Нужно только подождать

You have come from the blood and pain

Ты пришел из крови и боли

Through the lows and highs

Через падения и взлеты,

Fall asleep to be born again

Засыпаешь, чтобы родиться вновь

With wide open eyes…

С широко открытыми глазами…

— Всё таки нужно было сломать тебе ноги, — обречённо произносит Леви, смотря на командора, озвучившего свой самоубийственный жестокий план. На секунду ему кажется, что это не такая плохая идея — переломать Эрвину конечности, связать его или, дьявол знает как ещё, лишить возможности сопротивляться. Подняться вместе с ним на стену, растормошить Эрена, отдав ему командора, и отослать домой, а самому, оставшись, разбираться с последствиями.

Глухой смешок Эрвина тяжело оседает где-то внутри грудной клетки, а острый комок из непонятной смеси чувств подкатывает к горлу.

— Полагаю, для этого уже поздно, — Эрвин горбится, опуская взгляд на сцепленные на коленях руки.

Леви и сам понимает, что поздно. Сейчас он не ослушается приказа, доверится последней, а он почти не сомневается, что последней, воле своего командира. Он не знает, что сказать сидящему перед ним мужчине; очередной град из камней обрушивается на здания, что продолжают защищать их, рядом слышатся испуганные крики новобранцев и ржание лошадей, каменная крошка и пыль разлетаются в разные стороны, попадая в глаза, раздражая слизистую. Присаживаясь перед ним на колени, чтобы взгляды оказались на одном уровне, Леви с силой сжимает кулаки, давая привычной пустоте внутри поглотить все чувства и сомнения, посмевшие так не вовремя возникнуть.

— Это твоя заслуга, что мы зашли так далеко. С остальным я разберусь сам. Отбрось свою мечту. Иди и умри, отведя новобранцев к самым вратам ада. А я убью звероподобного титана.

Он заглядывает в синие глаза и видит в них благодарность. Благодарность за такое безропотное повиновение. Но разве он в самом деле мог ослушаться его приказа?

— Леви, спасибо, — говорит Эрвин, а Леви желает его пристукнуть. Так не хочется, чтобы именно эти слова стали последними обращёнными лично к нему, но мужчина не добавляет ничего больше.

Эрвин поднимается с ящика, собираясь отдать приказ новобранцам, чья судьба — погибнуть на первом же задании, к счастью или сожалению, даже не в пасти очередного титана. Леви поднимается следом. А он не знает, насколько сентиментально болезненным было бы встать на носочки и оставить сухой поцелуй на чужих губах. Его даже не особо волновали бы десятки взглядов напуганного молодняка. Может, от шока тех отпустил бы страх. Но он этого не делает, следует тенью за широкой спиной и становится рядом, когда Эрвин говорит очередные ободряющие слова, смотря на побелевшие, полные ужаса лица ещё совсем молодых девчонок и мальчишек.

Капрал не вслушивается в речь командора. Она для него не имеет значения. Сколько подобных этой он успел наслушаться? И всегда после них гибли десятки разведчиков. Эрвин, каждый раз рвавшийся в бой первым, выходил из него живым, исключение могло произойти только один раз, и, похоже, состояться ему суждено сегодня.

Капрал не вслушивается в речь. Он думает, насколько глупой идеей было ввязаться во внеуставную связь именно с Эрвином Смитом. Любые отношения с разведчиком: дружеские, любовные, семейные — обречены на боль. Но командор был особым случаем безысходности. С его то гениальными планами, включающими огромное количество геройства — чужого и своего. Леви раньше не спешил давать происходящему между ними названия, наверное, это была смесь всего, а сейчас для этого было поздно. И разбираться в том, почему острый ком застрял в горле, всё никак не желая пропадать, тоже поздно.

Эрвин так и не собирается сказать что-то лично ему, а Леви добавить к уже произнесённому нечего. План обсуждён; трясущиеся мальцы, до отчаяния не готовые к смерти, взбираются на своих коней и строятся.

