Song: Rehab — Rihanna

Кенма нелюдим с детства и всеми возможными способами обходит людей стороной. Он и дальше придерживался бы собственных правил, если бы не один доклад, перевернувший всю его жизнь.

Вытягивая билет, Кенма молился всем небесным божествам, в которых не верил, чтобы тема не была связана с социальностью. Весьма странно было идти в университет журналистики, не имея при этом тягу к общению с людьми.

Момент, и стройная строчка. Одна. И шесть слов.

«Наркозависимость и как с ней бороться»

Вселенная не услышала молитвенных речей Козуме, подкинув ему самый ужасный вариант из всех возможных. Он только собирался с кем-нибудь обменяться темой, да понял — не сможет. И причина не только в том, что никто не захочет ходить по реабилитационным центрам и общаться там с пациентами, но и в том, что Кенма просто не общается с однокурсниками. Он не сможет из себя даже слово выдавить.

Теперь ближайший месяц бедный студент проведёт в кругу тех, кого старался всеми силами остерегаться.

В конце пары, куратор подходит к напряжённому Козуме, мягко кладя ладонь на его плечо, зная, что с этим студентом нужно действовать снисходительно и без резких движений:

— Не волнуйся так сильно. Наш универ договорился с одним реабилитационным центром месяц назад, так что тебе не придётся бегать по городу и выпрашивать разрешение. Там работает мой хороший знакомый Ямада Акайо, и он будет твоим, так сказать, наставником, — мужчина убирает ладонь с юного плеча, снимая очки, продолжает: — Считай, что Ямада-сэнсэй — твой наставник. Он будет курировать тебя, пока ты общаешься с пациентами, так что всё будет хорошо, — уходит обратно по направлению к своему столу, но сделав два шага, не оборачиваясь, произносит: — Я верю в тебя.

Саито Хидеаки — самый понимающий и расцветающий на тридцать восьмом году жизни преподаватель во всём университете, готовый в любое время придти на помощь, заступиться за свою группу, помочь с заданием или устроить дружеские посиделки — ни разу Кенма на них не присутствовал — в их личной аудитории. Хидеаки трепетно относился к своему предмету — естествознание — и не позволял шуметь на парах. Пускай в стенах университета мужчина имел статус благородного и снисходительного наставника и декана, за стенами учреждения он с лёгкостью мог составить компанию своим студентам за чашечкой кофе или ,по выходным, за бокалом вина. Саито никогда не отказывал себе в маленьких радостях и держал контакт с молодыми студентами, именно этим мужчина и заработал себе уважение. В отношении Кенмы, он был крайне трепетным и внимательным: помогал с заданиями, вместе с ним ходил к другим преподавателям насчёт дополнительных оценок, давал справочники и наводки, объяснял непонятный материал студенту после рабочего дня, составлял компанию в совместной работе и просто был рядом. Хидеаки являлся главным персонажем в университетской жизни Козуме, и за это студент был ему безумно благодарен.

Дома Кенма хотел сквозь землю провалиться. Надо было попытать удачу и попробовать обменяться темой хоть с кем-нибудь. Но деваться уже некуда.

Заварив себе большую кружку зелёного успокаивающего чая, Козуме укутывается в мягкое одеяло и вбивает в интернет адрес реабилитационного центра для наркозависимых. Четыре станции на метро и десять минут пешком. В принципе, могло быть и хуже.

Месяц приключений в больнице начнётся с понедельника, а пока у Кенмы есть два дня, дабы собраться с мыслями и подготовить себя морально ко всем возможным исходам событий.

***

Понедельник.

Кенма не знает, что ненавидит сейчас больше всего: огромную толпу в метро, само метро или то, что в вагоне не ловит интернет. Скорее всего, первые два, а последнее его просто раздражает. Неужели Хинате надо было позвонить Козуме по видеосвязи именно тогда, когда тот спускался вниз по эскалатору. Кенма был рад принять вызов, да сеть не ловила. Надеясь на то, что интернета хватит хотя бы на сообщение, Козуме напечатал парочку коротеньких сообщений, мол, перезвонит попозже, сейчас в метро. Хината — единственный человек, который смог найти с Кенмой общий язык, который не остался без внимания ( скорее всего, это всё благодаря бесконечному запасу энергии и столь дружелюбному характеру Шоё). Кенма не любит поддерживать беседы или заводить новые знакомства , но этот парнишка стал исключением. Таким большим исключением, что Козуме сам пишет ему, временами звонит, когда лень просто написать, или кидает смешные картинки. Хината всегда возьмёт трубку, не оставит без ответа, именно поэтому студент ему и доверяет больше всех на этом свете. Тяжело было провожать друга накануне переезда в другой город, так ещё очень далеко, но Шоё пообещал, что приедет к другу снова. Кенма ему верит.

Центр выглядит так же, как и на сайте: огромный, белый с яркими сине-жёлтыми вставками, пластиковые окна, высокие ворота, небольшой парк со скамейками и садом, крупное крыльцо. Здание и не старое, и не совсем новое, но его точно поддерживают в чистоте и порядке. Внутри блестит и сверкает пол, работники в белых халатах улыбчивы, вежливы и добры — Козуме понял это ещё тогда, когда его впустил охранник на входе в ворота. На стойке регистрации студента ждал мужчина лет шестидесяти пяти — Ямада Акайо. Его улыбка ослепительна, в глазах видна огромная душа и доброе сердце. Ямада снисходителен, точно видно, он станет отличным наставником для Козуме. Хидеаки не обманул. Мужчина подходит к Кенме, заметив, как тот мнётся на входе и не решается проходить.

— Ты Козуме Кенма, верно? — он улыбается и кивает. Пожать руку не позволяет работа — белые перчатки нельзя пачкать: — Мой знакомый, — по совместительству ваш куратор —, предупредил меня утром, что вы придёте. Я Ямада Акайо, приятно познакомиться! — Кенма теряется в его словах. Столько всего, столько новой информации. Такая социальность Козуме и во сне не снилась. Он способен лишь слегка поклониться и тихо поздороваться: — Саито предупреждал, что вы очень тихий и спокойный мальчик, так что думаю, нам будет легко найти общий язык.

За спиной Козуме чёрный рюкзак, а в нём — ноутбук и записная книжка. Всё нужное для набросков в черновик. Кенма спохватился ещё в воскресенье, набросав титульный лист дома, чтобы в больнице начать сразу со вступления, после переходя к главному. Врач машет рукой в жесте «следуй за мной», направляясь к лестнице на второй этаж. Лестничная клетка широкая, просторная, перила холодные и скользкие, в них видно собственное отражение, на стене резьбой проделаны вычурные узоры. На стене, между пролётом первого и второго этажей, есть огромная картина маслом. Пускай цвета хмурые, унылые, как поздняя осень, композиция картины прекрасно описывает душевное состояние каждого, только пришедшего сюда пациента: внутри и снаружи тёмный, нелюдимый и безотрадный, но чем глубже, тем больше прекрасного, тёплого, яркого можно увидеть. Пунцовое небо накрывает серую поляну, а деревья с продолговатыми ветками раскидывают свой оранжево-красный наряд с жёлтыми акцентами. Лестница высокая, ступеней много, пока поднимешься, всё дыхание собьёшь, а ведь здесь пациенты, некоторым из которых тяжело ходить. Подъём точно не стали бы делать таким протяжённым, а это значит, Козуме как всегда внушает себе бессилие. Вот он, наконец-таки второй этаж.

Кенма шагает за врачом по белому коридору, мимо множества стеклянных дверей с матовым вставками. Быстрый шаг — быстрый взгляд на каждую палату: двое-четверо пациентов в каждой комнате, помещения проветриваются точно по расписанию, возле каждой кровати есть небольша тумба, настольная лампа, кровать просторная, высокая, кажется очень удобной и мягкой, а не такой, какой обычно бывают койки в больницах. Кенма знает. Кенма когда-то лежал на таких, находясь в санатории. Однако его взгляд привлекает кое-что другое — закрытая дверь. Через матово-прозрачное стекло виднеется одноместная палата, что весьма странно. Каждая палата рассчитана минимум на двух людей, но никак не на одного. Ноги не двигаются, взгляд прикован к этой двери. Любопытство появляется внезапно, резко. Секунды превращаются в минуты, а минуты — в часы. Из астрала его вырывает голос врача:

— Кенма! Не отставай!

Ещё секунда, и Козуме срывается с места, забив себе ярлычок: «узнать что там».

Парень немного волновался. Хотя что уж там немного? Жуть как боялся. Ему совсем не хотелось идти с кем-то на беседу, а ведь таких встреч будет ещё несколько. Всё ради зачёта, всё ради диплома. Одно хорошо — Ямада успокоил Кенму тем, что этот пациент почти закончил своё лечение, находясь в реабилитации уже года четыре, и рассказать норму для доклада он более чем способен. Дождавшись кивка от студента, врач стучит по открытой двери, заявляя об их приходе. Медсестра здоровается с вошедшими, заканчивая заполнять бумаги, оставляет их наедине и скрывается за дверью.

— Здравствуйте, — мужчина кивает в сторону врача и Козуме, протягивая руку. На вид лет тридцать, приятный низкий голос и небольшая щетина. Кенма пожимает чужую сильную ладонь, Акайо кланяется, устраивая студента на кресло перед пациентом, а сам садится на стул, ознакамливая с небольшим количеством правил. Снова.

***

Аромат горячего кофе витает по всей комнате для персонала. Козуме предоставили здесь местечко за столом, дабы он начал свой доклад. Дома ничего делать не хочется, и персонал вошёл в его положение.

Кенма не любит кофе. Ни с молоком, ни без него, ни с корицей, ни с сахаром. Он любит чай: зелёный, чёрный, с бергамотом или ягодами, с лимоном или имбирем. Или всё вместе. Время на мониторе — девять вечера — горит белым. Козуме сладко потягивается, вытягивая ноги вперёд на диван и поднимая руки высоко над головой, после потирая затёкшую шею. Долго сидеть перед экраном ноутбука и писать доклад — сложно и нудно, но вот играть в приставку до утра — легко и интересно. Вступление заняло весь вечер — начать с правильного построения оказалось намного сложнее, чем расписывать главы. Опираясь щекой на правую руку и наклоняя голову, пробегается глазами по напечатанному тексту и находит парочку ошибок. Пальцы кликают по клавишам и водят по тачпаду, глаза слипаются, и Кенма свалился бы лбом на подлокотник, если бы не звук захлопнувшейся двери.

— Домой! — в комнату входит высокий парень со светло-серыми волосами, на ходу снимая белый халат. Лицо ещё совсем молодое, точно ровесник Козуме. А сам Козуме молчит. Он асоциален, и заводить новые знакомства прямо как бремя. Но к несчастью (или наоборот к счастью) для Кенмы, парень поворачивается к нему, удивляясь: — П-привет! — кашляет, прочищая горло: — Здравствуйте! Хайба Лев, стажёр от медицинского университета! Я видел вас боковым зрением, когда вы выходили из палаты одного из пациентов.

Лицо ранее названного незнакомца озаряет яркая улыбка. Козуме долго собирается с мыслями, изумляясь такому рвению заводить новые знакомства, но он пока к такому не приспособился. Кивает головой, тихо проговаривая:

— Козуме Кенма. Студент. Факультет журналистики.

Всё же промолчать будет как-то некрасиво.

Улыбка Льва перетекает в удивление. Всё выстраивается по полочкам, и до него доходит, почему же студент расхаживал по палатам в реабилитационном центре. Хайба кивает, вешая халат на вешалку с именной табличкой. Взгляд Козуме снова падает на табель со временем:

— А разве стажёры остаются на полный рабочий день?

Лев замирает, закрывает дверцы шкафа и в ту же секунду шагает по направлению к дивану, на котором сидит Кенма, уже прикрывающий дисплей ноутбука, и садится на противоположный край.

— Я стажёр на вечернюю смену, — длинный палец указывает на шкаф: — Уже собираюсь домой. А ты? — поворачивает голову направо, смотря своими большими изумрудными глазами на Козуме: — Долго собираешься тут сидеть?

Кенма вздыхает, тихо проговаривая: «дома пишется не так». Причём настолько тихо, что Льву пришлось дважды переспросить, что он прошептал.

Прошло уже минут двадцать, а стажёр так и не ушёл, поддерживая беседу. Ну, как поддерживая... Лев рассказывал множество интересных случаев из жизни, пока «собеседник» кивал. На телефон пришло сообщение — такси уже подъезжает, и Хайба резко встаёт с места, перед уходом еле как вытянув из Кенмы номер телефона, дабы связаться позже. Скорее всего, в центре они ещё пересекутся.

