— Вы уверены, Авдотья Никифоровна? — тихо спросил Алексей, глядя на старую кухарку.

— Да кто ж его знает? Я, Ваша Светлость, что вижу говорю. Ходит она по дому — половица не скрипнет, чашку на пол уронит — не разобьёт, в подполе всегда знает что где лежит, даже если не сама ставила. Я её сегодня у себя на кухне оставила. Глянули б вы на неё, княже.

— Ясно, спасибо, Авдотья Никифоровна, — кивнул Михаил и, дождавшись пока старуха выйдет из кабинета, продолжил: — Что за девица, Варвара Андреевна?

— Крушинина Кристина, четырнадцать лет. К нам второй раз приезжает. В первый раз осенью была.

— Четырнадцать… — задумчиво произнёс Алексей. — То есть, она родилась уже после расправы в поместье…

— Ну, ежели в тот момент какая девка тяжёлой была, то как раз так и выходит, — заявил Михаил. — Покажите нам её, Варвара Андреевна.

Дёмина взмахнула рукой и над столом повисло эфирное окно, показывающее часть кухни и молодую девушку, что старательно, но не сильно ловко резала морковь. Князья молча разглядывали её около минуты, а потом Алексей хмыкнул.

— Как там мне Батько сказал: лицо не крестьянское, а повадки не дворянские…

— Повадки у неё приютские, — хмыкнул Михаил. — А вот насчёт лица — соглашусь. Миловидная барышня. Овал удлинённый, черты тонкие. Ты на руки её посмотри, Лёш. Такими пальцами только на фортепьяно играть.

— Надо её на принадлежность к Роду проверить. Сделайте, Варвара Андреевна, — велел Алексей. — Только незаметно.

Алексей знал, что будучи клятвенницей, Варя может оперировать родовой защитой на уровне князя. Условной «рукой» которого она и является. Дёмина вышла из кабинета, но эфирное окно продолжило висеть над столом. А через минуту Шуваловы увидели в нём и Варю. Она прошлась по кухне, заглянула в кастрюлю на плите и на пару секунд задержала ладонь на дверце шкафа.

— Может, вам чего подать, Варвара Андреевна? — спросила Кристина.

— Пить хочу. Достань мне тот высокий бокал с ландышами.

Кристина отложила нож, вытерла руки полотенцем и подошла к шкафу. Потянула дверцу за ручку и нахмурилась. Дёрнула сильнее и распахнув створку, аккуратно сняла с полки бокал.

— С трудом, но открыла, — выдохнул Михаил.

— Едрит твою!.. — выругался Алексей, явно сдерживая более крепкие выражения. — Четырнадцать лет назад… Тогда ещё Павел был. Какие же мне от него ещё скелеты достанутся?!

Алексей шумно выдохнул и прикрыл глаза. Если это действительно дочка Павла, то как ему объяснять ей всё это? Что он её отец и не отец одновременно. А ещё — почему так долго не признавал, хотя в приюте бывал часто. Ну, последнее как раз проще. Ваську, вон, пять лет найти не могли.

— Стоп! — вскинулся Алексей. — Павел не был в Амурске! Сергей Максимович говорил, что тот даже на похороны не приезжал. Поэтому и не знал никто, что Василий тогда выжил.

От этого осознания у Алексея будто камень с души свалился.

— Василий Петрович тоже кандидат, как и его брат, — задумчиво произнёс Михаил. — Им же тогда по четырнадцать было. А в таком возрасте уже можно дел наворотить.

— Угу, — подтвердил Алексей и потянулся к эфирнику. — Леонид Викентьевич, слетайте за Васильковыми прямо сейчас. Василий мне нужен обязательно, остальные по желанию.

Тем временем Дёмина вернулась обратно в кабинет и остановилась у стола.

— «Любой из Рода», Ваша Светлость, — пояснила она степень пройденной проверки.

Алексей посмотрел на Варю, задержался взглядом на заметном уже животе и вздохнул.

— Сядьте, Варвара Андреевна, и форму себе другую пошейте с учётом положения. Не утягивайте живот, не надо вредить себе и ребёнку.

Василий Петрович появился в кабинете через полчаса, за которые Шуваловы успели перебрать десяток вариантов.

— Что-то случилось, Ваша Светлость? — тревожно спросил Василий, по очереди смотря на Алексея и Михаила.

— Случилось, — кивнул Михаил. — Не прямо ужасное, а скорее неловкое. Скажите, Василий Петрович, перед самым нападением на поместье или месяца за три-четыре до этого вы или ваш брат привечали кого в спальне?

— Ну и спросите вы, Михаил Александрович! А в чём дело-то?

— Бастард у нас объявился, — пояснил Алексей. — Четырнадцати лет от роду.

