Двери экзаменационной залы едва успевают закрыться за аль-Хайтамом, а кто-то уже врезается в него, едва не сбивая с ног. Этот кто-то же голосом Кавеха смеется ему на ухо и тянет за собой по коридору.

— Могу тебя поздравить, выпускник аль-Хайтам?

— Не слишком ли ты вызывающе ведешь себя для преподавателя? — вздыхает он, внутренне подбираясь: студенты уже начинают на них пялиться. Даже если он прямо сейчас получит диплом, а потом никогда больше не пересечет порог университета, это все равно предосудительно.

Кавех легкомысленно отмахивается.

— Все нормально, я только что написал заявление на увольнение.

Аль-Хайтам тормозит так резко, что Кавех врезается в его плечо носом.

— Ты — что?

Он не успевает уложить эту мысль в голове и ответа он не получает тоже, потому что ровно в этот момент позади раздается пугающе-строгий голос:

— Профессор Кавех, на пару слов.

— А теперь бежим, — командует Кавех, вцепляется ему в руку и тащит за собой — и в следующий момент они уже бегут по коридорам, будто это само собой разумеющееся, будто они первокурсники, едва научившиеся читать и думать. Аль-Хайтам пропускает момент, когда срывается за ним — бездумно, легко, доверяясь одним мгновением.

Через несколько минут они останавливаются отдышаться, и на тот момент профессор Фарузан, которая их окликнула, остается далеко позади.

— Ты и правда это сделал? — переспрашивает аль-Хайтам. В голове не укладывается: разве Кавех не был этим светилом университета, которое все берегли, как зеницу ока? Тот улыбается, будто это ничего не значит.

— Ага.

— И тебя просто возьмут и отпустят?

Улыбка на лице Кавеха гаснет и становится кислой, как перезревший лимон.

— Ни за что.

Аль-Хайтам перестает что-либо понимать, кроме того, что в голове у Кавеха опять какой-то безумный план. Он раздраженно трет переносицу.

— И кто, по-твоему, заменит тебя на этом месте?

Взгляд Кавеха становится задумчивым, он смотрит на аль-Хайтама долго и пристально, будто что-то просчитывает, а потом вдруг хватает его за запястье и разворачивается в обратную сторону.

— Ты прав.

И ведет его назад.

Они возвращаются в тот же самый коридор, профессор Фарузан все еще стоит тут. Сложив руки на груди, она уже сердито отчитывает испуганно сбившихся в кучу студентов — судя по виду, совсем зеленых первокурсников.

— Профессор! — окликает ее Кавех, игнорируя всех. Студенты кидают на него благодарный взгляд и ретируются быстрее, чем профессор Фарузан успевает понять, в чем дело. Аль-Хайтам почему-то и сам чувствует себя таким же зеленым первокурсником, особенно когда она опускает взгляд на их сцепленные руки — он мысленно проклинает бестактность Кавеха и собственную невнимательность, потому что даже не заметил, когда это случилось. — Думаю, у меня есть кандидатура на мое место.

Аль-Хайтам думает, что прямо сейчас его свободная рука прилипнет ко лбу и это будет навсегда, потому что нельзя быть… ну… вот таким.

Хуже только то, что Фарузан, до этого смотрящая на них с неодобрением, и правда начинает к нему присматриваться. Насколько же сильно ей должен нравиться Кавех?

— Вы не хотите спросить сначала меня, профессор? — с усилием выдавливает из себя аль-Хайтам, глядя на него, и насколько это представление было бы проще, если бы Кавех уже отпустил его руку. Тот улыбается так, как умеет только он: что хочется простить ему всю ту ересь, что он несет, — и подмигивает.

— Но ты ведь сам говорил, что знаешь предмет даже лучше меня, верно? — ах вот оно что. Значит, не обходится без маленькой мелочной мести. — Вот и попробуй применить свои умственные способности во благо.

Фарузан вздыхает как очень усталый, но очень смирившийся человек.

— Не сразу, конечно, у него даже степени нет, но если ты за него поручишься, то может, через несколько лет что-нибудь и выгорит, — бормочет она. Аль-Хайтам поверить не может, что они и правда стоят и обсуждают это. Он делает глубокий вдох.

— При всем уважении, но если бы я решился преподавать, это были бы не «Материальная культура и искусство Древнего Сетеха».

Торжествующая улыбка Кавеха наконец меркнет , он поворачивается, в карикатурном удивлении округлив глаза.

— Ты имеешь что-то против моего предмета? А я-то думал, он тебе нравится!

— Ладно-ладно, загляни на кафедру и мы это обсудим, — Фарузан отмахивается с таким видом, будто от них у нее очень сильно начинает болеть голова. — И с тобой тоже, Кавех. Прочь, бесстыдники.