Дверь захлопнулась, и Козуме остался один в помещении. После ухода этого общительного молодого человека, тишина начала резать уши, хотя до этого казалась довольно-таки приятной. Тяжёлый вздох, и взгляд упал на экран. Пол-одиннадцатого. Кенма сохраняет текст, закрывает ноутбук, складывая его в рюкзак, прихватывает джинсовку со спинки дивана. На выходе с ним прощаются на стойке регистрации, и врач, проходивший с ним целый день, с улыбкой желает скорой встречи. Козуме кивает, толкая дверь на улицу. Ветер врезался в лицо, тёмная улица была освещена фонарями, а на небе сиял серебряный месяц. Накинутый на голову капюшон джинсовки, наушники в ушах и быстрый шаг до ближайшей автобусной остановки, ибо метро сейчас закрыто.

Так Кенма и думал. Дома совсем не пишется. Первую часть он закончил в больнице, а вторую с трудом начал дома. Выпив две чашки чая с мятой и лимоном, укутываясь в тёплый плед на диване и снова открывая текст, Козуме тянет руки к клавиатуре. Внезапно боком чувствуется вибрация. Сообщение от Льва.

«Привет-привет, Кенма! Когда ещё надумаешь придти в больницу, то напиши. Я могу быть твоим наставником и водить по палатам! Всё-всё, давай! Спокойной ночи!» и рядом стикер сонного котика.

Кенма вздыхает, напечатав короткое «Ага», откидывает телефон, анализируя, что теперь Хайба ему точно не даст прохода в больнице. Руки вновь тянутся к клавишам. Одно напечатанное предложение, глаза слипаются, а взгляд мутнеет.

***

Вторник.

Кенма стоит перед стеклянными дверями, сжимая чёрные лямки рюкзака, и нехотя толкает ручку. Сегодня в центре беготня: врачи и медсёстры бегают из комнаты в комнату, таская какие-то бумажки. Козуме быстро прошагивает к лестнице, путаясь в толпе. Все куда-то бегут, спешат, кто против движения, кто наоборот. Резкий толчок, и Кенма спотыкается, врезаясь в чью-то грудь лбом, а пара чужих дрожащих рук ловит его за плечи:

— Хей, аккуратнее, — мягко говорит незнакомец, посмеиваясь. Козуме задирает голову вверх, встречаясь взглядом с высоким парнем. — Ты в порядке? — чёрные волосы, янтарная радужка и вымученный взгляд, синяки цветут лиловым под глазами, слегка бледное лицо. Точно пациент центра, судя по белой футболке и пижамным штанам. Кенма молчит, его взгляд прикован к паре ярких глаз. Внезапно из-за спины пациента появляется радостное лицо Льва.

— Кенма! — он поднимает длинную ладонь, широко улыбаясь и направляя высокого парня вперёд, чуть отодвинув от студента в сторону: — Почему не сообщил, что придёшь? Я бы тебя встретил! Ямада-сэнсэй ушёл по делам, так что я буду тебя сопровождать. Я сам вызвался! — толкая незнакомца в спину и резво кивая головой, быстро-быстро тараторит Хайба: — Сейчас я отведу его в кабинет для процедур и схожу с тобой к одному из пациентов! Подожди на втором этаже!

Кенма ничего ответить и не успевает. Лев быстро толкает высокого незнакомца вперёд, и они теряются в толпе. Козуме через просвет замечает, как в кабинет процедур завозят какую-то тележку, там за дверью и скрывается стажёр с пациентом.

Лев всё суетится и бегает туда-сюда со всякими документами и пакетами с колбочками, наполненными прозрачной жидкостью. Кенма сидит на обтянутой белой искусственной кожей скамеечке, уткнувшись в телефон. Хайба скомандовал ждать его здесь и не двигаться с места. Как стажёр закончит, так и проводит студента к пациентам. Прошло не так много времени, но эти двадцать минут казались вечностью. Лев с довольной улыбкой подошёл к Кенме, облегчённо выдохнув: «Закончил!»

Коридор на втором этаже длинный, кажется бесконечным. Справа, ближе к концу, есть большая дверь, а за ней — кабинет томографии. Хайба ведёт его не к пациенту, как ожидалось, а к психотерапевту. Новая глава в докладе Козуме относится к психологической сфере, поэтому Кенма и попросил Льва проводить его к специалисту. Дорога до лестницы, разместившейся в другом конце второго этажа, скучной не была: парень в белом халате не затыкался, хлопотал языком, а слова быстро вылетали из его горла. Временами Хайба задавал вопросы и Козуме, надеясь, что тот раскроется перед ним хоть чуть-чуть, но все было тщетно. Студент лишь кивал головой или бросал короткое «угу» да «нет». Из-за очень длинных ног Лев шёл резво, шустро, оживленно, Кенма, слегка опустив голову и смотря куда-то влево, за ним почти не поспевал. Заметив это, Хайба замедлился, объяснив, что не привык так медленно ходить, а после снова затараторил свой монолог.

— А почему у вас во всех палатах по три-четыре кровати, а в той — одна, — так неожиданно прерывает Козуме, что Лев даже вздрагивает и останавливается на месте, повернув голову на, теперь уже, собеседника. В глазах напротив загорелось детское любопытство, а тонкие пальцы сжали лямку рюкзака. Хайба отвёл взгляд, его лицо выглядело напряжённым, а кадык дёрнулся вверх при глотке. Он что-то знал, но точно хотел это скрыть. Кенма мог читать людей, как открытую книгу, и видел это отчётливо.

— Сам не знаю, — видимо, это была единственная адекватная мысль в голове Льва. Он сделал большой шаг и двинулся дальше, позвав Козуме за собой: — Не отставай!

День выдался неплохим: Кенма собрал много информации. Достаточно, чтобы растянуть это на пять страниц. Сегодня Козуме сразу пошёл домой, не решаясь находиться оставшееся время в обществе очень коммуникабельного Льва. Уж слишком его оптимистичность давит на Кенму.

В вагоне метро накидал примерную структуру главы, добавил парочку ссылок на научные статьи и сносок на энциклопедии по психологии, которые любезно предоставили в реабилитационном центре. Прибыв домой, Кенма сразу заварил себе чашку успокаивающего зелёного чая, добавив туда дольку лимона с листиками мяты, уселся за компьютер и за полтора часа закончил новую главу. Приятно удивившись своей продуктивности, Козуме захлопнул дисплей ноутбука. Кутаясь в тёплый плед на мягкой кровати, парень не мог отогнать от себя надоедливые мысли. Наглый Хайба точно что-то знает, причём знает больше, чем нужно, но хранит молчание. Чёткий образ Льва начал расплываться, превращаясь в бледное вытянутое лицо с лиловыми огнями на нижних веках и смоляными волосами. То самое лицо, которое Кенма сегодня увидел утром в коридоре. Тряхнув головой, Козуме сонным взглядом уставился в окно напротив кровати. Огромный месяц, осыпанный вокруг мелкой зернистостью звёзд, светит белым, заливаясь через толстое стекло, деревья колышутся от сильного ночного ветра, и мысль закралась в голову, что сегодня точно не уснуть.

***

Среда.

Кенма всей душой проклинал этот проект. Каждое утро каникул он встаёт, чуть солнце взойдёт, и бежит собираться на другой конец города. Поздняя осень, скоро зима. Ливень и ветер только усугубляют положение, приходится брать с собой кеды, дабы не ходить по чистому центру в тяжёлой уличной обуви. Лев с самого утра написывал кучу сообщений с множеством улыбающийся смайликов. Парень милый, общительный и дружелюбный, Кенму от него уже не так воротит, как в первый день их встречи. В конце-концов, Хайба стажёр и хочет помочь новоиспечённому другу. Спустившись в метро, дожидаясь поезда, Козуме отвечает на триллион сообщений Льва одним коротким: «я в метро».

Сегодня в центре было пустынно, только перекати поля не хватает для целостности картины. Так тихо и спокойно, редко тут такое встретишь. На стойке регистрации стоит Ямада Акайо, подписывая и собирая бумаги. Кенма тихо здоровается с сэнсэем, но тот его не слышит. Козуме не повторяет дважды, ожидая, когда врач обернётся назад. Подравнивая бумаги стуком о столешницу, Акайо складывает их в папку, резво подхватывая и прощаясь с улыбчивой девушкой за стойкой, поворачивается назад и сталкивается со студентом.

— Боже, Кенма! — хватаясь за сердце и глубоко вздыхая, Ямада улыбается: — Что у вас за привычка такая подкрадываться?

Козуме извиняется и вновь здоровается. Акайо гладит его по макушке, как собственного внука, тепло улыбается и извиняется — ему надо бежать. Лев теперь официально наставник Кенмы, ибо в последнюю неделю у Ямада-сэнсэя очень много вызовов в другие центры и университеты. Мужчине было очень неудобно, но Козуме прекрасно понимал его, прощаясь. Как только дверь закрывается, Кенма идёт направо, по направлению к лестнице. На втором этаже, вдалеке, стоит Лев с медсестрой и врачом перед той самой одиночной палатой, а рядом с ними, на пороге, — высокий темноволосый парень, с которым Козуме столкнулся вчера в коридоре. Студент стоит не двигаясь, наблюдая издалека. Врач общается с пациентом, а медсестра диктует что-то Хайбе, пока тот записывает в медкарту. Они, включая Кенму, стоят так минут пять, а потом все расходятся: незнакомец с врачом и медсестрой прямо по коридору в кабинет томографии, а Лев, у которого забрали больничную карту, поворачивается к лестнице. Увидев Козуме, Хайба с лучезарной улыбкой подскакивает к нему, воодушевленно хватая за руку, тянет за собой в карточный кабинет. Сегодня, как и обещал в одном из сообщений Лев, он с Кенмой прогонит теорию того, как люди протягивают руки к иглам или пакетикам с иными веществами на жизненном опыте пациентов.

Карточный кабинет большой, просторный. Стеллажи стоят поодаль от стола и чёрного дивана, огромные окна, впускающие достаточно солнечного света в комнату, небольшой шкаф с коробкой ручек, степлеров, печатей и прочей канцелярии. Лев устраивается на стуле, перед этим прихватив с полок медкарты пациентов и разложив их на столе. Хайба начал вступление, реплики которого запомнил ещё с первого курса университета, как Кенма накрывает его вопросами:

— А как тебя так рано отправили на стажировку? Ты ведь ещё университет не закончил? — держит паузу. Только Хайба собирается ответить, как его опередили ещё вопросами: — Этот парень из той одиночной палаты? Почему он там один? У вас же есть места в общих палатах.

За столь короткий период их общения, Лев впервые видел его таким разговорчивым. Столько вопросов об этой палате. Видимо, у Козуме любопытство занимает одно из главных мест в характере.

— Понимаешь, — режущий в такой тишине скрип металлических ножек, и Лев, облокотившись на спинку стула боком, смотрел в пол, щёлкал пальцами, перебирая мысли в своей голове: — Шесть лет учёбы в университете и два года в интернатуре. С третьего года студентов отправляют на стажировку по факультетам. У меня третий год, и так как я поступил в университет на кафедру реабилитационной медицины, месяц назад меня отправили на стажировку в настоящий центр. Сюда. Как только я вышел на стажировку, тоже, в первый же день, обратил внимание на эту одинокую палату. Тогда там ещё висело что-то белое, похожее на шторку, и закрывало обзор. Я поинтересовался у Ямады-сэнсэя, но, — Хайба вздохнул: — Он не ответил прямо на мой вопрос и кинул лишь, что это такой же пациент, как и все.

Кенма не удивился. Ни один врач с высокой квалификацией трудовых отношений и огромной горой опыта за плечами не стал бы раскрывать все карты об «особенных» пациентах только вот пришедшему стажёру. Тем более Хайба ещё и университет не закончил. Но Лев что-то знал об этом пациенте. Что-то, что ему не следовало знать. Это Кенма видел по его глазам.

— Погоди, — плёнка воспоминаний остановилась, и Козуме вспомнил кое-что, немного приподнимая голову и отрывая её от кисти руки: — Но ты же сопровождал его в кабинет процедур. Если бы все было настолько серьёзно, тебе и не позволили бы на него взглянуть на расстоянии пятнадцати метров.