И только когда командор оказывается в седле, капрал позволяет себе маленькую слабость. Остановившись возле уже собравшегося занять место в самом начале маленького отряда Эрвина, он берёт единственную сжимающую поводья руку.

— Как всегда ледяные, — произносит мужчина, смотря в глаза задравшего до боли в шее голову Леви, улыбаясь лишь уголками губ.

Непонятно, что хуже подходит на роль последних слов: глупая ли благодарность за его немыслимую покорность судьбе и решениям Эрвина Смита или привычный (и оттого только более болезненный) комментарий о вечной низкой температуре его рук.

Леви не отвечает, не зная, что можно сказать идущему на верную смерть человеку, чья мечта и главная цель жизни разрушаются за миг до их достижения. Он проводит большим пальцем по костяшкам чужой руки, с силой сжимая и тут же отпуская, отходя на шаг.

Эрвин в последний раз смотрит ему прямо в глаза. В синеве его взгляда капрал видит жгучую смесь вины, сожалений и непомерного облегчения. А командор отворачивается и незамедлительно занимает место в начале отряда и, не задерживаясь, скачет вперёд, ни разу не обернувшись.

Леви подходит ближе к стене, наблюдая, как всадники скрываются за домами. Ему предстоит дождаться сигнала, означающего, что всё внимание звероподобного сосредоточено на уничтожении новобранцев, и он спокойно сможет подобраться к титану, скрытый завесой из каменной крошки, пыли и дыма.

Леви всматривается в небо над крышами домов, кажется, целая вечность проходит до момента, когда ввысь устремляются зелёные столпы, сердце подозрительно ухает вниз, заставляя своего хозяина нахмуриться. Он не медлит ни секунды, используя УПМ, и с помощью стены быстро добирается до первого титана.

Мужчина не поворачивает головы в сторону, откуда слышатся громкий грохот, крики людей и напуганное ржание лошадей.

Он не думает о том, что, вероятно, в этот самый момент Эрвин Смит уже мёртв.

Не думает о том, сколько ещё осталось новобранцев.

Не думает о том, что будет, когда он доберётся до звероподобного и уничтожит его (а в этом он не сомневается ни секунды), и вдруг окажется, что там, за стеной, нет выживших, кроме колоссального и бронированного.

Леви Аккерман механически выполняет последний приказ своего командора, убивая титана за титаном и молниеносно приближаясь к своей цели.

Чужая горячая кровь заливает лицо, обжигая кожу, красной пеленой застилая глаза. Остаётся последний гигант, когда вдруг все звуки, витающие над местом побоища, стихают, ознаменовывая полную гибель отряда. Леви налетает на звероподобного, на морде которого явно читается удивление, тот застигнут врасплох, но тянет свою мерзкую лапу к нему, тут же лишаясь её. Капрал даже успевает почувствовать разочарование от того, как легко оказывается лишить того зрения, возможности стоять и повалить на землю. Он вырезает чёртова урода из шеи; победить его не сложнее, чем обычного титана.

Засовывая лишённому конечностей человечишки лезвие в рот, Леви с силой удерживает себя от убийства. Коробочка со шприцом напоминает о том, что того просто убить нельзя. Он надеется, что хоть кто-то умудрился уцелеть, и этого счастливчика получится спасти. От предательской мысли, пропитанной надеждой на то, что выжил именно Эрвин, он отмахивается.

Из-за бушующей ярости внутри или же из-за усталости, которая настигает любого человека, насколько бы силён тот ни был, он забывает про ещё одного разумного на четвереньках, успевая отскочить в последний момент. Тот хватает добычу Леви, поспешно унося подальше, оставляя капрала одного.

— Куда же ты? Я же не выполнил клятву, — растерянно произносит Леви, смотря им вслед и не обращая особого внимания на несущихся в его сторону и клацающих челюстями в предвкушении титанов, повинующихся чужому приказу.

***

Он уничтожает их всех, добираясь до стены за считанные минуты. Выжить ему не мешают ни почти закончившейся газ, ни лишённые былой остроты оставшиеся лезвия. Отвлекается Леви лишь раз, когда слышит грохот, сотрясающий землю, и видит, как за стеной скрывается возвышающаяся до этого голова колоссального. Выдохнув, он с облегчением думает, что хотя бы с этим разбираться не придётся.