Им не надо повторять дважды, и они наконец ретируются — на этот раз не бегом, но на той скорости быстрого шага, что все еще считается приличной.

— Поверить не могу, все это время ты донимал меня, а мой предмет тебе даже не нравится! — все еще обиженно бубнит Кавех, и аль-Хайтаму ужасно хочется улыбаться.

Отметить выпуск они собираются вчетвером, вместе с Сайно и Тигнари, арендуют беседку одного из кафе и устраиваются там ранним вечером.

Сайно смотрит на него так, будто хочет проткнуть вилкой.

— Ты — и преподаватель? Боюсь представить, насколько нервным и безумным это будет.

— Не думаю, что студенты будут так уж меня задевать, — аль-Хайтам приподнимает брови в недоумении, и Сайно отмахивается.

— Конечно, нет, но вот ты их — еще как. Держу пари, ты возглавишь топ самых противных профессоров университета.

— Вершина топа — это все еще вершина, верно? — фыркает за спиной Кавех: они с Тигнари ненадолго отходят за выпивкой и выбирают именно этот момент, чтобы вернуться.

— С каких пор вы спелись?

— С тех пор, как знамя удержания твоего непомерного эга в узде переходит ко мне, — Кавех ерошит ему волосы, усаживаясь рядом, Тигнари, почти не скрываясь, шепчет Сайно: «Он провалится».

Аль-Хайтам едва поднимает брови.

— Мы все еще можем уйти? — предлагает он, и Кавех смеется, взгляд, которым он окидывает всех по очереди, удивительно теплый, и становится еще мягче, когда он обращается к нему.

— Ни за что. Мы им не проиграем.

И есть что-то необыкновенное в том, как звучит это «мы».

Сидеть так с ними оказывается хорошо — не тот уровень безмятежного спокойствия, к которому он привык, и все же перепалки с Сайно, попытки избежать неудобных, откровенно провокационных вопросов Тигнари, а заодно — не дать Кавеху напиться, все это превращается в неспешную уютную рутину.

Тигнари подпирает щеку ладонью, когда аль-Хайтам в очередной раз подсовывает Кавеху стакан воды вместо вина.

— Первый раз вижу, чтобы ты заботился так о ком-то, — признается он. Аль-Хайтам пожимает плечами:

— Разве это не то, что делают для любимого человека?

Тишина за столом повисает такая оглушительная, что в ней отчетливо слышно, как Кавех начинает давиться своей водой. Его полузадушенное сипение едва ли похоже на голос.

— Ты… что? Ты мне такого никогда не говорил! Как тебе еще совести хватает быть таким невозмутимым!

— Пойдем закажем еще вина, — мгновенно реагирует Тигнари, подталкивая Сайно в спину и игнорируя его: «Подожди, давай посмотрим». Ситуация мигом становится неловкой, и аль-Хайтам ему даже немного благодарен.

— Я думал, это очевидно, — почему-то оправдывается он, потому что сказал и правда без всякой мысли в голове, потому что в его представлении так и происходит с людьми в отношениях. Кавех с грохотом врезается лбом в стол.

— Кошмар. Ладно, я знал, на что шел, — он поворачивается лицом к нему, укладывается на столешнице щекой и долго смотрит на аль-Хайтама снизу вверх. Лицо у него почти пунцовое. — Знаешь, я тут подумал, что тот кабинет у меня все равно отберут, так что я мог бы перетащить свои чемоданы к тебе?

Он пробует будто наугад, словно боится, что аль-Хайтам передумал: тогда, перед выпуском, он отказался, заявив, что ему бы не мешало самому сначала разобраться с проблемами. Аль-Хайтам рад, что он передумал, мысль о том, что в его вечно пустой и тихой квартире он будет не один, наполняет его неожиданным теплом.

— Конечно, — он смахивает с чужого лица пряди и вздыхает. — Ты и правда увольняешься?

Кавех выдыхает, и плечи его расслабленно опускаются.

— Не совсем. Они отказались меня отпустить, но меня перевели в более полевые условия и какое-то время из-за этой неудачи с дворцом я буду работать почти бесплатно, но проекту хотя бы дали ход и, возможно, — он спотыкается, — возможно, я буду чаще пропадать там, пока мы не закончим.

Это было то, чего аль-Хайтам ожидал и к чему был готов, но Кавех уверенным не выглядит. Он выпрямляется, его лицо оказывается прямо напротив.

— Ты меня дождешься?

Аль-Хайтам чуть медлит с ответом.

— Я всегда тебя дождусь, — наконец признает он. — Кто-то же должен спускать тебя с небес на землю, когда ты уходишь в свои безумные теории.

— Ну и невыносимый же ты, — ворчит Кавех, но его слова расходятся с улыбкой на его лице. — Придется вернуться к тебе во что бы то ни стало.

И это звучит как обещание.