Лев вздохнул, перебирая пальцы и нервно дёргая ногой, обернулся на закрытую дверь, наклонился ближе к Кенме, подзывая наклониться тоже, и заговорил тихо:

— Моему любопытству не было предела, — приложил ладонь ко рту, чтобы только Козуме его слышал (хотя они и так были в кабинете одни): — И вот на третий день моей стажировки, я нарушил одно из данных мне правил — поздно вечером подкрался к этой палате — и услышал то, что не должен был, — Лев снова нервно покосился глазами на дверь и, не отводя от неё взгляда, сказал ещё тише: — Я узнал, что этого пациента зовут Куроо Тецуро. Когда его впервые привезли в наш центр, а это было, на минуточку, три года назад, у него была третья стадия наркозависимости — самая тяжёлая и почти неизлечимая. На парах нам рассказывали, что не каждый реабилитационный центр рискнёт взяться за лечение, но Ямада Акайо добрейший души человек, взялся за это, — Лев помолчал с минуту, а после пересел к Козуме, на что тот немного отодвинулся: — Когда ты впервые увидел его в коридоре, о чем ты подумал? Я про его внешность и манеру речи?

Кенма заморгал. Все мысли были заняты лишь проектом, поэтому в тот момент он о таком не думал, но сейчас, когда Хайба спросил его... Что Козуме должен ответить? Он помнит это вытянутое худое лицо, синяки под красными глазами и дрожащие руки очень хорошо, но слова не находились для объяснения.

— Он был бледный, руки дрожали как на морозе, а глаза были такими уставшими, — парень всегда говорил тихо, но именно сейчас, в этот момент, громкость снизилась почти на ноль: — Но тембр его речи был понятен.

— Вот как, — Лев взял со стола листок и ручку, быстро что-то начеркав и тыкнув на один из нарисованных кружков: — Смотри. Этот кружок самый большой — как только Куроо появился в центре, его состояние было самым ужасным; второй кружок поменьше — это после многих сеансов психотерапии, процедур и лекарств Тецуро стало немного лучше, но организм все ещё требовал иглы; третий кружок — это настоящее время. Сейчас ему намного лучше, но перед этим, так сказать, третьим кружком, было что-то ещё, но я не смог дослушать. В тот момент меня срочно вызвали к пациенту, нужно было помочь собрать вещи.

Кенма почти ничего нового не узнал, но эти три этапа выздоровления Куроо не давали покоя. Как-то мало «кружков» для наркозависимого третий стадии. Козуме сделал набросок текста по словам Хайбы в голове, но он получился не очень большим и почти незначимым, однако, листочек забрал:

— И это всё?

— Это всё, что я смог услышать, — Лев виновато улыбнулся, почесав затылок и зажмурив глаза: — И что смог запомнить! — Кенма цокнул, толкнув высокого парня в бок: — Ну что ты хотел? Месяц прошёл как-никак!

На удивление, Хайба помог очень хорошо. Разложил по полочкам все термины, привёл огромное количество реальных примеров, быстро разобрал в картах информацию, кратко рассказывая о симптомах и разных причинах. Кенма пришёл часов в восемь, а сейчас время растянулось до трёх часов дня, но глава была готова. Неужели сегодня, благодаря Льву, бедный студент не просидит в центре до поздней ночи. Есть совсем не хотелось, ибо Хайба, как очень добрый и щедрый человек, заказал лапшу прямо сюда, убедив, что это разрешается и он так уже много раз делал. Обычно Козуме всё равно, но сейчас было как-то неудобно, ведь стажёр и с проектом помог, и черновик сам составил, и накормил за собственные тяжко отработанные деньги, даже не дав студенту оплатить собственную порцию. В голову пришла неплохая идея, и Кенма сообщил, что останется с другом за компанию до вечера, вследствие чего тому не будет скучно. Лев от этой новости засиял ярче солнца.

Неожиданно, но Кенма немного раскрылся перед Львом. Они друг для друга абсолютный контраст: Козуме тихий, Хайба — нет; Кенма слово, а Лев миллион. По крайней мере, с этим парнем не соскучишься. Уже восемь часов вечера, пора собираться домой в уютную кровать, либо оба свалятся прямо здесь, в карточном кабинете. Хайба попросил друга подождать его на лавочке, собирая свой рюкзак, и тот ждёт, перематывая социальную ленту с разными картинками и фотографиями. Вдруг Лев присылает голосовое сообщение, и рука тянется в карман за наушниками, ибо не хотелось, чтобы случайно проходившие пациенты услышали радостные или не очень, но в любом случае вопли Хайбы. По-любому он что-то уронил и не может перестать смеяться. Кенма встаёт и старается достать запутавшиеся наушники, внезапно вместе с ним вылетают жвачка, карточка от метро, ключи, резинка, затерявшийся ластик, монеты и на всякий случай взятая маска. Только Козуме подхватывает рукой предметы, чтобы те не свалились, резко поворачивается и врезается в стену. Он и забыл, что тут есть небольшой выступ. Кисть ударяется прямо об угол, и все предметы валятся на пол. Немалое количество ключей с брелком и монетки падают с таким оглушительным в тишине звоном, что Козуме зажмуривается, ругая себя всеми возможными словами, и наклоняется, чтобы подобрать свои вещи. Дверь спереди открывается, чуть ли не впечатываясь в макушку светловолосого, и из палаты выходит парень:

— Что случилось? — Кенма поднимает голову на пришедшего испуганным взглядом и видит того самого высокого незнакомца с копной угольных волос. Вот сейчас его будут ругать за потревоженный покой... Ну, это он так думает. Вместо этого парень садится на корточки с другой стороны двери, помогая собрать вещи и усмехаясь: — То под ноги не смотришь, то руки не контролируешь.

Собрав вещи на своей половине, Кенма выпрямляется и наблюдает за любезным пациентом.

— Куроо Тецуро, — мысли вслух, а Козуме и не заметил. Названный Куроо удивлённо поднимает голову, хлопая тяжёлыми веками.

— Ого, ты экстрасенс? — широкая улыбка, Тецуро не глядя подбирает последнюю монетку. Выпрямляется, прожигая взглядом протянувшуюся к нему ладонь и анализируя сегодняшнее утро: — Лев с тобой утром поздоровался, собираясь куда-то проводить. Вы друзья? — Кенма застывает в удивлении, слегка опустив руку: — А, это он рассказал тебе моё имя? Как мило! Хотя было бы ещё круче, если бы ты был экстрасенсом.

Козуме не понимает, как его неуклюжесть перешла в столь странную беседу. Куроо, как и Лев, кажется общительным и оптимистичным, но Кенма остерегается таких людей, как он. Кенма не собирается заводить с ним дружбу. Кенма просто хочет забрать свои вещи. Снова вытягивает ладонь и ждёт, а Тецуро словно смеётся над ним.

— Куроо, вы почему не в палате? — внезапно появившийся Лев стал просто ангелом отпущения для Козуме. Тецуро кладёт ключи в протянутую ладонь, смотря прямо в глаза Хайбы. Тон стажёра обеспокоенный, а взгляд проницательный: — Кенма, что-то случилось?

Козуме молчит.

— Я просто помог собрать вещи, — отвечает за студента Куроо. Его бегающий взгляд падает вниз, на лицо Кенмы, а уголки губ приподнимаются в слабой улыбке: — Значит, Кенма?

Дрожь. Ну вот, теперь этот странный тёмноволосый парень узнал имя Козуме, а так хотелось уйти незамеченным. Лев ещё минуту бегает взглядом то по Тецуро, то по Кенме, а после широко улыбается и кладёт ладонь на плечо студента:

— Кенма Козуме, — недовольный взгляд, и Хайба убирает руку с чужого плеча в защитном жесте: — Ты же необщительный, вот я и знакомлю тебя с нашими пациентами! — у Льва язык без костей, бесконечная улыбка и светлые бескорыстные глаза. Он заменяет тепло осеннего солнца, пробирая до костей, и Козуме сдаётся. — Иди пока на первый этаж, хорошо? Мне стоит узнать о самочувствии Куроо, нужно ли ему что-то, и я спущусь.

— Говорить в третьем лице о человеке, который стоит прямо здесь, — некрасиво, — у Тецуро улыбка не такая, как у Льва. У него скорее ухмылка и хитрый взгляд, но корысти там не видно. Если углубиться, то можно увидеть огромную душу. А ещё колоссальную усталость.

Кенма быстро разворачивается и идёт к лестнице. Недовольство уже спало с его лица, но горечь от всей ситуации ещё сидела в голове. Он пришёл в центр ради проекта, а не ради новых да единственных друзей. Внизу просторно и светло, белый кафель блестит и в нём отражается свет от ламп. Козуме всё ещё держится за перила, морщась от столь большого контраста между вторым и первым этажом. Хочется вернуться обратно наверх, где был более тёплый и приглушённый свет, но из астрала его вырывает радостный голос Льва.

Лев поехал с Кенмой на метро. Он болтал без намёка на усталость, всё время постукивая пальцами по сиденью. Козуме слушает его внимательно, правда, а после показывает игру на телефоне, и Хайба скачивает её себе. Они смогут играть по сети, как только Лев разберётся с управлением. Кенма вышел на одну станцию раньше, подняв ладонь в прощальном жесте, а Хайба среагировал бурно: поднял руку ввысь и стал ей махать, громко крикнув вслед «До встречи!». Двери закрылись, и вагон умчался дальше.

Дом был обыденный. Кружка зелёного чая с лимоном, тёплая пижама и мягкая постель. Кенма только хотел взять джойстик, как ему на телефон пришло сообщение. Козуме уверен, что это Хайба желает ему сладких снов, но как бы не так. Сообщение было с незнакомого номера:

«Привет! Надеюсь, ты ничего не забыл на полу в центре. Я осмотрелся, вроде ничего не оставил! Надеюсь, мы ещё пересечёмся!»

Потянув вкладку вниз, парень очень тяжело вздохнул и написал Льву:

«Объяснишь?»

Ответа, на удивление, долго не было. Обычно Хайба отвечал молниеносно, но сейчас — нет. Козуме знал, что он просто притворяется, будто бы не увидел сообщение, хотя на самом деле думает, как преподнести ответ. Телефон вибрирует, и Кенма быстро открывает чат:

«Да, я дал ему твой номер!»

И рядом подмигивающий смайлик котика. Льву завтра на смену лучше не выходить.

***

Четверг.

Сегодня погода ужасно испортилась. Ливень, ветер и слякоть. В добавок сонливость. Будильником Кенмы был Лев, позвонивший рано утром. Козуме показалось, что солнце только встаёт, ведь тёмные шторы создавали мрак в комнате, но это было не так. Они договорились (точнее, Лев договорился) встретиться в девять часов перед входом, но Кенма проспал. Было уже полдесятого. Быстро открыв вкладку с будильником, парень откинул телефон на другую сторону, проклиная такую неудобную технологию — будильник был поставлен на восемь вечера¹. Быстро настрочив короткий ответ Хайбе, даже не проверяя на наличие ошибок, вернулся в списки чатов. Одной рукой открывая шторы и впуская в комнату хоть малейший свет, а второй нажимая на новый чат, хмурится. Новое сообщение от Куроо Тецуро. Кенма думал, что у пациентов запрет на телефоны. Тогда почему же у этого парня есть доступ к перепискам? Пожелание доброго утра и межстрочный намёк — Куроо ждёт Кенму сегодня в реабилитационном центре. Козуме уже размышляет над тем, чтобы продолжить доклад дома, изредка консультируясь со Львом по телефону или переписке. Кенма редко завтракает, так что он с лёгкостью выбегает из квартиры в сторону метрополитена, накинув на голову капюшон толстовки и куртки. От быстрого бега огромные капли луж разлетаются в стороны, заливаясь и в ботинки, ткань штанов мокнет и липнет к коже. Сил бежать больше нет, но с горем пополам и отдышкой Козуме добирается до здания метро, доставая из кармана карту. Официально, одно из самых нелюбимых времен года Кенмы — поздняя осень. Холодный мокрый четверг, ливень застилает стеной, огромные толпы людей в вагоне, столпотворение. В кармане телефон не перестаёт вибрировать и звенеть: вибрация от сообщений Куроо, звонки от Льва. Руку не протянуть и телефон не вытащить — слева и справа стоят люди —, а сесть-то и некуда. Голос из динамика объявляет станцию Кенмы, и он быстро выскакивает из вагона, доставая телефон, смотря на огромную тучу сообщений от Тецуро и наконец-то отвечая на голосовое Хайбы. Как сговорились.

Начищенный кафель блестит и сияет. Как хорошо, что Кенма взял сменку. Топтаться грязной подошвой по чистому полу было бы просто неуважительно к персоналу. Сверху слышится топот, и по лестнице летит Куроо, а за ним Лев, перепрыгивая через три ступени и оказываясь впереди благодаря очень длинным ногам. Они быстро подбегают к растерянному студенту. Неужели стажёр бегал с пациентом наперегонки? Как-то непрофессионально.

— Я первый! — радостно вскидывая продолговатые руки вверх, Хайба подпрыгивает. И откуда у него столько энергии с утра? Тем более он встал раньше.