Оказавшись на стене и смотря на застывшего с лезвием возле горла Бертольда Эрена и возвышающегося над ним «четвероного», Леви думает, как же он устал. Он буквально скатывается со стены, а когда оказывается на крыше рядом с Йегером, то может лишь наблюдать, как его «добыча» сбегает.

— У меня закончился газ и лезвия. Я заберу твои, Йегер, и отправлюсь следом, — произносит он мальчишке, который поспешно пытается оцепить свои баллоны. — Быстрее, — приказывает Леви, подгоняемый данным обещанием, адреналином и злостью, что всё ещё кипят в жилах, заставляя тело двигаться.

Он не может позволить себе остановиться хоть на секунду, впустить в голову лишние мысли об участи Эрвина и новобранцев. Он должен выполнить последний приказ.

Но, как и бывает обычно, в его планы вмешивается посторонний; он резко, как и Эрен, оборачивается на звук чужого болезненного стона. Обгоревшее тело, как он быстро по реакции и словам парня понимает, оказывается Армином, и Леви уже знает, что ни за каким звероподобным последовать не получится.

Капрал почти не обращает внимания на появившуюся рядом Микасу, которая в ужасе застывает, смотря на склонившегося над телом Армина Эрена, который просто оглушает своим криком. У Леви от этого начинает ныть голова.

— Мы превратим Армина в титана и скормим ему Берта. Капитан, ну же.

— Хорошо, — произносит мужчина, начиная медленно доставать футляр. Даже ему самому собственные действия кажутся слишком нерасторопными, но уверенности в правильности своих действий нет. Отдать единственную ампулу Армину. А что, если есть кто-то ещё, кому она может понадобиться? Кто-то гораздо более значимый для человечества?

Это надежда столь наивна, почти неосязаема, но она заставляет его тормозить. И всё же…

Всё же медлить дальше становится бессмысленным. Леви протягивает футляр не дышащему от паники Эрену, и в этот самый момент и так сложное уравнение добавляет ещё одну переменную в лице новобранца, Флока Форстера, с привязанным к его спине Эрвином.

Шум крови, вдруг с огромной скоростью начавшей циркулировать по телу от бешено забившегося сердца, не дают капралу сосредоточиться на том, что там хрипит новобранец. Получается различить лишь:

—…он при смерти…

При смерти. Не мёртв. Эхом отдается в ушах, заставляя отдёрнуть руку, прижав лекарство к груди.

— Капитан, — отчаянно шепчет Эрен, а Леви в который раз проклинает Эрвина за то, что тот доверил инъекцию именно ему. Мыслей в голове так много, что сложно уцепиться хоть за одну из них. Радость и облегчение смешиваются с неясным ужасом и отчаяньем, он честно не знал до этого момента, что вообще способен испытывать столько противоречивых эмоций одновременно.

Он помогает новобранцу с его нелёгкой ношей забраться на крышу, отвязать мужчину с его спины. Леви осторожно укладывает голову Эрвина, поднося руку к его лицу, чтобы удостовериться; пальцев касается едва ощутимое тёплое дыхание.

— Он дышит. Ещё жив, — капрал сам до конца не верит собственным словам.

Ему не нужно время, чтобы обдумать, кому всё-таки стоит вколоть препарат, это кажется вполне очевидным. Если отбросить все эмоции и чувства, кто стоит на первом месте: командующий разведкорпусом или рядовой солдат, пускай и очень умный? Леви может сказать точно, что им двигает именно здравый смысл, но он прекрасно осознаёт, с каким шквалом недовольства столкнётся, когда поднимается и произносит:

— Я вколю инъекцию Эрвину, — Эрен не заставляет себя долго ждать, он подлетает к капитану, нависая над ним.

Да, от кого точно не стоит ждать здравомыслия, так от этого мальчишки, который собирается привычно разораться, тратя драгоценное время. Леви выдыхает.

