Их первый раз Мичидзо не может вспомнить детально, хоть в разум и врезалось многое, вплоть до незначительных мелочей: какой узор был на пледе в гостинице, в насколько дешёвую фольгу были обёрнуты презервативы и как выглядели мелкие ссадины на ключицах Гин. Мичидзо прокручивал этот вечер в голове так часто, что мог точно сказать, в какой последовательности он снимал одежду с Гин и в какой поочерёдности шли проклятия, которыми они осыпали друг друга.

      Мичидзо прекрасно помнил, что это было пятнадцатое число ноября. Что до этого только они вдвоём были отправлены на миссию по зачистке какой-то организации. Информации было мало, приказ был чётким: в живых не оставлять ни единой души.

      Мичидзо не забыл, как уже после зачистки он почти затащил Гин за руку в дешёвый номер и, пока напарница отмывала руки от крови, громко матерился в мобильник:

      — …Да этим детям было не больше восьми!

      — Тебе нужно было убить их не акцентируя на этом внимания, — голос Хиротсу в трубке был спокойным. — Вы справились с заданием? Мне нужен будет отчёт к завтрашнему вечеру.

      — Да… блять, да, справились, — Мичидзо закрывал глаза ладонями и снова видел картину в десяток окровавленных детских тел. Он ведь должен просто добывать информацию, а не истреблять невиновных.

      — Вот и хорошо, — Хироцу отключился, заставляя Мичидзо скрипеть зубами.

      Гин вышла из ванной уже без плаща, с мокрыми распущенными волосами и отсутствующим взглядом, но спокойная, холодная, будто бы не она перерезала детям глотки всего минут сорок назад.

      — Ты слишком громкий, — пожаловалась она тихо, становясь посреди комнаты и смотря куда-то в пустоту.

      — Ты ещё скажи, что тебе понравилось, — Мичидзо скрипел зубами, но заставить себя замолчать не мог, хоть и знал, что у Гин моли возникнуть вопросы. Но та пропустила это мимо ушей:

      — Приказы босса…

      — …Не обсуждаются, знаю, заткнись, — Мичидзо огрызнулся и лишь сильнее вскипел, когда услышал тихий, надломленный смех Гин:

      — Не слишком ли ты свят для мафии?

      Мичидзо вздрогнул будто бы от пощёчины, посмотрел в глаза Гин, пытаясь найти в них хоть намёк на подозрения, но в них были лишь усталость и взаимное раздражение. Гин больше не улыбалась, но словами всё равно смеялась ему в лицо:

      — Да нихрена ты не свят.

      Майка на чужом теле будто бы случайно сползла с плеча, обнажая чистую влажную кожу, ключицы, намокшая одежда прилипла к стройному телу, выделяя каждый изгиб, и Мичидзо просто не мог не пялиться. Отрицать было бесполезно: Гин красивая и, как бы Мичидзо не убеждал себя в том, что ему больше по вкусу большегрудые шатенки, на Гин он смотрел не менее жадно.

      Кажется, Гин была немного не в себе, раз предлагала себя тогда. Кажется, Мичидзо был ничуть не лучше, раз он повелся на такие провокации.

      На губах Гин оставался привкус гигиенической помады. Мичидзо не обращал на это внимания, стягивая с себя одежду, и поцелуй разорвал лишь тогда, когда потребовалось стянуть с тела майку — всего секунда, но этого оказалось достаточно, чтобы по телу пробежал неприятный холодок. «Это неправильно», — пронеслось в голове у Мичидзо, когда его пальцы коснулись нежной кожи обнажённой груди, но остановиться казалось уже невозможным.

      Гин была кладезем противоположностей. Она казалась хрупкой, мягкой, но в бою ломала чужие кости с такой лёгкостью, будто на это не требовалось усилий. Она была жестокой, но раны обрабатывала аккуратно, стараясь не причинять боль лишний раз.

      В постели Гин казалась податливой, только надави — и раскроется полностью, позволит делать с собой всё, что пожелает душа. Но Мичидзо смотрел в серые глаза, и понимал, что власти у него было не так уж и много, и возможность доминировать в постели придётся отвоевать.

— Ты ненормальная.

      Хорошо, что оружие лежало достаточно далеко.

— Странно слышать такое заключение от тебя.

      Гин хотелось причинить боль. Сжать сильнее, чтобы на бёдрах поутру остались синяки, искусать шею, ключицу до красноты, исцарапать спину и, намотав длинные чёрные волосы на кулак, брать испещрённое шрамами тело быстро, жёстко, выплескивая всю боль, что находилась внутри.

      С Гин хотелось быть аккуратным. Целовать её грудь, живот, ласкать до стонов наслаждения, что будут вырываться из её рта, и быть медленным, растягивая удовольствие, наслаждаясь каждой минутой.

      Мичидзо это не нравилось. Казалось, что Гин знала обо всём, и чего не могла понять её жестокая сторона тут же понимала мягкая.

      (Может быть, пистолет лежал не так уж и далеко…)

      Гин упала на подушки, утягивая Мичидзо за собой, и край дешёвой фольги впился в ладонь.

      (Мичидзо решил, что отмывать номер от крови он не хотел).

      — Мы об этом пожалеем.

      Гин фыркнула. Клюнула Мичидзо в губы почти невинно.

       — Думаю, мы умрём раньше этого.