— Если бы я не вскочил с кровати и не рванул к лестнице, ты бы и не додумался спуститься к Кенме, — съязвил Куроо, потягиваясь и щёлкая пальцами на руках.

Они в шутку толкают друг друга в бок, словно старые друзья: Куроо чуть сильнее, а Лев слегка касается. Шутки-шутками, но Тецуро — пациент реабилитации. Про Кенму словно все забыли, но ему так спокойнее. Два несносно активных ребёнка, каким-то образом попавшие в тела двадцатиоднолетних парней. Удивительно, сказать нечего. Хайба схватил Куроо за плечо, толкая вперёд:

— Мне надо отвести его в кабинет психотерапии, — Тецуро нервозно глядит своими ярко-янтарными глазами, встречаясь с ядовито-зелеными Льва. Куроо явно недоволен. Кажется, он считает, что его здесь выставляют психом, хотя это не так. Обычный осмотр, да и Кенме без разницы, какие у того сейчас процедуры: — Сегодня будем шастать на первом этаже. Пойдём к психологу. Он расскажет все подробности и как выбраться из адского замкнутого круга.

Кенма идёт с ними до кабинета. Лев вталкивает туда Тецуро, поднимая ладонь и моля студента подождать здесь, скрывается следом за дверью. Козуме ходит туда-сюда минут пять, прислушиваясь к звукам: вдалеке, со стойки администрации, слышится шелест страниц, стук железных колёсиков тележки, как в столовой гремит посуда, в соседнем кабинете переговоры врачей. Сегодня тише, чем обычно. Проходит минут семь, и Хайба вылетает из кабинета, хватает Кенму за ладонь и ведёт к дивану в холле. Козуме не понимает, глядит прожигающим взглядом, а затем расслабляется — в руках у стажёра книга по психологии и документы. Согласие на всё это было получено, так что иметь дело с разгневанными пациентами центра они не будут. Наоборот, клиенты были рады поделиться своим, пускай и сложным, но опытом. Хайба протягивает документы и книгу Кенме, а сам срывается с места и бежит на второй этаж. Холодный взгляд смягчается, и Козуме опускает взгляд на документы в своих руках, перебирая страницы.

Лев появляется с громким возгласом и скрипом заскользившей по кафелю подошвы:

— Это тебе! — протягивает Козуме термос. Хайба знал, что Кенма проспит и побежит на метро, даже не позавтракав, поэтому он заварил другу чёрный чай с лимоном. Бодрит лучше самого крепкого кофе. А Кенма удивляется такой заботе и внимательности Льва. Он и не думал, что Хайба может так идеально подобрать температуру чая — не слишком горячий и не холодный —, даже запомнил, что Кенма кладёт две дольки лимона. Тепло разливается по всему телу и облегчение приходит. Но ненадолго. Пока Хайба садится, Козуме отворачивает голову и слегка морщится — Лев переборщил с заваркой. Слишком крепкий. На языке чувствуется оскомина, но Кенма не показывает этого. Стажёр же старался. Тем более ему ещё никто и никогда не делал чай, за исключением родителей. — Подождём Куроо здесь, заодно разберём выданную нам книгу.

Стажёр и студент сидят долго. Кенму волной накрыла прокрастинация, ему совсем ничего не хотелось делать. Силы на исходе, Козуме нуждается в выходном. Хотя прошло всего четыре дня. Лев составлял предложения, используя все медицинские термины, которые знал, пока Кенма записывал каждую фразу в блокнот — сегодня он не взял ноутбук, забыл поставить на зарядку с вечера. Конспект был написан уже на пять страниц, но для вордовских габаритов — маловато. Документы уже все перечитаны, книга тоже. Пока они перелистывают страницы, дверь кабинета закрывается, и к ребятам подходит Тецуро. Кенма и Лев поднимают голову, а на лице Куроо играет удивление:

— Вы видели, что творится за окном? — удивление сменяется на детскую радость, глаза горят в предвкушении. Лев подпрыгивает и бежит к огромным окнам, прямо возле выхода, Куроо подхватывает ладонь Кенму в свою дрожащую руку, заставляя следовать за ним. Если бы была возможность, Хайба прилип бы ладонями к окну, но трогать стёкла руками — не самый лучший вариант, оживленный взгляд следил за падающими с неба снежинками. Тецуро встаёт позади Козуме, кивая головой и очерчивая взглядом хмурое небо: — Первый снег идёт.

Куроо увидел первые снежинки ещё в кабинете психотерапии. Он подумал, что это разум отвлёкся и напридумывал зрительных галлюцинаций. Дабы удостовериться, Тецуро спросил об этом врача, мол, идёт ли снег за окном, и тот, улыбнувшись, кивнул. Ноябрь подходит к концу. Скоро его место займут морозы, гололёд и, конечно же, праздники.

Льва срочно вызвали к одному из пациентов, Куроо пообещал подождать его возле одиночной палаты, потянул за руку и Кенму. Без Хайбы атмосфера с каждой минутой становилась всё тяжелее. Козуме всегда чувствовал себя не в своей тарелке, но именно этот момент уединения с Тецуро чуть ли под землю не заставлял провалиться. Так сильно студент хотел сбежать. Он с ногами залез на диван, облокотился на спинку и набросал небольшой черновик для сегодняшней главы. Куроо сидел рядом и махал ногой. Немое молчание.

— Я могу рассказать тебе про свой опыт, — внезапно врасплох застаёт Тецуро, слегка царапая пальцами белую кожу мебели. Кенма даже чаем давится. Куроо видел, что дело у того идёт не очень, поэтому предложил такой вариант. Вот только Козуме глядит оценивающе. Кажется, ему не очень нравится такая идея. — Вижу, дело идёт не очень, — бледные длинные пальцы подцепили край блокнота, чуть оттягивая и расширяя обзор. Кенма быстро дёрнул записную книгу на себя, закрывая записи: — Я мог бы помочь.

Глаза блестят, голос уверенный и ровный, слабая улыбка покоится на губах. Козуме медленно, почти незаметно, мотает головой, только собираясь что-то сказать, как к ним подбегает запыхавшийся Лев:

— Долго ждали? — Хайбы не было от силы минут двадцать. Он только пришёл, но сразу же заметил напряжённую атмосферу: Кенма сидит с изогнутой бровью и абсолютно безразличным взглядом, пока брови Тецуро сведены к переносице и расцветает добрая улыбка. Он присел к Козуме поближе, но блондин заметил это только сейчас, когда из раздумий его вывел голос стажёра. Кенма поднимается с места, складывая попутно вещи в рюкзак и доставая оттуда термос, отдаёт ёмкость Льву. — Кенма, что случилось? Он что-то сделал?

Презрительный взгляд на Куроо, но Козуме быстро мотает головой, накидывая куртку:

— Всё нормально. Спасибо за чай, — разворот на пятках, быстрый шаг до лестничного пролёта.

— Подожди! — Хайба пихает в руки Тецуро термос и бежит вслед за другом: — Кенма, я тебя провожу! Сейчас дам Куроо лекарство и...

— Не надо, я сам, — шаг ускоряется, и Кенма почти бежит. Он не привык к такому вниманию.

Лев останавливается, наблюдая как Козуме пролетает по лестнице. Смысла просить подождать нет. Кенма всё равно уйдёт, тем более смена Хайбы ещё не закончилась. Он поднимает ладонь в прощальном жесте, прекрасно понимая, что Козуме это не увидит, и быстро идёт к Тецуро.

Когда дверь квартиры захлопывается, вся тревога остаётся там, в коридоре. Чересчур много новых событий произошло в жизни Кенмы. Чересчур много новых знакомств. Целых два. Горячий зелёный чай с лимоном и мятой приводит в чувство и греет после улицы, даже руки уже не дрожат. Через неделю зима.

Козуме сразу принимает душ, переодевается в поношенную пижаму и тащит в спальню ноутбук, прямо в кровати начинает новую главу. Две главы за один день, Кенма точно идёт на рекорд. Время затянулось до десяти вечера, и Кенма наконец дописал последнее предложение, поставив точку. Глубокое дыхание, и рука неосознанно тянется к телефону. На улице, чтобы не тратить батарейку, телефон был переведён в режим «полёт», поэтому сообщения не приходили. Отключив функцию, телефон тут же завибрировал, зазвенел, камера сзади замигала. Куча сообщений от Льва и Куроо и три пропущенных звонка от Хайбы. Первая вкладка была с сообщениями от Тецуро:

«Я тебя напугал, да? Простииииииии!»

Ещё одно:

«Я просто хотел помочь! Хотел как лучше, а вышло как всегда!»

Семнадцать сообщений, и в каждом Куроо извиняется. Тут телефон снова завибрировал, и Кенма опустил панель. Новые сообщения от Льва, а затем ещё парочка от Тецуро. Видимо, заметили, что Козуме вошёл в сеть. Он быстро настрочил Хайбе. Кенма дома, с ним всё хорошо, пусть не беспокоится. Откинул телефон, отключил вибрацию и залез под одеяло с головой. Завтра пятница, а она не может быть плохой.

На самом деле, может.

Пятница пришла с не очень хорошей новостью. Утром Кенма проснулся от сильной головной боли и холода — за окном вовсю валил снег. Первым же делом схватил телефон и открыл чат. Одно вчерашнее сообщение от Куроо и десять от Льва. Открыв чат, Козуме хотел проломить себе лоб таким сильным хлопком, заодно сломать и свои кривые руки:

27 ноября, 10:12 РМ:

Вы: Я дома. Всё хорошо. Не волнуйся.

27 ноября, 10:13 РМ:

Куроо Тецуро: Точно всё хорошо? Надеюсь, ты завтра придёшь. Спасибо, что отписался. Я успокою Льва, а то он целые мемуары тебе пишет!

Перепутал чаты. С кем не бывает? Теперь понятно, почему Лев так много написал. Потянувшись, в голову снова стрельнула колкая боль. Тихое мычание и тяжёлый подъём. Нужно выпить таблетку и померить температуру. Сегодня в центр Кенма точно не пойдёт. Не в таком состоянии, не после того, что случилось вчера. Снова чай, но на этот раз чёрный, крепкий, с долькой лимона и малиной. Температуры, к счастью, не было. Выпив таблетку и взяв с собой кружку, Козуме пошёл обратно в кровать. Хорошо, что из-за доклада ходить в университет пока не надо. Меньше нервов и проблем. Только Кенма собирался отдаться сну, как телефон завибрировал от звонка. Не нужно быть всезнающим, чтобы понять, кто звонит Козуме в девять часов утра.

— Кенма! — радостный голос Льва на другом конце: — Я запланировал для тебя на сегодня программу под названием «диаграмма». Разберём процент соотношения людей на Земле к...

— Я сегодня не приду, — выдыхает Кенма, прерывая радостные возгласы Льва.

На другом конце тишина. Козуме слышит, как на заднем фоне перелистываются страницы, как ручка постукивает по столу.

— Это из-за вчерашнего? — спокойно, даже грустно начинает Хайба.

Было сложно убедить Льва в том, что Куроо никак не причастен к плохому самочувствию Кенмы. Хайба пообещал накидать черновик и диаграмму, отправив потом фотографию в чат. Козуме был ему безумно благодарен.

Постель так и манила, сил сопротивляться не было. Зашторенные окна, в квартире мёртвая тишина. Сейчас бы подремать час или два, и Кенма собирался, правда, но рука неосознанно потянулась к телефону, лежащему на прикроватной тумбочке. Колючий яркий свет от дисплея казался таким ослепительным в скрытой от уличного света комнате, потому Козуме сощурился, открывая вкладку интернета. Он не понимал, что делает. Пальцы сами напечатали текст. Третья стадия наркозависимости.