— Вы же сказали, что дадите её Армину.

— Я выбираю того, кто спасёт человечество.

За его спиной слышится звон вытащенного клинка; обернувшись, он натыкается на полный отчаянной решимости взгляд Микасы. У него нет ни сил, ни желания спорить и тем более драться с ними.

— Ребята, вы хоть понимаете, что творите? Вы хотите, чтобы командор легиона разведки просто так умер? — он качает головой. — Трата времени. Не мешайте.

Но, конечно, его не слушают, мальчишка вцепляется в коробку с ампулой и тянет её на себя.

— Эрен, — предупреждающе произносит капрал, — отбрось чувства.

— Отбросить чувства? Почему вы сразу не отдали мне шприц?

— Я верил, что Эрвин ещё может быть жив.

Возможно, в тот момент он сам не особо руководствовался здравым смыслом, но он был прав, и его медлительность очевидно принесла пользу.

— Флок притащил сюда командора в последний момент. Вы не могли ожидать такого.

Глаза Эрена наполнены отчаянием, готовым пролиться слезами. Он хмурит брови, а Леви хочется поскорее покончить со всем этим.

— Ты прав. Но вот Эрвин здесь. Инъекция его.

Эрен стискивает коробку ещё сильнее и тянет на себя, но Леви настолько устал от этого бессмысленного разговора, что просто бьёт мальчишку по лицу, выбитые зубы сыпятся на черепицу, а Эрен отлетает, чуть не падая с крыши вниз. Но очевидно он был меньшей из проблем, с громким криком (и почему они все так любят кричать?) на него налетает Микаса, сбивая с ног и приставляя лезвие к горлу. Она вцепляется ему в запястье руки, держащей коробку.

Обычно она не смогла бы удержать его на месте. Но после битвы с таким количеством титанов и звероподобным силы в нём было в разы меньше. Будь на её месте кто угодно другой, он бы справился, но не зря эта девчонка носила фамилию Аккерман.

— Вы должны понимать, без Эрвина у человечества нет ни шанса против титанов.

— Он прав, Микаса. Пожалуйста, прекрати это безумие, — испуганно тараторит Фолк, тут же затихая, стоит девушке бросить на него разъярённый взгляд.

— Армин тоже нужен человечеству, — хрипит откуда-то вне поля зрения Леви Эрен, и он жалеет, что не вырубил мальчишку.

— Эрен, — взволнованно окликает его девушка.

— Разве это не очевидно… — тот пытается подняться, как по звукам определяет Леви.

Парень начинает перечислять все заслуги друга. Капрал бы и рад проникнуться его речью, не то чтобы ему плевать на жизнь пацана, вот только Армин сейчас не входит в список его приоритетов. Точно так же, как у Микасы и Эрена жизнь их командора в эту самую минуту совсем не на первом месте.

Возможно, кто-то со стороны мог объявить их всех эгоистами, думающими, как спасти дорогих им людей. Но всё же Леви был уверен, вполне искренне, что пользы для людей Эрвин принесёт больше, и не потому что тот был умнее или опытнее, а потому что он способен быть холоднокровным в таких моментах, где не смог бы никто из них. Мужчина нёс на себе огромный груз из принятых решений, что забрали сотни жизней прекраснейших солдат. Любого другого это уже бы сломало. Эрвина не сломало, он понимал, что временами нужно было откинуть все чувства и эмоции, действовать, полагаясь лишь на холодный расчёт. Иначе им не победить.

Эрен заканчивает свою очередную пламенную речь, обращаясь к Микасе, Леви даже жалеет немного, что совсем не слушал его. Потому что девушка, похоже замотивированная его словами, снова пытается вырвать коробку из его рук.

— Дайте мне шприц, прошу.

Леви хмурится, не собираясь разжимать пальцы.

— Человечество спасёт лишь командор Эрвин, — Флок подходит к ним.

— Закрой свой рот.

