— Золото — чертовски неудобная постель. — ворчит Сяцзы, беспокойно переворачиваясь с боку на бок. Даже одеяла и хвосты не спасают, вот ведь. Дурацкие каменные листья и золотые монеты: впиваются, куда только можно, то рёбрами, то краями. Ещё и звенят — кто бы раньше сказал Сяцзы, что его будет настолько бесить звук пересыпающихся драгоценностей, на смех бы поднял!

— Я предлагал тебе остаться на кровати.

Зато Сяо Хуа прекрасно просто. Лежит, завернувшись вокруг в гигантский охранный бублик, как на перине. То ли чешуя от колких сокровищ бережёт, то ли старательно отрощенная броня хладнокровия. Хотя драконам, наверно, и положено уметь на золотых кучах дремать — для чего-то же они их копят. Недаром у Хуа Эр Е чешуйки цветом с горами драгоценностей сливаются — мимикрирует.

Сяцзы только вздыхает, опытно игнорируя справедливость и несправедливость упрёка: да, Сяо Хуа предлагал, но как будто не он тут глазами сверкнул радостно, когда Сяцзы заявился в сокровищницу следом и завалился ему под бок! И можно было бы поспорить, побесить, подоказывать, да только…

Сяо Хуа кашляет искрами, тактично отвернувшись подальше.

Сяцзы вздыхает громче и подползает ближе, настойчиво перекладывая вытянутую драконью морду на себя. Щелкает по носу на попытку убраться подальше и в тихой угрозе ворчит.

Сяо Хуа болеет. И линяет. Что, оказывается, одно и то же, потому что драконы не простужаются, Сяцзы. Поэтому у Сяо Хуа проблемы с температурой, контролем пламени и неконтролируемым желанием почесаться обо что-нибудь твёрдое. И повышенная болтливость, заключающаяся в том, что он не может не отвечать на вопросы. Правдиво отвечать.

А ещё с него сыплется цитриновая чешуя, но не выползком, как у нормальных рептилий, а по кусочкам, как шерсть у котов. Хоть тут в плюсе: пополнение бюджета за счёт страданий во время линьки.

В общем, Сяо Хуа расстроен жизненными неудобствами, а потому раздражителен и обидчив. Как любое существо в столь уязвимый период. Потому сбежал прятаться в сокровищницу; заодно и груды налинявшего злата таскать никуда не надо. Ну а он, как внимательный партнёр, отправился следом за любимым мужем в недра земли. Прятаться, чесать спинку и держать самооценку и социальные навыки Се Юйченя в здравом тонусе.

Только вот любимый муж и самое ценное сокровище в этой комнате то ли стесняется, то ли ещё чего, а потому спит за полтора метра. Грубо, вообще-то. Обидно.

— Сяо Хуа, — терпеливо поясняет Сяцзы, наклоняясь ближе, чтобы проникновенно посмотреть. — Здесь холодно, жёстко и одиноко.

Хватит страдать фигнёй, лезет само на язык. Сяцзы мудро не озвучивает. Сяо Хуа уже признался в приступе искренности, что это всего лишь четвёртая линька — для драконьего рода, считай, ничего. И первая, которую они успевают разделить: ни Ванов с мировыми заговорами, ни коллег в Индии, которых срочно нужно спасать, ни реанимации. Конечно, партнёр нервничает. Он тоже нервничал — и ничего, сдался ведь на милость расчёски и ласковых ладоней.

Сяо Хуа ничего плохого ему не сделает. Осталось только самого Сяо Хуа в этом убедить.

— Пожалуйста, Хуа Эр Е? — пробует Сяцзы снова, старательно сводя выражение лица к стандартно лисьему «я милый и маленький» с добавкой «и ласковый наёмный убийца, ну пожалуйста, ну дай мне то, что я хочу». — Иди ко мне?

Как правило, выдержка Сяо Хуа дрогает где-то здесь, если он хочет того же, что и Сяцзы, но просто не намерен легко сдаваться. Если же нет — скалой не сдвинешь, упрямый, как… Ну да. Как дракон.

Сяцзы надеется на первый вариант. Потому что в сокровищницу-то его Хуа Эр Е всё же пустил, верно?

Он красиво раскладывает хвосты вокруг, чтобы казаться более безобидным, и прижимает уши. Глаза округлять необязательно — Сяо Хуа против взгляда без очков, открытого и честного, и так слаб.

И это срабатывает: Сяцзы слышит в голове тяжёлый вздох и на радостях наклоняется, чтобы одарить драгоценное чешуйчатое детским поцелуем в нос (потому что с Се Юйченем по понятным причинам в этой ипостаси нормально не поцелуешься, а жаль, он бы попробовал в порядке эксперимента).

Сяо Хуа двигается неуклюже, стараясь не опрокинуть Сяцзы, подбирает длинное тело, собирая в кольца-пружинки в обратном порядке. Сяо Хуа, как любой дракон, может быть и большим, и маленьким, но безопаснее в линьку — огромным, а потому кресло из него получается замечательное. И одеяло.