Кенма, пытаясь убедить себя, что это всего лишь для доклада, перечитал огромные статьи, просмотрел множество интервью с психологами. Но внутренний голос твердил, что каждое описание подходило для Тецуро, но только внешнее — бледная кожа, дрожь по всему телу, огромные лиловые синяки, худоба. Характером Куроо не выделялся, а это значит, что пациент идёт на поправку. Внезапно Козуме натыкается на статью, где говорится, что из третьей стадии не всем дано выбраться, только под чутким наблюдением. Даже если человек уже и кажется здоровым, то через время — бывает через месяц, а возможно и через пол года — у него может случиться резкий приступ, а потом всё. Исход фатальный. Кенма сразу выключает телефон и откидывает на соседнюю сторону кровати. И почему же этот парень не выходит из головы? Скорее всего, Козуме больше не появится в центре. Пятая глава последняя, а затем заключение и список использованной литературы. Больше нет надобности приходить туда. Лев сказал, что набросает черновик, значит можно выдохнуть спокойно. Осталось лишь добавить по несколько абзацев в каждую главу, и будет нужный объём — двадцать пять страниц. Куратор, зная нелюбовь Кенмы к публичным выступлениям, убедил совет университета в том, что доклада будет достаточно. Без презентации. Сдавать выполненную работу предстоит в конце декабря, потому Козуме собирается закончить её на следующей неделе и отложить на дней пять, чтобы потом свежим взглядом перечитать. Кенма полежал с закрытыми глазами всего пару минут — он так предполагал —, но, как оказалось, прошло часов шесть. Шесть часов вечера. Лев ещё не скинул главу для доклада. За стеклом кружили снежинки: большие, маленькие, пушистые, колючие, обжигающе-холодные. Зима через три дня, природа во всю готовилась к смене времени года: жёлтые, красные, оранжевые и зелёные одеяния деревьев опали, целая палитра красок красовалась в лужах постепенно темнеющего города; птицы давно улетели на юг, теперь за окном ворковали лишь голуби да воробьи. Кукушка больше не раздражала своим кукованием, её место заняли синицы и снегири. Из обволакивающей тишины вырывает вибрация телефона. Лев прислал конспект на пять страниц.

Так прошло две недели. Из-за частых дождей и влажного климата на асфальте покоился гололёд, мороз расписывал окна красивыми витиеватыми узорами, земля постепенно покрывалась белым покрывалом, а ветви прогибались под слоем тяжёлого пушистого снега. Так красиво было мерцание маленьких снежинок под лучами холодного декабрьского солнца и яркой луны. Столько изменений произошло за это время, а Кенма больше не появлялся в центре. Доклад официально был закончен неделю назад, и теперь он сидит дома, как затворник. Видеоигры, фильмы и литература стали единственными развлечениями в сером и унылом доме. Ну также переписка со Львом и, не забудем, Куроо. Тецуро написывал ему каждый день, но не так много, как Хайба. В центре телефоны забирали и отдавали лишь утром и вечером на час для связи с близкими. Этих двух часов хватало поголовно, чтобы Куроо мог написать целую оду о произошедшем и о том, что совсем скоро произойдёт. Сначала Кенма старался отвечать максимально сдержанно и кратко, но спустя пять дней постоянного общения, он влился в эту среду, временами выбрасывая колкие фразочки и спойлеры из недавно просмотренного фильма или пройденной игры. Вечером, перед тем, как у пациентов забирали телефон, Тецуро постоянно спрашивал Козуме, придёт ли тот снова. Кенма молчал, не отвечал, ему не хотелось возвращаться, но в субботу его пальцы сами написали «я приду во вторник». И зачем? Доклад закончен, стимула больше нет. Тогда почему Козуме снова хочет там очутиться.

***

Вторник.

Та же картина — Кенма стоит перед стеклянными дверями, ладонь лежит на ручке, но войти не осмеливается. Напоминает самый первый день в центре. Тогда Козуме тоже сомневался. Утром Тецуро не унимался, всё ждал и ждал, даже так называемый «клуб поддержки между пациентами» чуть не пропустил. И пропустил бы, если бы Лев не выпнул его из палаты.

Хайба его тоже ждёт. Это Козуме знает прекрасно. Внезапно дверь с другой стороны толкают, и перед ним стоит Лев с сияющей улыбкой. Глаза блестели, и Кенма всем нутро чувствовал — это блеск счастья. Хайба был самым искренним и настоящим человеком, которого Козуме когда-либо знал. Он повидал немало людей с абсолютно фальшивым характером, двуличной душой и натянутой улыбкой. Хайба не был таковым. Его характер был самым обычным, но в то же время необычайно непривычным. Любовь ко всему живому и бесконечная улыбка, готовая заменить июльское солнце, — вот таким был Лев. Резкие объятия, сильный наклон, чтобы было удобнее, большая ладонь на чужой блондинистой макушке, пока её обладатель стоит в замешательстве. Кенма ещё никогда ни с кем не обнимался кроме Шоё. И то с ним он обнялся один единственный раз перед отъездом Хинаты. Козуме стоит столбом, руки опущены, а на лице застыло удивление.

— Я знал, что ты придёшь! Я ждал! — подал голос Лев, освобождая из своей крепкой хватки. Он хватает друга за локоть и ведёт в глубь центра, но не на второй этаж, а налево от стойки администрации, прямо к комнате отдыха. Поворот уже близко. — Он тоже ждал.

— Кто?... — Кенма прекрасно знал кто этот «он», но вопрос сам вырвался. Сердце билось все сильнее, в горле пересыхало, а дыхание прерывалось. Козуме предполагал, от чего такая реакция, но не хотел в это верить.

— Он, — ладонь (из разговора с Кенмой, Хайба запомнил, мол: «пальцем показывать — дурной тон») указывает на него. На Куроо Тецуро. Он сидит спиной к проходу, отчего не видит пришедших гостей.

В центре комнаты сидит, вероятнее всего, психолог. Перед ним и сбоку сидят незнакомые Кенме лица, кроме одного. Видно только затылок и как Куроо крутит меж пальцев карандаш. Лев, стараясь не издавать шума и не прерывать сеанс, прокрадывается к ближним к выходу диванам. На данном сеансе пациенты разговаривали между собой и с психологом, делились своими проблемами, давали советы и просто шутили. Кенма и не думал, что люди, прошедшие через такие жизненные трудности, способны на самое обычное общение. В подростковом возрасте родители рассказывали совсем другое. Тецуро не отставал от других: поддерживал беседу в своём стиле, бросал колкие, но смешные для всех шутки, подбадривающе хлопал после каждого чужого выступления и кидал мотивирующие фразы. Куроо сидел в самом конце справа, а это значит, что он был последними, кто рассказывал о себе. Эти встречи точно не первые и не последние. Они созданы для того, чтобы сплотить пациентов, чтобы те узнали друг о друге побольше. Вот подошла очередь Тецуро рассказать свою историю. Рассказать о себе.

— Привет, — бодро подрывается с места, кивает головой, поднимая ладонь: — Я Куроо Тецуро. Пациент центра реабилитации и наблюдаюсь здесь уже третий год, и чувствую себя прекрасно.

— Расскажешь нам, как ты попал сюда? — спокойный мягкий тон мужчины и тёплая улыбка на его лице. Он и вправду пришёл сюда, чтобы оказать помощь, а не для галочки.

— Немного не туда свернул в университетское время, — Тецуро щёлкает пальцами, отводит взгляд.

Козуме кажется, словно тот не договаривает. Можно подумать, Тецуро не хочет делиться этим со всеми, потому и отвечает в несколько слов.

— Как считаешь, готов ли ты вернуться в обычную жизнь?

— Конечно! — Куроо расцветает: — Я познакомился здесь с одним стажёром. Он классный и весёлый. Надеюсь, мы будем общаться даже вне центра. Есть ещё один новый знакомый... Вернее, — мотает головой и смеётся, переступая с ноги на ногу: — У меня есть новый потрясающий друг! Он такой милый, добрый, прямо как Лев, но в то же время полная противоположность ему: спокойный, тихий, отвечающий в несколько предложений, временами груб и необщителен...

В зале начинаются переговоры и шебуршание. Куроо пробегает взглядом по всем присутствующим, останавливаясь на психологе, что просит не создавать лишнего шума во время выступления других.

— Ты уверен, что это дружба? Вы точно не на грани ссоры? – спрашивает мужчина, поправляя очки, дабы те сидели на переносице. В его руках книга Шрёдингера с цветными закладками. Видимо, временами зачитывал текст из данной книжки.

Тецуро молчит, размышляя, как бы правильно преподать свой ответ, и Кенма напрягается. Неожиданно для самого себя. Почему его тело так среагировало, почему его так сильно интересует, какой ответ предоставит Куроо?

— Да, может мой друг и молчалив, но, когда он рядом, я чувствую такое сильное тепло вот здесь, — кладёт ладонь на грудную клетку, чувствуя, как сердцебиение ускоряется. Выравнивает дыхание и продолжает: — А когда он улыбается, то в голове начинается ураган, и мне самому хочется улыбаться. Пускай я и видел его улыбку всего один раз, — Куроо прикрывает глаза, вспоминая эту лёгкую улыбку на лице Козуме, пока они втроём смотрели на снег за окном: — Просто обожаю! Хочется, чтобы судьба нас не разделяла!

Хайба улыбается. Тецуро не назвал имени, но Лев прекрасно понимает, про кого тот говорит. И Кенма понимает. И до сих пор не верит ушам. Он теряется в мыслях, вихрь в голове и неосмысленное покачивание головой. Встреча заканчивается всеобщим рукопожатием. Куроо резко поворачивается к выходу, готовый выбежать, найти медсестру и выпросить телефон хоть на пару минут ради того, чтобы написать Козуме хотя бы пару слов, но останавливается. Студент сидит рядом со стажёром на диване, встречаясь взглядом с Тецуро. Он удивляется, застывает на месте, но взгляда не отводит. Секунда, а за ней ещё одна, и парень зажмуривает глаза, явно рассчитывая на разыгравшийся мозг от столь перевозбужденной мысли о предстоящей встрече. Янтарные глаза снова пересекаются с золотистыми, и Куроо молниеносно, резво подлетает к ним.

Глаза сияют детской радостью, и Тецуро готов вот-вот накинуться на Козуме с крепкими объятиями, но лишь застывает на месте. Он знает о чужом личном пространстве. Он не пересекает черту дозволенного.

— Кенма! Я так рад тебя видеть! — Куроо движением руки просит Льва пододвинуться, вклиниваясь между друзьями. Ладонь опускается на чужое плечо, чувствует выпирающие косточки через плотную ткань толстовки и собственное сердцебиение, которое с каждым разом всё сильнее и сильнее. Хитрая улыбка и прищуренные глаза — для Тецуро свойственное выражение лица: —Давно не общались!

— Ты писал мне каждый день, — тихо поправляет Козуме, глядит, чуть наклонив голову.

— Переписки — это одно, — философски проговаривает пациент, поднимая указательный палец: — А вот встреча в реальной жизни куда приятнее.

И Кенма невольно соглашается с ним.

Лев был в своём репертуаре. Сегодня у него не было никаких дел, да уйти Хайба мог раньше, но вместо этого стажёр остался с Козуме и Куроо. В палате очень-очень скучно. Мало того, что за окном природа уже не играет такими яркими осенними красками, так всю эту серость подчёркивает абсолютно голая стена перед кроватью. Лев пообещал перед Рождеством приволочь из дома гирлянды и самые разные украшения: начиная с дождика и заканчивая маленькой настольной ёлочкой. Тецуро с надеждой в глазах посмотрел на молча сидящего Кенму, и тот кивнул. Слова были не нужны. Парень понял — Козуме тоже принесёт ему безделушки, дабы украсить палату.

Кенма и Куроо устроились на больничной койке, а Лев сел в кресло напротив, раскрывая коробку с настольной игрой «Взрывные котята». Карты — слишком банально, заиграно до дыр, а вот новая игра ещё никому не помешает. Козуме слышал про эту игру в одной из реклам, а вот Тецуро впервые видит. Хайба раскладывает колоду карт на белесой простыни, параллельно зачитывая друзьям правила:

— «Перед началом игры необходимо достать из колоды все карты со «взрывными котятами» и карты «обезвредить», разложив их в две стопки, — Куроо перебирает карты с грустным котёнком и чёрной надписью «обезвредить», а Козуме уже успел разложить колоду со «взрывными котятами», собираясь помочь Тецуро. Хайба сводит длинные брови к переносице, почесывая затылок: — Затем раздайте по семь случайных оставшихся карт из основной стопки каждому участнику игры, предварительно перемешав колоду. Затем нужно раздать по карте «обезвредить» каждому игроку, а оставшиеся замешать в колоду», — Лев заканчивает, читая последнее слово по слогам. Он поднимает голову и глядит в глаза Куроо, пока Кенма берёт из длинных пальцев Хайбы карты, раздавая каждому по семь. — Я почти ничего не понял.

Тецуро кивает. Козуме заканчивает раздавать карты и, перемешивая две колоды в одну, заново, более понятно, объясняет правила игры. Начинается долгая, напрягающая мозг и развивающая внимательность игра. На Льва накинулась фортуна: пять раз попалась масть «слинять», позволяя не брать карту из колоды, «подсмотри грядущее», давая право подсмотреть следующие три карты соперников и вернуть их на место в том же порядке.

— Кое-кому повезёт, — ухмыляется Хайба, кладя карты обратно в колоду. Кенма начинает ненавидеть его везучесть.