— Ну уж нет, не только тебе тяжело, — теперь ещё и этот парень начинает кричать, и Леви искренне не понимает, почему все эти дети не могут общаться на нормальной громкости. Неужели они правда думают, что слова будут иметь больше смысла и силы, если их проорать на всю округу? Голова начинает гудеть с новой силой. Похоже, он успел приложиться ей о какую-то твёрдую поверхность и даже не заметил. — Вы удивитесь, но за стеной не осталось ни одного выжившего. И все были убиты звероподобным. Я думал, что мы все умрём в этом аду, — голос парня стихает, и вот теперь Леви внимательно прислушивается к тому, что тот скажет. — Лишь командор думал иначе. Он сумел придумать план, чтобы одолеть звероподобного, и он сработал. Всех разорвало на куски, как и планировалось. Готов поклясться, им всем было страшно.

Флок на секунду замолкает, а потом продолжает говорить, и никто не пытается его перебить.

— Когда я нашел ещё живого командора, я хотел добить его, — Леви скашивает на возвышающегося рядом парня взгляд, прищуриваясь. — Но я подумал, что это слишком просто, он ещё недостаточно сильно настрадался, — на этих словах капрал широко распахивает глаза, ему много чего есть сказать на это счёт, но он лишь молча продолжает слушать о том, каким человеком предстаёт Эрвин Смит в глазах рядового новобранца. — Тогда-то я и понял. Победу над гигантами может одержать лишь демон, а моё предназначение — вернуть демона к жизни.

Демон…

Так вот, кто ты для него, для них, мальчишек и девчонок, впервые столкнувшихся с реальным положением дел, успевших вкусить свободы вне стен и тут же поплатиться за это.

Отдавший последний жестокий приказ и возглавивший отряд смертников. Не жалеющий ни себя, ни других. Демон. Эрвин Смит.

— Я верю, что пережил ту кровавую бойню только для этого. Так что не лезь, — он бросается на Микасу, замахивающуюся на него в ответ клинком.

— Хватит! — приказывает Леви, и на его счастье появляется Ханджи, которая хватает девушку, не давая ей совершить необдуманное.

Она оттаскивает от него Микасу, и Леви замечает за её спинной оставшуюся горстку выживших.

«Это все?» — предательски не вовремя проскальзывает мысль в его голове. Он надеялся на большее количество разведчиков.

— Что?

— Не может быть?

На перебой произносят ребята.

— Я не верю, — шепчет Ханджи.

А Леви не собирается терять больше ни секунды, они потратили много времени, и кто знает, какой идиот снова попытается ему помешать. Он не позволяет сомнениями просочиться в собственный разум, доставая из коробочки шприц.

Микаса громко кричит и бьется в руках Ханджи, что с трудом сдерживает её.

— Микаса, пойми, Эрвин — наша единственная надежда на спасение. Мы не можем позволить умереть надежде тысячи людей за этой стеной.

Леви не знает, что женщина пытается доказать этим детям, какие слова могут подействовать на них, заставив отступить от попытки добыть единственное спасение для их друга, но всё равно слушает её в пол уха.

— …и у меня есть те, кого бы я вернула. Сотни. Все те, с кем я служила в разведкорпусе. Но ты же понимаешь, все, кого ты любишь, когда-нибудь умрут, — Микаса в её руках затихает, только бессильные слёзы текут по её измазанным в крови и пыли щекам, а Леви понимает, что вместо того, чтобы колоть уже наконец инъекцию Эрвину, вслушивается в слова Ханджи. — Это сложно, я до сих пор не смирилась. Нужно собраться с силами, чтобы не сойти с ума. Это больно. Очень больно. Я понимаю. Но нужно двигаться дальше.

Леви встаёт, никаких сомнений, никаких мыслей, он должен сделать то, что от него требует долг.

И снова… снова чёртов Эрен мешает ему, хватает за ногу.

— Капитан, — Леви присаживается рядом с ним на корточки. — Вы знаете, как выглядит море? Это озеро, которое простирается до самого горизонта, — он смотрит на льющего слёзы пацана сверху вниз и в очередной раз за сегодня думает, как же он устал. — Армин…

— Эй, — Флок хватает его, отцепляя руку от ноги капрала. — Хватит уже.

