиё, сжимал её и проводил большим пальцем вдоль тонких косточек и ярких синих вен. Если Шингуджи просыпался, он слабо шипел от боли: несмотря на испытанную казнь, в которой он был сварен заживо, его кожа была цела и невредима — но боль от этого никуда не пропадала.

   — Шингуджи-кун, прости меня…

   Порой Рантаро засыпал прямо в покое больного или плакал в его руку. Случалось это обычно в не самые хорошие его дни. Контрольную завалил, поругался с мамой или сёстрами, выгнали с подработки за прогулы — с кем не бывает?

   И когда он оказывался в больнице, когда перед его глазами при виде пострадавшего друга всплывал тот роковой день, он не мог сдержаться.

   И его срывало.

   Корекиё слышал его всхлипы, чувствовал, как обжигающие солёные капли падали на его кожу, но во сне всё звучало где-то далеко, словно не здесь. Когда Шингуджи заставал Амами в такие минуты, находясь в сознании, он мог лишь в полубреду шептать:

   — Всё хорошо. Всё будет хорошо. Не вини себя.

   Рантаро становилось легче.

   На какое-то время Амами всё же пришлось прекратить визиты: семье срочно потребовались деньги, а в школе у Рантаро начались более серьёзные проблемы, которые простой отработкой долгов было не закрыть.

   Корекиё всё понимал, не решившись его побеспокоить.

***

   Начались летние каникулы.

   Солнце нагревало каждую поверхность так, что на капоте какой-нибудь машины или даже на асфальте вполне можно было приготовить яичницу. Из каждого куста громко кричали цикады, наигрывая серенады в любом уголке Токио. Даже редкие дождливые дни мало того, что не охлаждали воздух — после ливня, особенно с грозой, становилось лишь душнее.

   Одна из медсестёр сопровождала Корекиё к выходу: сегодня его наконец выписывали. Он шёл, опираясь на трость, хотя, если посмотреть со стороны, он не хромал.

   — Шингуджи-кун! — Рантаро, едва завидев его в фойе, бросился ему на шею. — С выпиской!

   — Ах, спасибо, Амами-сан, — Шингуджи слабо хлопал свободной рукой ему по спине. — Где ты пропадал?

   — Прости, с семьёй были проблемы. Потратили кучу денег на закупку учебников, пришлось ходить на подработки, да и в школе мне за прогулы досталось…

   — Звучит печально.

   — Да не переживай, сейчас всё хорошо!

   Когда Корекиё выздоровел, Рантаро смог получше разглядеть все изменения в его поведении.

   Шингуджи стал более зажатым, ему будто неуютно находиться в окружении людей. Он часто держал глаза закрытыми, но когда открывал их — никогда не смотрел в глаза Рантаро. Вообще, в Японии не принято держать зрительный контакт, и в этом плане фольклорист ничем не отличался от среднестатистического японца — только вот до съёмок в Данганронпе зрительным контактом Корекиё не только не брезговал, но даже злоупотреблял.

   До больницы он любил наблюдать за случайными людьми, и его голова постоянно вертелась из стороны в сторону, словно флюгер — но теперь он постоянно смотрел в одну точку и поворачивал голову только на резкий шум.

   — Шингуджи-кун, как твоё самочувствие?

   — Думаю, неплохо, — он как-то неаккуратно, неуклюже ворочал кистью бумаги на стойке и, когда медсестра подала нужные документы, тот поспешно спрятал их в сумку. — Наверно, могло бы быть и лучше.

   — Послушай… — Рантаро попытался посмотреть ему в глаза. — Точно всё неплохо?

   — Да, конечно.

   Но как только Амами поймал взгляд Шингуджи, он ахнул, прикрыв рот ладонью.

   В острых, по-кошачьи жёлтых хищнических глазах не было зрачков.

   Точнее, они были — но мутные. Из-за этого золотистая радужка напоминала золотые и старые, потёртые, покрытые каким-то налётом монеты.

   — Ты?.. — Рантаро попытался спросить о глазах, но его тут же перебили.

   — Прости.

   Корекиё виновато прятал взгляд. Фольклорист впивался тонкими пальцами в трость, едва заметно насупился. Он переминался на месте, жмурился, и в уголках глаз появлялись мелкие капли слёз.

   — Я не хотел говорить тебе, Амами-сан.

   — О чём?.. — спросил он, хотя и так знал ответ.

   — Я ослеп.

   Первой мыслью путешественника было схватить его за грудки, поравняться с ним взглядом и спросить, когда это случилось.

   Но это и так очевидно.

   Он знал.

   Он прекрасно знал, когда это случилось. Он прекрасно знал, как это случилось. Он знал каждого виновника и то, что виновники уже уволены.

   Инцидент с Корекиё был последней каплей для других пострадавших, которые тут же завалили компанию жалобами и судебными разбирательствами — не для него, но для своих детей, братьев и сестёр и даже родителей, которые когда-то участвовали в этом «вирт-реалити». Когда общественности стало известно, что этот человек непонятного пола ещё и ослеп, и среди его «одноклассников» тоже оказались пострадавшие, стало очевидно, что для Team Danganronpa из-за произошедшего 53 сезон будет последним.

   Но ведь Рантаро тоже виноват в случившемся.

   — Тебе не нужно извиняться, Амами-сан, — Корекиё наощупь нашёл плечо Рантаро и положил на него руку. — Пожалуйста, не вини себя, мне от этого только хуже.

   Амами замолчал, с трудом сдерживая себя от тысячи тысяч извинений.

   — Ты не виноват, — слабо улыбнулся Шингуджи, — а извинения мне зрение не вернут.

   — Прости, — продавил Рантаро.

   На парковке у больницы стояло много автомобилей.

   Из окна одного из них, то и дело выпивая покупную воду из бутылки и обмахиваясь рукой, выглядывала взрослая девушка. Она была похожа на Корекиё буквально всем — кроме того, что на лице был лёгкий макияж, а грудь и бёдра выделялись чуть сильнее, чем у юноши.

   — Корекиё, — проворчала она. — Лезь в машину.

   — Нээ-сан? — Корекиё наощупь нашёл ручку, открыл дверь и сел в салон. — Прости…

   — Хей, Амами-сан, — девушка резко сменила голос на более добродушный, — тебя подбросить?

   — Нет, спасибо, Шингуджи-сан, — Рантаро вежливо отказался, а потом обратился к другу. — Шингуджи-кун, увидимся вечером?

   Амами, осознав, тут же стукнул себя по губам.

   — Да, Амами-сан, — тихо посмеялся Корекиё, — до вечера.