Куроо же наоборот потерпел крах: первую партию он упустил, куча карт «кошкокарты», с которыми нужно складывать комбинации, но это выходило у него из рук вон плохо. Нужны пять разных «кошкокарт», дабы Тецуро мог взять карту «слинять» или «подсмотри грядущее», но карты словно сговорились не попадаться одинаковыми больше трёх раз.

— Чёрт, кто так колоду мешал? — хмурый взгляд на веер карт в руках, Куроо выкидывает одну из «кошкокарт» и тянет руку к колоде, доставая, к своему счастью, пятую одинаковую карту: — Наконец-то! — кидает пять идентичных карт, улыбаясь первый раз за игру: — Кенма, дай мне карту «нападение»! Я подкину её Льву, и он сделает два хода, взяв по две карты. Иначе он слишком хорошо устроился.

Козуме сверлит взглядом Тецуро, не глядя достаёт крайнюю карту «Неть», и кидает её поверх карт Куроо. Данная масть позволяет отменить действие любой другой карты.

— Да вы издеваетесь? — Тецуро падает лбом прямо в колоду, разметает карты ладонями по всей простыне, постанывая неразборчивые слова на своём языке.

— Я собирался сам покрыть Льва этой картой, — Хайба недовольно посмотрел на Козуме, но поднял ладонь вверх. И Кенма дал ему пять. Стажёр выиграл сет, студент — два, а бедный пациент снова потерпел неудачу. Однако тот делал довольно хитрые и необычные ходы, что даже Козуме был шокирован. Кстати о Кенме... он был с Куроо. Они пытались завалить Льва, в то же время Кенма старался не заваливать Тецуро и подкидывать ему хорошие карты, переводя ход на Хайбу, но получалось не всегда. Куроо видел его старание и желание немного помочь.

Они играли долго. Два часа назад горизонт пылал алым, а сейчас на небе горели яркие звезды, выстраиваясь в строгий ряд созвездий. Игра была благополучно сложена обратно в коробку, и Лев отлучился на пару минут. Ему нужно проверить, все ли уже в постели. Кенма подходит к окну, рассматривая тёмное звёздное небо. Белые блики переливаются серебром, огромная луна горит высоко. Тецуро молча встаёт рядом, так же, с улыбкой, смотря в небо через плотное стекло.

— Мне пора домой. Вызову такси, — Козуме достаёт телефон. Поздно вечером цены всегда завышены, но сил ехать на метро и автобусе уже нет. Лучше уж доехать сразу одним рейсом без дополнительных остановок: — Отлично сыграли. Сейчас я чувствую себя немного счастливее.

Тецуро опускает подбородок на голову парня, слегка наклоняясь:

— И я счастлив. Счастлив, что мы встретились. Ты потрясающий, правда, — Куроо глядит своими большими янтарными глазами и тепло улыбается. Куроо обнимает пленительно, прижимаясь к чужой спине, и Козуме может почувствовать, как быстро бьётся чужое сердце. Вокруг Кенмы витает аромат чёрного чая с бергамотом, вокруг Тецуро — лекарства и ватки, пропитанные спиртом. Но есть что-то, ещё какая-то пряность или корица. И голос его, хоть с хриплостью, однако, такой приятный: — Приходи ещё. Снова сыграем.

Толкая дверь, Кенма щурится — в лицо бьёт холодный ветер. Ровная линия огромных фонарей до ворот, в глубине сада возле скамеек и небольшого фонтана, на зимний период благополучно выключенный, и Кенма идёт вдоль линии света. Белоснежный снег такой хрустящий под подошвой, а на ветвях сосны поблёскивает миллионами искр, словно в них отражаются звёзды. Смотря под ноги, Козуме выдыхает горячие клубы пара, кутаясь в шарф и грея ладони глубоко в карманах. Сторож открывает ему огромные кованые ворота, кивает и прощается. Кенму уже все запомнили: начиная от охранника и девушки на стойке администрации, заканчивая психологом и заместителем руководителя. Такси ждёт прямо перед открывшейся калиткой.

В квартире ничего не изменилось. Разве что утром Козуме убрал бардак на столе, раскинув вещи по полкам шкафа. Перед сном Кенма проверил чат, и, как неожиданно, Тецуро записывал ему голосовое сообщение. Время довольно позднее, но, скорее всего, Хайба выбил Куроо ещё минут десять на телефон. Лев знал, что тот нуждается в общении. В общении с Козуме.

Аудиосообщение записывалось минут шесть, но длилось всего десять секунд. Тецуро точно перезаписывал его раза так четыре. Снова эта хрипота в голосе, но от неё так тепло на душе:

— Спокойной ночи, Кенма! Надеюсь на скорую встречу!

***

Среда.

Небо было хмурым. Сегодня день пасмурный и ничем непримечательный. За исключением того, что Тецуро был таким же серым и унылым, как и погода за окном. Белое покрывало апатии накрыло его жизнерадостный характер, и это странно, ведь вчера Куроо светился от счастья. Не мог же глупый проигрыш так на него повлиять. Лев по секрету рассказал, что утром у парня едва ли не случился приступ. Тецуро колотило как при лихорадке, однако, он быстро взял себя в руки, тяжко отдышавшись, решил найти покой во сне.

Во время обеда они втроём сидели за одним столом. К счастью, стажёров от университета отпускают на обед вовремя, без задержек. Но в любой бочке мёда есть ложка дёгтя — Хайба сегодня не проводил так много времени с друзьями. Многие пациенты проходили процедуры, сдавали анализы, некоторые выписывались, поэтому нужно было распечатать и отксерокопировать огромное количество документов. Козуме и Куроо были в основном одни. Кенма то и дело поднимал взгляд на опустошенное лицо Тецуро. Весь спектр эмоций показывает одно — он испугался. Испугался своего самочувствия, своей «потребности», самого себя. Только идёшь на поправку, и тут чуть не случается срыв. Неожиданный и резкий. Козуме шебуршит по карманам рюкзака, находя во внутреннем несколько мятных конфет. Он протягивает руку к Тецуро и раскрывает ладонь, и тот хлопает глазами, крепче цепляется пальцами за ручку личного стакана, смотрит пристально на угощение, но не берёт.

— Что такое? — непонимающе опускает взгляд на конфеты в своей руке, а потом поднимает на Куроо. Длинные тёмные брови на чужом лице сводятся к переносице, а уголок рта поднимается вверх, но не в улыбке.

— Я не люблю мятные конфеты. Извини.

Кенма пожимает плечами, освобождая из обёртки сладкую карамель. Если Хайба не увидит, то Козуме больше достанется. Фантик летит на стол, пока правая рука рыскает по рюкзаку, сразу натыкаясь на обклеенный наклейками термос. Козуме толкает его к Куроо, и ёмкость скользит на его сторону.

— Хочешь попробовать самый вкусный чай в мире? — на это Тецуро резво кивает.

В центре чай скудный и неразнообразный: чёрный, зелёный, с лимоном и без, можно добавить мяту и размешать с сахаром. Чай Кенмы не такой. Вроде обычный чёрный чай с лимоном, сахаром, листочками мяты и бергамотом, но немного другой. Этот чай вкуснее, намного: идеальная порция заварки не делает напиток ни слишком крепким, ни слишком слабым, лёгкую кислинку лимона без кожурки перебивает сладкий бергамот и слегка горьковатые листики мяты, оставляя лишь послевкусие на кончике языка. Ничего вкуснее Куроо не пробовал. На мгновение кажется, что у него выработалась новая зависимость. Зависимость от чая. Только от чая Кенмы. Термос постепенно опустошается, и к Тецуро приходит осознание — он выпил почти всё в одиночку. Увидев ступор на его лице, Козуме махнул рукой, давая разрешение выпить всё. Студент даже не удивлён — он пробовал здесь чай. Не впечатлил. Так что Кенма понимает Куроо как никто другой. Ничто не заменит вкусный домашний чай. Тепло разливается по всему телу, весь шум отдаляется, но ненадолго — Лев с грохотом кладёт стопку книг на стол, отчего студент и пациент дёргаются.

— Мне неудобно просить, но, — Хайба стучит пальцами по корешкам, пока другой рукой перебирает волосы на затылке: — В одной из этих книг должен быть очень важный листочек. Я их потряс-потряс, но ничего. Наверное, прилип. Можете, пожалуйста, посмотреть? А то у меня ещё три стопки документов!

Кенма и Куроо сразу соглашаются. Они оба обязаны Льву и его доброте. Особенно Тецуро. Если бы не Хайба, неизвестно, как бы он тут выживал почти в полном одиночестве. Да и Кенма тоже.

В четыре руки справились быстро. Справка была в самой толстой и старой книге. Развалившись на мягком матрасе больничной койки, Козуме вертит листок между пальцев. Стоит убрать его от лица, как в глаза бьют холодные лучи зимнего солнца. Тучи рассеялись, уступая чистому небу и яркому свету холодного солнца. Ветер тоже стих — ветки не колышутся. Погода отличная, и Кенма приподнимается на локтях, поглядывая на Тецуро. Он глядит в окно с каким-то детским восторгом. Чужой взгляд, пускай и недолгий, но незамеченным не остаётся, и Куроо, даже не поворачивая голову, интересуется:

— Хочешь выйти со мной в парк? — Тецуро откидывает чёлку, и теперь его глаза, взгляд и мимику видно лучше, и наклоняет голову, продолжая: — Прямо здесь, на территории центра, даже за ворота выходить не надо. Правда он маленький, но нам и такой сойдёт.

И Кенма соглашается. Он сам от себя в шоке. Обычно Козуме сидит дома, и никто не может заставить его выйти на улицу, но сейчас студент так легко соглашается. Либо он все больше теряет разум, смотря в эти глаза. Пациентов выпускают только в сопровождении, причём не стажёров. Лев смог дозвониться до Ямада-сэнсэя и получил от него разрешение на маленькую прогулку, но только по территории центра. Хайба очень хотел пойти с ними, но работа просто накинулась на него. Куроо и Кенма пообещали сходить втроём в другой раз.

На улице и вправду сказочная погода. Ветерок лёгкий, слабый морозец щипает щёки, а солнце отражается в блеске снежинок. Парк при центре со стороны кажется ничем непримечательным и самым обычным, но внутри этого парка... Каштан, сейчас лишившийся своих листьев и покрытый белоснежным пленом, посажен по периметру кругом, создавая границы парка. В самом центре — ель. Скамеек немного, но над каждой возвышается фонарь; пруд, некогда переливающийся рябью под дуновением ветра, покрыл я толстым слоем льда. Всё блестит и сияет, словно в сказке. Тецуро давно не выходил на улицу. Просто случая не предоставлялось. Хайба пытался вытащить его на свежий воздух, но Куроо упрямился.

— Зима и вправду красива, — выдыхает Куроо, разгоняя пар по воздуху. Слегка трясет одну из веток ели, чтобы снежинки кружили по воздуху. Ледяная природа завораживает.

Они ходят вокруг пруда до тех пор, пока Тецуро не падает в один из небольших сугробов, делая снежного ангела. В последний раз он этим занимался в десять лет. Такие тёплые воспоминания. Кенма стоит рядом. В его голове и мысли не было сделать так же, поэтому Козуме просто наблюдает за Куроо. Внезапно Тецуро замирает, скорчив лицо в гримасе боли, и хватается за горло, переворачиваясь на бок, спиной к парню. Кенма впал в ступор. Только что всё было хорошо, как так резко могло что-то случиться?

— Куро, что с тобой? — Козуме садится на колени рядом и кладёт ладонь на чужое дрожащее плечо. — Я сейчас Льва поз...

Не договаривает. Тецуро хватает его за ладонь и тянет на себя, смеясь во всё горло, за которое хватался минуту назад. Теперь Кенма хочет схватиться за него и сдавить посильнее. Они оба валяются на снегу: недовольный студент и все ещё хохочущий пациент. Козуме, вытряхивая снег из капюшона, шепчет, что поступок глупый и ни разу не забавный, заставляя Куроо засмеяться ещё громче. В реальность обоих возвращает вибрация телефона от звонка в кармане Кенмы. Это был Саито Хидеаки, благосклонно напомнивший, что у студентов сдача доклада будет через пять дней, а тот и забыл вовсе. Саито попросил Козуме приехать прямо сейчас, чтобы они могли проверить всю работу. Хидеаки договорился с советом на тему того, чтобы Кенма сдал свой проект лично для них, не зачитывая его перед всеми в аудитории. Студент помогает Куроо подняться, оттряхивая его спину.

— Мне срочно нужно уехать в университет.

— Ого, — удивляется Тецуро. Такие ситуации, когда два человека остаются наедине в такой неудобно-романтичный момент, и их резко прерывает звонок или мимопроходящий друг, он видел только в фильмах. Это ведь клише. Оказывается, в жизни так тоже бывает. — Ты придёшь завтра?