Правда, хватит уже. Хватит всего этого. Криков, чужой боли и слёз. Хватит собственных противоречивых мыслей.

— Он ведь так хотел когда-нибудь увидеть море, — продолжает Эрен, не обращая внимания на то, что его тащат подальше от капитана.

А Леви, если уж говорить с совсем жестокой искренностью, нет дела до того, какая мечта заставляла Армина сражаться. Мечты были у всех, кто служил в разведке, у каждого парня и девушки, что погибли там под градом камней, у каждого опытного солдата, кого разорвали на части титаны или взрыв, созданный колоссальным. Армин не был в этом особенным, он даже не выделился в том, что не достиг своей цели. Подавляющее большинство погибших здесь ни на шаг не приблизились к исполнению своих заветных грёз. Таков уж был их жестокий мир.

— Представляете, я совсем забыл о нашей детской мечте, я хотел отомстить за маму и убить всех титанов. Я жил благодаря этой ненависти, а он не был таким. Армин не хотел драться, он мечтал о другом, — Эрен всё хрипел свои слова, продолжая заливать весь мир своим слезами.

А Леви вдруг думает: «была ли у меня какая-то мечта?» Хотя бы в детстве. И не может вспомнить. Кажется, нет. Может, поэтому он дожил до этого дня. Без цели, без мечты.

Он смотрит на шприц в своих руках и поднимается на ноги.

— А ну проваливайте. Я собираюсь скормить Бертольда Эрвину.

И только когда все помехи с крыши исчезают, Леви свободно выдыхает, благо особо буйных уводят Ханджи с Флоком.

— Невероятно, еле угомонились. Развопились, словно дети малые, — шепчет Леви, оставшись один с тремя едва дышащими телами.

Подтащив Бертольда поближе к краю крыши и Эрвину, он опускается рядом с командором на колени и снова медлит.

— Почему ты доверил это мне, чёрт возьми, Эрвин, — шипит Леви, смотря на бледное лицо командора, и только едва вздымающаяся грудь говорит, что мужчина всё ещё жив. — Только ли потому, что у меня больше всего шансов выжить?

Что будет, если он вколет препарат Эрвину? Тот наконец сможет достичь своей мечты, заглянуть в тот подвал, узнать правду. Но что потом? Появится ли у него ещё хоть один стимул продолжать жить? Или ему придётся существовать, для одних оставаясь надеждой человечества, а для других демоном. Делать то, что не могут другие, надеясь погибнуть на одной из очередных вылазок и освободиться от этой ноши в сотни душ, погибших, исполняя его приказы.

Леви знал, что Эрвин устал уже давно. Держался лишь благодаря своей детской мечте. И, пожалуй, он уже умер в тот момент, когда наконец отпустил её, идя на верную смерть. Честно ли будет затащить его опять в их наполненный кровью и жестокостью мир, больше похожий на ад, снова повесив почти неподъёмный груз ответственности за всё человечество?

Будь на его месте Ханджи, она бы не думая вколола инъекцию Эрвину, не потому, что ей было плевать на его чувства, а потому, что человечество стояло выше любой жизни. Для Эрвина тоже человечество было выше любой жизни. Но не для Леви. Может, поэтому этот препарат оказался у него.

«Все, кого ты любишь, когда-нибудь умрут».

С этим сложно не согласиться. Леви мало кого любил, порой казалось, что это чувство было ему и вовсе не знакомо. В их мире, с их призванием, любовь — непозволительная роскошь. Он даже не мог быть уверен в том, что привязанность, испытываемая им по отношению к лежащему мужчине, называется именно любовью. Он лишь мог сказать, что по-детски отчаянно не хотел отпускать Эрвина в лапы смерти.

Леви всматривается во вдруг приоткрывшиеся помутневшие глаза, Эрвин пробегается по его лицу взглядом, похоже, находясь совсем не в этом мире. Он выдыхает сквозь зубы, зная, чего хотел бы сам командор. Тот бы никогда не признался в этом, но он жаждал освобождения.

