— Если не знаешь с чего начать — иди в церковь, — с усмешкой процитировала Варя слова, когда-то давно сказанные её наставником.

Это был хороший совет, который не раз выручал её ещё в те времена, когда Варвара Андреевна только начинала работать следователем Третьего отделения. Ведь жизнь человека начинается в церкви с крещения и заканчивается там же — отпеванием. Да и батюшки многое знают о своих прихожанах. И пусть таинство исповеди они не нарушают, но направить в нужную сторону могут. Именно поэтому Варвара Андреевна сейчас поднималась по крашенным коричневой краской деревянным ступеням.

— Здравствуйте, отец Митрофан, — окликнула она священника. — Уделите мне немного времени.

— Исповедаться пришли, Варвара Андреевна?

— Мои грехи, отец Митрофан, на другого ложатся. Ибо не может быть грешен меч, грешен может быть тот, кто его поднимает.

— Так-то оно так, Варвара Андреевна. Да только тело-то ваше тленное может и принадлежит кому, а вот душа бессмертная — только Господу.

— А я к вам как раз о тленном поговорить. Вы же в Шуваловке давно живёте?

— Родился тут и помру тоже, — кивнул священник.

— Скажите, отец Митрофан, жили здесь когда-нибудь Крушинины?

— Нет, таких точно не было. А, позвольте спросить, с чего интерес?

Варвара Андреевна задумалась, но всё же решила раскрыть правду. Не только потому, что обманывать батюшку нехорошо, а ещё и потому, что искренне желая помочь, отец Митрофан может узнать больше неё.

— В Амурском приюте девочка одна нашлась, которую род Шуваловых своей признал. Кто отец мы предположили, а теперь мать ищем.

— Вот оно как… Не было тут Крушининых, зато Крушина Тобишка была.

— Кто такая?

— То ли поляки они были, то ли чехи — точно не скажу. Католики, так что в церковь нашу не ходили. Где молились не знаю, а жили на краю деревни, на отшибе. Муж, жена и трое детей. Крушинка старшая у них была.

— Сколько ей лет было?

— Годков двадцать, наверное.

— Она встречалась с кем-нибудь, отец Митрофан?

— Да откуда ж я знаю. Мне она не исповедовалась.

— А где именно Тобишки живут?

— Не живут они больше. Убили их цины при последнем налёте. И могил их на погосте нет, потому как никто не стал бы хоронить католиков на православном кладбище. Деревенские во дворе их дома тела зарыли. Креста не ставили. Так что где именно могилка, я уже сейчас и не вспомню. Вам, Варвара Андреевна, ежели сплетни интересны, то идите к Агафье Спиридоновне. Она вам всякого понарасскажет, только за достоверность я не поручусь.

— Спасибо, отец Митрофан, а достоверность я сама проверить могу.

Агафья Спиридоновна была в Шуваловке личностью известной. В первую очередь своим скандальным нравом и горластостью, а во вторую тем, что являлась тут самой зажиточной. У неё единственной в деревне был личный легковой автомобиль, в то время как у других были лишь трактора да телеги-самоходки. Ещё у Агафьи Спиридоновны была большая ферма, мясной цех и двенадцать человек наемных работников.

А всё потому, что восемь лет назад, пока Шуваловские крестьяне гадали, что им принесёт соседство с восстановленным поместьем, Агафья Спиридоновна без всякого стеснения явилась к Алексею Константиновичу с предложением купить порося. Живой не нужен? Так я забью! И вот на сегодняшний день она единственный поставщик мяса в поместье. И не только свинины и говядины, а ещё десятка видов колбас, сосисок и копчёностей.

— Доброго дня, Агафья Спиридоновна, — громко объявила Дёмина, заходя во двор большого крестьянского дома.

— Варвара Андреевна! — тут же разулыбалась хозяйка. — Чем обязана личному визиту?

— Чаем угостите?

«Чай» у Агафьи Спиридоновны состоял из большого самовара, сахарных плюшек, пряников, свежего масла, тёплого хлеба, трёх видов колбас и козьего сыра. С удовольствием сделав глоток крепкого чая со сливками, Варя откинулась на спинку плетёного кресла и спросила.

— Скажите, Агафья Спиридоновна, вы помните Крушину Тобишку?

— А вот это неожиданно… — прищурилась Агафья, почуяв интригу. — А чего вам далась Крушинка-то?

— Вы рассказывайте, Агафья Спиридоновна, рассказывайте. Можете считать, что князь вас лично спрашивает, — добавила Варя в голос немного прохлады и официоза.

— А чего именно-то рассказывать? Крушинку помню. Не любили её у нас. Бабы не любили за то, что шибко смазлива была, а мужики — за то, что не давала никому.