Кенма пожимает плечами:

— Пока не знаю. У меня сдача проекта через пять дней.

Козуме проводил Тецуро до входа в центр. Второй слегка расстроился, ведь их прогулка не была такой долгой, как хотелось. Кенма не оставил это без внимания. Вспоминается утреннее «пробуждение» Тецуро.

— Каждый раз, когда тебе захочется иглы, — пей чай, — Кенма стоит вполоборота, держась за белый косяк правой рукой, мягко улыбаясь и сверкая глазами: — Это войдёт в привычку, и вскоре ты совсем забудешь об этой потребности. Пообещай мне.

Сердце Куроо разгорается всё больше и больше, бьётся так сильно, что вот-вот вылетит из груди. Губы сами по себе растягиваются в улыбке, и Тецуро шепчет мягко:

— Обещаю... — за всё то время, которое он провёл с Кенмой, Тецуро запомнил множество правил. Самое новое и, теперь уже, главное из них: «чай лучше иглы».

***

Город искрит огнями и обилием красок.

Яркие фонари украшены гирляндами, рекламные вывески теперь в зелёно-красных тонах, а в воздухе, стоит пройти через центр города, чувствуешь пряности, гвоздику и миндаль. Дорожки расчищены от сугробов, на скамейках виднеются веточки омелы. Кенма шагает через белоснежный парк, краем глаза наблюдая за такой зимней красотой. В центре ощущается аромат свежей сосны и эвкалипта — серпантин на искусственной ёлке, дабы создать хоть какой-то настрой. Хайба на пару с Куроо не летит по лестнице, кидаясь в объятия Козуме. Лев ещё утром написал, что Тецуро пойдёт на томографию, и попросил принести что-нибудь праздничное. Они будут украшать палату Куроо. За стеклянной дверью, через матовые вставки видно, как Хайба перебирает вещи в неизвестной красной коробке, откладывая понравившиеся рождественские украшения на белесое одеяло. Дверь открывается бесшумно. Кенма даже не думал о том, чтобы напугать Льва. Он просто очень тихий, но Хайба всё равно дёргается, резко разворачиваясь и хватаясь за сердце.

— Кенма! За что? — стажёр смеётся, стараясь перевести дыхание. Коробка за его спиной почти пустая, на самом дне шуршит нечто блестящее. — Принёс?

Козуме кивает, доставая из рюкзака чёрный пакет. Лев широко улыбается и хватает с матраса маленькую рубиновую коробочку. За шелестом гладкой плёнки слышится треск картона, и Хайба достаёт стеклянный граненый флакон с длинными чёрными палочками в отдельном пакетике. Миндальное масло.

— Тёплый и пряный аромат, с нотками сладкого апельсина, абрикосовой косточки и слегка горького миндаля, — Лев крутит флакон в руке, откручивая крышку. Кенма на всякий случай подставляет ладони под стеклянную колбочку. — Честно говоря, довольно дорогое, но для друга не жалко!

Хайба улыбается своим же мыслям и аккуратно ставит масло на прикроватную тумбочку, раскрывает маленький пакет, доставая из него чёрную ароматическую палочку, дабы привкус разлетелся по всей палате. Козуме быстро забирает у него палочку и отламывает половину — так будет не настолько приторно. Пока Кенма возится с маслом, Лев раскрывает его пакет. Атрибута немного, но создать праздничную атмосферу получится.

Тецуро возвращается уставшим в сопровождении Льва, оставившего Козуме наедине с телефоном всего на семь минут. Хайба просит Куроо закрыть глаза и не открывать, пока тот не попросит. Так по-детски, но Тецуро выполняет просьбу. Под радостное «Сюрприз!» Льва и аплодисменты Кенмы, глаза открываются, и Куроо не верит. Палата выглядит такой уютной, праздничной: обвешанная гирляндой стена напротив кровати, маленькая искусственная ёлочка с блистающими под огнями шариками на столе, новый тёплый плед и такой приятный аромат. Но ещё приятней была лёгкая улыбка на лице Козуме. Он редко проявлял свои настоящие эмоции, тем более не показывал улыбку, так что этот момент Тецуро сбережёт. Всё это трогает душу, и на лице играет палитра эмоций: от удивления и негодования, до безумной радости и счастья.

Сидят они долго, разговаривая о многом. Куроо устроился на кровати полусидя, а Кенма и Лев — сбоку. Хайба принёс домашнее имбирное печенье, угощая своих друзей, и от этого тёплого жеста душа заиграла сильнее прежнего, разливаясь яркими красками. А потом Льва вызывают к одному из пациентов на третьем этаже. Дождавшись ухода стажёра, Козуме вздыхает.

— Я уезжаю к родителям на Рождество, — осторожно проговаривает Кенма. Он знает, друг не сильно расстроится. Тем более они могут созвониться по видеозвонку, но если бы они втроём — Кенма, Тецуро и Лев — отпраздновали здесь, в центре, украшенном блестящими снежинками, разноцветной мишурой, то все были бы в восторге. Пили бы горячий чай с имбирём, смотрели Рождественские фильмы, играли в разные игры, Лев и Куроо обязательно уговорили бы Кенму зажечь бенгальские огни хотя бы через окно (Хайба знал, что это запрещается в палате, но в Рождество он готов сделать исключение ради Тецуро, который не видел нормальных праздников года два. Посиделки в центре — не то, что освещает душу лучом заботы и любви). Вся палата была бы в их распоряжении. А теперь и сочельник, и Рождество Куроо проведёт без Козуме. Зато Хайба будет рядом. Он четверых заменит своим неугомонным характером.

— Надеюсь, мы сможем созвониться, — Кенма кивает и глядит сочувственно. — Будь добр, под кроватью, — продолжает Куроо, улыбаясь и поворачивая голову в сторону Козуме: — Подарочная коробка.

Кенма глядит непонимающе, а затем быстро опускается на колени и достаёт из-под кровати синюю коробочку с атласной лентой, садится на койку, не отрывая взгляда от коробки. Лента развязывается.

— Лев помогал мне собирать коробку, — хрипло смеётся, наблюдая за реакцией Козуме и поднимая дрожащую руку: — Ведь мои руки не в ладах с собой.

Кенма достаёт плотный картон, приклеенный к крафтовой бумаге. Кривой текст, множество блёсток, нарисованные деревья и поляна, но самое главное — нарисованные Козуме и Куроо, весело улыбающиеся и держащиеся за руку.

— Это мне? — Кенма переводит взгляд на Тецуро, пальцы слегка сжимают края бумаги.

— Нет, Льву! — цокает Тецуро и закатывает глаза. Козуме ухмыляется, сам удивляясь. — Конечно тебе!

Козуме слов не находит. Нет ничего приятнее, чем подарок, сделанный своими руками. Обычно Кенма получает подарки-посылки от Хинаты, так же отправляя по почте подарочные наборы для Шоё. Козуме любит одаривать друга своими самыми любимыми, по совместительству, редкими вкусами чая. Студенту не жалко, правда. У него на душе становится так тепло, когда Хината расцветает в солнечной улыбке, теряя дар речи, тараторит, как сильно он хотел бы сейчас обнять Кенму. Второй отвечает взаимностью. Он давно забыл,какого это, видеть улыбку человека в реальности, иметь возможность взять за руку или обнять. Пускай Тецуро далеко не художник, но для Козуме эта картина была самой лучшей, и теперь она будет красоваться в квартире, над столом, как самый редкий экземпляр художества в мире. Куроо смеётся, и Кенма, подхватывая его настрой, улыбается.

Они решили посмотреть фильм. Самый обычный, на Рождественскую тематику, дабы ещё больше зарядиться ощущением предстоящих праздников. Экран телефона не настолько большой, как хотелось, но это лучше, чем ничего.

— Скоро наступит промозглый седой январь, — шепчет Куроо, когда в фильме началась метель. Это напомнило ему, как они с другом застряли посреди поля в метель. В январе. Машина въехала в сугроб. Связи не было, ближайших заправок тоже, пришлось выкапывать руками и небольшой лопатой, зимой всегда лежащей в багажнике. Тогда это напугало ужасно, но сейчас Тецуро вспоминает об этом случае с улыбкой.

— Твой любимый месяц? — Кенма ставит фильм на паузу и слегка наклоняет голову в сторону собеседника.

— Мой любимый месяц — начало и середина марта. Люблю, когда природа освобождается от белого плена, начинает цвести, — Куроо рисует воображаемые линии в воздухе длинными пальцами, широко улыбаясь: — Ассоциация с возобновлением человеческой души после тяжёлого жизненного периода, — слабый смех и прикрытые глаза. Теперь это кажется таким родным, по-домашнему уютным: — Как видишь, мне это знакомо.

Оставшееся время они провели в тишине. Когда на экране появились титры, а закадровый голос начал перечислять всю съёмочную группу, Козуме сел ровно и неожиданно спросил, смотря не в глаза напротив, а куда-то в окно:

— Ты любишь смотреть на звёзды?

— Я не знаю. Тут лампы вместо звёзд.

Студент поднимает на колени рюкзак. Теперь он пустой, цель видно сразу. Длинный провод, на него прицеплены лампы в виде звёзд: большие, поменьше; голубые и белые; с блестящей окантовкой и без неё вообще.

— Это мой подарок.

Куроо собирался помочь Козуме повесить «звёзды» на стену, но тот отрёкся от помощи, не позволяя Тецуро даже встать с кровати. Кенма справился сам, засовывая вилку в розетку, нажимая на кнопку, и миллион огней озарили помещение. В темноте звёзды совсем как настоящие. Козуме подарил ему звезды. Он подарил ему целый космос. Никто ещё не делал такого для Куроо. Студент возвращается к Тецуро, и тот садится ровно, не в силах оторваться от столь манящих и ярких огоньков.

— Ты мне нравишься.

Первый раз в жизни Кенма не до конца понимает. Или не хочет понимать. Принимать ситуацию. Ему сделали комплимент? Заодно и в любви признались?

— Что? — Козуме поворачивается голову на Тецуро, глядит с неясностью в глазах, словно просит повторить. Куроо не повторяет, лишь резко наклоняется и целует мягко в губы. Целует тепло, нежно, до мурашек по коже, до потери дара речи. Все ненужные слова, звуки, лишние эмоции отдаляются на задний план, остаются лишь они вдвоём: Тецуро и Кенма. Чувства разливаются внутри сладким соком, словно в душе расцветает бордовая вишня и ароматная сирень. Поцелуй хоть и не долгий, но бодрит лучше самого крепкого вина. Кажется, длится это вечность. Куроо отстраняется первый, но все ещё держит ладонь на чужой щеке, мягко поглаживая большим пальцем.

— Я люблю тебя, — шепчет в самые губы, кладёт слегка дрожащую ладонь чуть ниже чужой мочки уха и вздыхает: — Очень.

Честно говоря, Козуме хотел остаться на праздники здесь.

Он безумно скучал по своим родителям, правда. Учёба в другом городе — сложно, очень. У матери Кенмы душа болела, так сильно она переживала, зная, насколько же её сын нелюдим. Козуме очень хотелось её успокоить, обнять, поговорить об абсолютно бессмысленных вещах, лишь бы увидеть улыбку на лице такого родного человека, а после поведать чудесную новость. Как сильно обрадовалась бы миссис Козуме, узнав о новых знакомствах Кенмы. Счастью не было бы предела. Кстати, о счастье. Улыбка Тецуро не сползала до самого ухода студента, и, скорее всего, не растворилась она даже после того, как Козуме покинул центр. Та улыбка была такой искренней, прямо как их недавний поцелуй. На губах всё ещё осталось приторное послевкусие чувств и, совсем чуть-чуть, таблеток. Кенма не до конца понимает, что чувствует по этому поводу, но сердце каждый раз пролетает через сверхновую, а в горле пересыхает. И Козуме не может откинуть эти чувства, его тело действует само.

Шестой этаж, парадная протяженная, с множеством дверей в жилые квартиры, два лифта — грузовой и стандартный. Каждую зиму стены здесь украшают омелой, и её аромат — свежий, лесной — разлетается повсюду. Из мыслей выводит вибрация телефона в руке, по длинном коридору разлетелась мелодия рингтона. Казалось бы, Куроо или Лев, но нет. На дисплее отобразилось то имя, которое Козуме совсем не ожидал увидеть:

— Привет, мама.

Кенма правда не ожидал. Вроде как договаривались созвониться перед отъездом Козуме, но, видимо, его мама не может дождаться встречи с сыном. Разговаривают они больше часа. Столько всего накопилось, столько всего нужно рассказать, но Кенма не спешит, хочет подойти к этому с трепетом, аккуратно.