Опуская ладонь на горячий лоб, он убирает с него прилипшие светлые пряди чёлки.

— Я тебя отпускаю, Эрвин. Ты свободен, — шепчет капрал, смотря, как в облегчении прикрываются глаза, скрывая синеву, и разглаживается складка между бровей. Уверенности в том, что мужчина понял смысл произнесённых слов, совсем нет, но Леви почему-то кажется, что тот всё же его слышал.

Он поспешно поднимается, на это раз точно не давая себе передумать; склонившись над телом Армина, без лишних сомнений он вкалывает тому инъекцию, сразу же возвращаясь к Эрвину.

Его не особо волнует, как выглядит превращение Армина, что тот делает с вопящим Бертольдом, или вернувшиеся ошарашенные ребята. Он немигающим взглядом смотрит на Эрвина.

Он не хочет объяснять причин своего решения Флоку, а Ханджи его ни о чём не спрашивает, только смотрит тяжёлым взглядом, присаживаясь рядом с Эрвином. Леви думает, что снова упускает возможность полноценно попрощаться с мужчиной, вот только ему нечего сказать больше.

Ханджи проделывает какие-то манипуляции с командором и вдруг смотрит на капрала, тихо произнося:

— Он умер, Леви.

Это почти не больно, только воздух почему-то не получается протолкнуть в лёгкие.

Это почти не больно, только снова этот острый ком в горле.

Это почти не больно, он был к этому готов ещё тогда, за стеной, провожая взглядом отряд с Эрвином во главе.

Он был к этому готов, но глаза почему-то щиплет, а Леви может этому только удивиться. Он не плакал никогда, может, только в самом раннем детстве, и это не отпечаталось в памяти.

Дело не в том, что он считает слёзы уделом слабых, нет, он просто не видит в них никакого смысла. Если бы они могли изменить хоть что-то: возвращали мёртвых к жизни, пришивали оторванные конечности, были способны уничтожить всех титанов в одночасье, он бы проливал слёзы литрами. Говорят, они облегчают душевную боль, но Леви никогда не нуждался в этом. Он раньше не был уверен, что вообще умел это делать.

— Вот как, — протягивает он, ощущая влагу на щеках, проводит пальцами по коже, с удивлением смотря на почему-то мокрые пальцы. Он грешным делом успевает подумать, что это внезапно пролился дождь, хотя на небе не было ни облака. Но нет, это не небесная влага, а его собственные глаза. Похоже, он всё же умеет плакать.

— Леви, — поражённо произносит Ханджи, смотря на него до ужаса трагично понимающим взглядом.

Она, наверное, догадывалась о природе их с Эрвином отношений, хотя никогда не давала понять этого ни одному из них. Это ведь, на деле, не касалось никого, кроме них двоих. Последнее, что он сейчас хотел бы видеть на её лице — это сожаления, направленные совершенно не в сторону потерянной надежды человечества, а в сторону него, словно его личная потеря затмевала всё остальное.

Он отворачивается от неё, рассеянным взглядом осматривая разрушенные дома. Никого он в самом деле не терял. Эрвина Леви отпустил. Сам позволил тому исчезнуть и забрать вместе с собой все те мгновения, что были разделены на двоих: и горячее дыхание, обжигающее шею, и тяжёлые шершавые ладони, сжимающие бёдра до синяков, и невесомые поцелуи во влажный от пота висок… и сотни тысяч других подобных моментов.

И он будет в порядке. Конечно, будет. Нужно только подождать.

Скоро привычная чёрная дыра, что большую часть времени заменяла ему чувства, поглотит всё то, что Эрвин Смит успел взрастить в его душе. Эта тёмная бездна всегда справлялась с этим на ура, прожорливо забирая всю боль и скорбь потерь. Возможно, на этот раз понадобится чуть больше времени.

Но она обязательно справится, оставив на том месте, что занимал мужчина, зияющую дыру, заполнив её тёмной и холодной пустотой.

Леви трёт грудную клетку в районе сердца. Почему сейчас так больно?

Нужно только подождать…