Сяцзы удовлетворенно откидывается назад, на полосы раскалённого жара, расслабленно наблюдая, как Сяо Хуа заплетает его в себя совершенно, укладываясь этаким конусом. Сяо Хуа тихо сопит, якобы недовольный, но прижимается плотно и искрами не плюётся.

Хуа Эр Е, Хуа Эр Е, невозможное создание.

Сразу становится теплее. И уютнее — дракон хоть и не подушка, но всё же помягче кучки металла, как минимум потому, что живой и греет. А учитывая собственные хвосты и запасливо притащенное одеяло — и вовсе хорошо.

— Ну, разве это было сложно? — подмигивает он с мальчишеской улыбкой, принимаясь старательно начёсывать основания драконьих рожек. Всё-таки явно природа где-то поглумилась и породнила ящеров с кошками, на поглаживания реагируют одинаково. Надо только знать, где трогать. Сяцзы знает.

— Это было нечестно.

Голос у Сяо Хуа возмущённый, досадливый, даром, что мысленный и в разуме Сяцзы раздаётся. Все-все нотки слышны, умилённо вздыхает старая сентиментальная часть в груди, бесконечно гордящаяся каждой способностью пары. Слава предкам, что Сяо Хуа мысли читать не может, молча радуется практичная, а то прилетело бы нам на орехи под каждый хвост за грязные мыслишки.

Сяцзы безобидно дразнится, помня о хитром драконьем условии «говорить правду»:

— Что я сделал нечестного, Сяо Хуа, душа моя? — он принимает искренне оскорбленный вид, а у самого от веселья кончики хвостов так и дрожат, так и мечутся, будь колокольчики — залились бы оглушительным перезвоном, выдавая шкоду владельца. Сяо Хуа дразнить весело.

Притворная честность от мрачного взгляда и скептического хмыканья его не спасает. Сяо Хуа смотрит всегда выразительно, хоть стихи по взглядам пиши. Жаль, Сяцзы непробиваем и упорен не меньше него — не работает.

В этот раз победу признают за ним. Яшмовые глаза прикрываются, голова чуть отворачивается в сторону, будто Сяо Хуа прячется; бурчит так слабо, что аж мозги приходится напрячь, чтобы услышать — талантище Хуа Эр Е и в мысленной речи умудриться может…

— Красивый, — отдаётся в горле щекоткой тихо-тихо.

Сяцзы замирает жадно, чувствуя, как медленно начинают ползти вверх уголки губ. Сяо Хуа, видимо, нечто ощущает тоже: приоткрывает левый глаз, косится исподтишка и повторяет громче.

— Красивый. Заботишься. Мягкий. — замолкает, словно обдумывая пришедшую в голову идею, а затем выдаёт взвешенное, явно давно сформулированное, не секундное. — Твоя улыбка. Самый жульнический приём в мире. Невозможно отказать, когда она отражается в глазах.

Возможно, драконы родственники не только котам, но и кому-то с гипнозом. Иначе с чего шевелиться становится сложнее? Сяцзы инстинктивно прихорашивается, окутанный вниманием, уютным, почти нежным, только для него, только его — и кто здесь ещё жульничает, Хуа Эр Е, убеждая в своей искренности суть хули-цзин. Слова проходятся маленькими иголочками вдоль позвоночника, заставляя ёжиться, а Сяо Хуа, оседлавший волну, продолжает неумолимо:

— Ты сияешь, когда улыбаешься, Сяцзы. Не магией — нет уж, слушай, ты это начал, так что дай закончить! — не гламуром, изнутри. Как флюорит на солнце. Бесишь: и мало, и забрать нельзя.

Это привкус манго на языке, поток искр, отражающийся колкими гранями бриллиантов в золотистой глубине, маленькое отчаяние в глазах Сяо Хуа. Сяцзы понимает: недосказанное между ними в форме нуждается редко. Сяо Хуа раздражает не он (в этом отдельно взятом вопросе!), а невозможность видеть чаще, больше, ярче. В общем-то, как и у него самого.

Невозможность встретиться глазами без барьеров тонкого стекла порой так надоедает. Особенно в солнечные дни.

— Действительно, несомненная подлость. — соглашается он, улыбаясь с долей довольства и беспомощности. Одно дело знать это в теории, другое — слышать лично. Другое — ощущать, что сердцу Се Юйченя улыбка Сяцзы нравилась настолько, что оно готово было рвануть на приступ и сразу в больницу, оставляя хозяина задыхаться. — Как я могу искупить свою вину?

Сяо Хуа фыркает дымком и отворачивается совсем.

— Сам придумай. Ты же мастер импровизаций.

О, Сяцзы обязательно придумает. А пока остаётся только ждать, пока партнёр придёт в себя и вернётся из длинного чешуйчатого дайкона в человеческий вид. Потому что с гигантской ящерицей нежничать на ворохе золота не слишком-то удобно и малость травмоопасно, хоть он и не против.

Знает ли Сяо Хуа, что Сяцзы улыбается так только с ним?