— Ну нет, Ваша Светлость, за себя однозначно скажу — не было ничего. За Ивана на девяносто процентов поручусь. Мы хоть и близнецы были, но и порознь время проводили. Но ежели чего такого бы случилось, то Иван точно рассказал бы мне. Поверьте, Михаил Александрович, не было такой возможности ни у меня, ни у Ивана. Времена тогда неспокойные были, и матушка нас никуда одних не пускала, только в сопровождении охраны. Да и то редко, мы всё больше в поместье под родовой защитой сидели. А тут бабам всем за тридцать было. Может, кому из дружины они и показались бы симпатичными, но не четырнадцатилетним подросткам.

— Любопытно, — хмыкнул Михаил. — Виноватых нет, а ребёночек есть. Ведь откликается же на неё родовая защита.

— Ежели бы вы в графском роду остались, то я бы предположил, что это ребёнок кого-то из младшей ветви. Но после образования княжеского рода — они вам уже не родня. И Глеба это ребёнок быть не может, как и Михаила Александровича. Потому что в тот момент они супружниками не были. А значит, к Роду такие дети никакого отношения иметь не будут.

— Отношение к Роду… — задумчиво произнёс Алексей, припомнив, как он получил родство с Романовыми. — Василий Петрович, а побратимов у вас не было?

— Побратимов не было, — однозначно заявил Василий, а потом нахмурился. — А вот кровник был!

— Кто такой? — тут же подался вперёд Михаил.

— Стародубский Фёдор Игнатьевич. Начальник охраны. Ему, в своё время, Пётр Андрей Шувалов жизнь спас. За это он и пошел на служение Роду. И когда Павел отправил нас с матерью в Амурск — Фёдор Игнатьевич с нами поехал. Он тогда сказал, что сам себе не простит, если с детьми Петра что-то случится, а закрыть собой не успеет.

— А ведь вполне может быть, — кивнул Михаил. — Если Кристина дочь кровника, который жизнь свою отдал во служение, то родовая сила может и принять её. Тем более, что он защищал этот дом. А пращурами князей Шуваловых как раз и являются Елизавета Григорьевна и Иван Петрович.

— А жена у Стародубского была? — спросил Алексей.

— Жены не было, а вот насчёт всего остального — не скажу, — ответил Василий. — За личной жизнью дружины мы не следили.

— Кристина в приюте воспитывалась и отчества у неё нет, чтобы быть уверенными…

— Зато фамилия есть, — вмешалась в разговор Варя. — Если Кристина родилась, то её мать должна была пережить нападение. Если из всех обитателей поместья выжил лишь Василий Петрович, то значит она не отсюда была, а скорее всего из Шуваловки. Могу попробовать выяснить, если желаете, Ваша Светлость. Деревня тут небольшая, и ежели какая девка с начальником охраны поместья любовалась — сплетники такого бы не пропустили.

— Выясните, Варвара Андреевна, всё, что сможете. И желательно сегодня, — кивнул Михаил. — Потому что завтра приютские должны покинуть поместье, и если Кристина действительно дочь Стародубского, то её нужно оставлять здесь. Ибо только тот Род силён, который искупает свои грехи. Вольные и невольные.

— Только сначала Авдотью Никифоровну позовите сюда.

— Слушаю, Ваша Светлость, — поклонилась старая кухарка, войдя в кабинет через несколько минут после ухода Дёминой.

— Присаживайтесь, Авдотья Никифоровна, поговорить с вами хочу. Вы же давно у Шуваловых?

— Сызмальства. Мне годков девять было, когда отец Сергея Максимовича меня у родителей сторговал, Дар заприметив.

— Сторговал? Так крепостное право же отменили?

— Отменили, да только в деревне за тридцать рублей многие были готовы избавиться от лишнего рта. Особенно бабского.

— Ясно, — вздохнул Алексей. — Скажите, Авдотья Никифоровна, вы Стародубского Фёдора Игнатьевича помните?

— А чего ж не помнить.

— А с кем Фёдор Игнатьевич встречался не знаете?

— Девки у него были, да только как баловство. Он Петру был предан, как собака. В хорошем смысле. Андрея тоже слушал, но всё же авторитетом для него именно Пётр был. А вот Павла он сильно не любил. И не слушал, делая всё по-своему. Но и не уходил из Рода, потому что близнецы росли.

— А вы?

— Мне тоже Павел не нравился, — усмехнулась Авдотья Никифоровна. — Настолько, что я даже в ритуале Подмены поучаствовать согласилась, хотя с моим слабеньким Даром и помереть в процессе могла. Я ж поэтому у Сергея-то не осталась, а за вами поехала. Вину свою чуяла. Хоть вы и простили всех, да только совесть — не прокурор. Ей, как и Боженьке, объяснительную не напишешь. Служить буду, пока живая, до последнего вздоха.

— А про последние годы Фёдора Игнатьевича знаете что-нибудь?

— Нет, мы настолько близки не были, чтобы письма друг другу писать. Он же сюда с Елизаветой Григорьевной уехал, а я в Боровском уезде осталась. Неужто, Ваша Светлость, его Кристинка?

— Похоже, — вздохнул Алексей. — Варвара Андреевна сейчас выясняет.