— Неужто в деревне мужики только доступных любят?

— Приличных замуж звать любят, а на Крушинке никто бы не женился. Не нашей веры она была и в православие креститься не собиралась. Для старой девы слишком ярко одевалась и на «непокрытое волосьё» не обижалась, а специально косы распускала, чтоб завидовали. А для «весёлой девки» слишком переборчива. Всех отшивала и подарки ничьи не брала. Но за полгода до цинайского налёта нашла она всё-таки себе полюбовничка.

— И кого?

— Кого-то из поместья. Даже на работу туда устроиться хотела, да только не взяла её хозяйка. У неё же два пацана были возраста дурного и горячего. А Крушинка слишком смазлива. И ладно, если бы парни просто опыта набрались, а коли бы залетела она от кого из них? Но Крушинка всё равно бегала в поместье до последнего. И не по дороге, а задами, через лес.

— А после налёта куда она делась?

— Да кто ж её знает. Как в тот день ушла в поместье, так я больше её и не видела.

— Вы так хорошо помните, что было пятнадцать лет назад? — удивилась Варя.

— А вы, Варвара Андреевна, помните, как первое дитё рожали? А ведь тоже годков немало прошло. Некоторые дни никогда не забываются…

Это сентябрь был, девятое число. Времени около восьми вечера. Я в огороде возилась, помидоры последние перед заморозком собирала, когда Крушинка в своём цветастом платье по тропинке пробежала. А ещё через полчаса собаки на другом конце деревни лаем зашлись и вдруг замолкли все разом. А это плохой знак. Минуты через две свёкор из дома моих детей вытащил, мне в руки сунул и сказал: «Беги, Агафья!».

Куда именно бежать мне объяснять было не надо. У всех деревенских в тайге свои схороны были. Я тут же с детьми прямиком через огород, а свёкор к загонам побежал, скотину выпускать. Она хоть и дурная, но не глупая. Опасность тоже чует. Побродит по тайге какое-то время, а потом, кого не съедят, все обратно вернутся.

Я с детьми успела в схороне укрыться, когда над тайгой дым чёрный поднялся. Деревня горела. Три дня мы там пробыли. На четвёртый я детям велела сидеть тихо, как мыши под веником, а сама вернуться рискнула. Свёкра и свекровь нашла во дворе зарубленными. Дом наш поджечь пытались, да только неудачно. Не занялись стены, только крыша подгорела. Похоронила я их в тот день. На руках на погост снесла и сама могилу вырыла. А потом за детьми пошла. В то время у всех в деревне слёзы да траур был. Тобишков на их дворе похоронили, а про Крушинку никто и не вспомнил. Через месяц мой мужик с заработков вернулся, и стали мы дальше жизнь налаживать.

— Да, такое точно не забудешь, — вздохнула Варя. — Спасибо, Агафья Спиридоновна, помогли.

— Неужто она всё-таки к пацанам бегала? — прищурилась Агафья. — Иначе с чего князья через столько лет про Крушинку-то расспрашивают?

Варя только фыркнула, но промолчала. Горбатого только могила исправит. А Спиридоновну от сплетен и любопытства даже она не вылечит.

— Куда теперь? — спросил Викентич, когда Варя вернулась в авиетку.

— В приют. С директрисой поговорить надо.

В воскресенье в приюте занятий не было, поэтому Марфу Потаповну Варя нашла в саду, руководящей посадкой цветов на клумбы.

— Варвара Андреевна, неужто ещё за кем прилетели? — спросила она, снимая рабочие перчатки.

— Не совсем. Скажите, Марфа Потаповна, а как у вас появилась Кристина Крушинина?

— Кристя? Она к нам совсем маленькой попала. Пойдёмте внутрь, я её дело сейчас подниму.

Отперев кабинет, Марфа Потаповна зарылась в картотеку и достала тоненькую папку.

— Вот. Случилось это, значится, семнадцатого ноября двадцать третьего года. По докладной сторожа, часов в семь вечера раздался требовательный стук в калитку. Когда он открыл, то увидел старуху, которая грубо сунула ему в руки спящего ребёнка со словами: «Вот, девка Крушинина. Кристинкой она её звала». И пока сторож пытался сообразить, что ему делать, бабка резво скрылась в переулке. Девочку мы осмотрели. На вид меньше годика дали. Только сон у неё странный был, глубокий. Как будто алкоголем или опием напоили. Ну а после того, как проснулась, здоровым ребёнком оказалась. А чего случилось-то с Кристиной?

— Ничего страшного, Марфа Потаповна. Наоборот, семью она, похоже, нашла…