— Ну, что у тебя новенького? — слышится на другом конце провода счастливый тон, парень так и чувствует улыбку на губах матери.

Кенма считает, что время пришло. Стучит пальцами одной руки по чехлу телефона, а пальцами второй перебирает складки одеяла. Слова вылетают сами, и Козуме не в силах остановить этот поток:

— Я завёл себе двух друзей, — тихо, но резво, говорит парень. В горле пересыхает и застревает ком. Он молчит. На другом конце гнетущая тишина, так и обжигающая слух.

— Правда? — голос дрожал. Кенма чувствовал в нём трепет и недоверие. Как бы ему хотелось сейчас обнять свою маму, уверить, что всё сложилось чудесно, что у него всё хорошо сейчас. Он знал — эта тревога перед будущим обжигала не только его. Козуме молчал. Не знал, как это преподнести. — Милый, прошу, не молчи.

Кенма глубокого вздыхает. Рассказывает обо всем: о том, что накопилось, о новых знакомствах, о скорой сдаче проекта и, конечно же, Льве с Куроо. Это отдельные персонажи его жизни, занимающие самую главную ступень. Миссис Козуме не перебивала сына, хотя вопросов было не меньше, чем воды в океане. Она внимательно слушала его. Кенма знал, что та вот-вот расплачется, но все же не умалчивает и о самой главной части — Тецуро находится в реабилитации. Он просто не видит надобности скрывать что-то от своей матери. Что такого в том, что Куроо находится там ради помощи для самого себя же?

Женщина удивляется нисколько тому, что новый знакомый Кенмы — наблюдаемый в центре для наркозависимых, а тому, что Тецуро отмечал все праздники не в кругу семьи, а с абсолютно незнакомыми людьми. И вот теперь у него появился шанс встретить Рождество с новым другом. Самое счастливое Рождество. Однако и этот шанс у него отняли.

— Милый, — миссис Козуме дожидается, когда Кенма закончит свой рассказ, чтобы предложить самую неожиданную идею. Студент даже и не думал о таком. — Если хочешь, останься с ним.

— Мам, — Кенма не хочет оставлять своих родителей одних в этот праздник. — А как же вы?

— О нас не переживай, — голос становится всё более хриплым. Козуме чувствует, как самого родного человека накрыло волной чувств: — Мы каждый год вместе, можем созвониться. Я чувствую, что ты тоже хочешь остаться. Бедный мальчик давно потерял представление о нормальном празднике. Пожалуйста, побудь с ним.

И Кенма не в силах спорить. Его мама права. Она всегда права. Глаза блестят под светом лампы, сердце стучит бешено, тело пробивает дрожь, и Козуме даже не старается отогнать эти чувства от себя. Сейчас это чуждо. Сейчас он хочет почувствовать себя живым.

— Спасибо, мама...

***

Лев перебирает бумажки и шустро ставит в угол каждой печать. Кенма сидит рядом с ним, складывая бумагу в ровную идеальную стопку.

— Я уверен, Ямада-сэнсэй разрешит тебе остаться в центре на Рождество! — его тон весёлый, оптимистичный. Хайба уверен в своих словах. Где-то глубокого в душе парень знал — Козуме будет с ними в Рождество. Лев взбудоражен, его кровь бурлит от такого шквала эмоций. Кенма не умеет так. Он прячет свои настоящие чувства. Рука стажёра замирает, печать не падает на лист. Уголки губ поднимаются вверх, а в глазах горит предвкушение: — Куроо будет счастлив.

Козуме всегда знал, что Лев Хайба — самый искренний человек на свете. Порой он легкомысленный, имеет слишком светлые представления об этом мире, но именно это делает его тем Львом, зацепившим Кенму в первый день их встречи. Обычно студент не замечает никого. Есть что-то в Хайбе такое необычное и цепляющее. Возможно, именно его болтливость и породила начало их дружбе. Громкий щелчок печати разносится по всему карточному кабинету, Лев встаёт со стула,и ножки с неприятным скрежетом царапают пол. Сегодня не так много документов.

Коридор длинный, взгляд цепляет огромное количество украшений: на подоконниках лежит разноцветная мишура, в кабинетах с карниза свисает гирлянда, коридоры пустые, широкие и просторные — большая часть пациентов находится на общем сборе. Куроо в том числе. Лев просит Кенму подняться к палате Тецуро. Они вдвоём — точнее, это была идея Хайбы — собираются сделать другу сюрприз. И сюрпризом будет то, что Козуме останется с ними в Рождество.

Тецуро возвращается помятым, взгляд его сонный. Лев придерживает его за плечо и глядит грустным взглядом на студента. Они подходят ближе, Куроо улыбается Кенме и тянется за объятиями. Один резкий шаг, и парень тут же хватается правой рукой за лоб, тихо шикая, но все-таки обнимает Козуме левой, легко поглаживая по спине. Студент легонько похлопывает парня по спине, глядя на Льва изо чужого плеча.

— Ночью не мог уснуть из-за внезапно нахлынувшей тревоги, — объясняет Хайба, открывая дверь в палату. — Мы почти всю ночь играли в карты, и, когда Куроо более-менее успокоился, уснул, однако, сон оставался тревожным.

Кенму отпускают крепкие объятия, рукой приглашая переступить порог:

— Я мог и сам рассказать, — ступает следом за парнем. — Прости за мою сегодняшнюю пассивность. Голова безумно болит.

Козуме всё понимает. Уверяет — ничего плохого не случится, если Тецуро отдохнёт сейчас. Кенма побудет рядом и поиграет в какую-нибудь игру на телефоне. Совсем несложно. Он чувствует, что рядом с ним Куроо становится спокойнее. А сюрприз... Расскажет попозже.

Кенма сидит на стуле, облокотившись на подлокотник, и читает книгу, совсем рядом с кроватью Куроо. Вытяни он руку и дотронется до щеки Тецуро. Шторы закрыты, лишь маленький серебряно-белый просвет вливается в комнату; на тумбочке белая лампа, на стене яркая гирлянда и светящиеся в темноте звёздочки, созвездия и полумесяц — единственный свет в палате. Козуме принёс всё это из дома, а гирлянду достал с самого дальнего верхнего угла встроенного в стену шкафа. Редко нужны были столь яркие огни в доме за исключением Нового Года и Рождества, а затем отправлялись обратно в долгий ящик. На кровати Тецуро два тёплых пледа (хоть помещение и отапливается, перестраховаться надо) — Кенмы и центра; он накрылся пледом Козуме, а второй разместился в ногах. В последнее время его всё чаще клонит в сон, временами Тецуро это даже не может контрлировать и просто отключается, но бодрый Куроо — разговорчивый Куроо. Его, как и Льва, не заткнуть. Состояние пациента уже нормализируется, иглы и иных веществ он не требует, заменяя наркотики тёплым чаем с различными раритетными вкусами, что здесь, в Японии, не найти. Чай со смешанными вкусами белого шоколада, бергамота с клубникой, арбуза с лимоном, но имбирь с персиком — обожаемый Куроо. Он пил его и утром, и днём, и вечером, и ночью. Если бы Козуме не принёс ему чайную коробку с необычными вкусами, что, между прочим, отхватил последнюю на сайте, то Тецуро довольствовался бы обычным чёрным и зелёным чаем с лимоном и мятой. И он был несказанно благодарен Кенме за такой дивный подарок.

Страницы шелестят под пальцами, за окном каплями накрапывает дождь, а чай в термосе уже остывает. Кенма пообещал в следующий раз заварить Куроо чай с мёдом и маракуйей, по личному рецепту. Никому не хотелось раскрывать данный рецепт, но ради Куроо он готов. Слышится протяжное мычание и потягивание на кровати. Тецуро проснулся. Головная боль отступила. Ярко-янтарные глаза, что могли заменить гирлянды, смотрели ровно на Козуме, который ещё пару минут делал вид, словно не замечает чужого пробуждения.

— Может есть ещё метро или автобус? Тебе пора домой, уже очень поздно, — сонный хриплый голос, заботливый мотив. Куроо переживает за состояние Кенмы всё больше: как не проснётся, студент то за компьютером, то за телефоном, то за книгой, то ещё что-то, но не спит. Куроо ни разу не видел этого котёнка спящим. Козуме смеётся тепло и с душой, не отрывая взгляда от книги.

— Выгоняешь?

— Нет, что ты, — наблюдает, как парень напротив выправляет из-под себя ногу, садясь ровно и откладывая книгу на колени. Мягкий переплёт и ровные строчки на светло-бежевой шероховатой бумаге привлекают внимание: — Что читаешь? — Кенма поднимает книгу так, дабы было видно обложку, и Тецуро читает вслух: — «Человек для себя». Про что она?

Козуме наклонился ближе, зачитывая аннотацию:

— «Трогательная история о дружбе, предательстве, психологии и о том, как долго буря может царить в твоей душе».

Куроо приоткрыл рот, в его глазах горел алым интерес. Он предложил Козуме читать книгу поочерёдно, каждый по страничке, и Кенма перелистнул на самую первую страницу, на пролог, пододвигаясь ближе.

— Ложись сюда, — Тецуро двигается, кладя ладонь на нагретое место. Кровать не огромная, но если потесниться, то оба влезут. Кенма уж тем более. Но он хмурится, глядя осуждающе и постукивая пальцами по блестящей обложке, а после смущение озаряет его лицо. Козуме снимает кеды, которые каждый день прихватывает с собой на сменку, и запрыгивает на предоставленной место. Там тепло и мягко. Чувствуется аромат цитруса и персика с имбирём — запах Куроо. Кенма втягивает в себя головокружительный аромат, в голове рождаются миллионы чувств, но виду парень не подаёт. Тецуро и так всё понимает.

Книга перечитана Кенмой уже сто раз. Она его любимая. Хината одолжил ещё тогда, когда их школы играли друг с другом на матчах, но так и не забрал. Шоё оставил книгу на память, когда переезжал в другой город, и теперь мальчики только переписываются, раз в месяц созваниваясь по видеосвязи. Козуме никогда не показывал своих чувств, ему это было незачем, но самому себе врать не мог — скучал по старому другу очень сильно. Последние два года он провёл в одиночестве, даже не пытаясь найти общий язык с однокурсниками, потому куратор — по совместительству преподаватель естествознания — стал его наставником, для лучшей адаптации в группе. Не помогло. Это время скрашивали лишь учёба, компьютерные игры, телефон и переписка с Хинатой. Однако сейчас Козуме чувствовал себя лучше. Лев скучать не давал, да Куроо хватку не терял. Кенма и подумать не мог, что смог бы завязать общение с бывшим морфинистом, а если бы и Шоё узнал — в обморок бы упал.

Поджимая ноги и устраиваясь поудобнее на руке Тецуро, Козуме открывает пролог. Читали они с увлечением, Куроо в некоторых моментах вспоминал и свои ошибки прошлого, уже в сотый раз рассказывая о них, но теперь с оптимизмом, без прежней апатии и стресса. Страница пятьдесят третья, табель часов незаметно перешёл на полночь. Тецуро остановился на последней реплике, переворачивая страничку, ожидая, когда Кенма начнёт свою часть. Его одарили молчанием. Взгляд переведён вниз, прямо на крашеную макушку. Оказывается, Козуме уснул под голос Куроо. Перебирая пряди светлых волос между пальцами, Тецуро тяжко вздохнул.

— Прости, что появился в твоей жизни.

***

Утро.

Приоткрыв глаза, Кенма решил, что все ещё находится в своём сне: спереди дверь палаты Куроо и стул, сбоку гирлянда и яркие звёзды, на прикроватной тумбочке лежит его телефон, и осознание приходит только через пару минут. Пытается встать с кровати, приподнимаясь на локте, и чувствует, как с плеча соскользает чужая рука и останавливается на талии. К его спине, очень-очень близко, прижимается Тецуро, уткнувшись носом в спину и чуть хмыкая из-за отчаянных попыток Козуме встать. Куроо отпускать не собирается, приходится приложить немного усилий, дабы освободиться из цепких тёплых объятий. Кенма уснул прямо здесь, рядом с Тецуро, надеясь, что никто из персонала, кроме Льва, его не заметил.

Хайбы в коридоре не видно. Козуме слышит, как его окликивают, и оборачивается. Ямада Акайо идёт прямо к нему с чёрной папкой в руках.

— Кенма, доброе утро, — Козуме кланяется, здороваясь. Видимо, мужчина не знает. Наверное. — Утром я заходил в палату к Куроо Тецуро для проверки его состояния, а то в последнее время он не очень хорошо спал, и заметил тебя. Я всё ждал, когда ты проснёшься, чтобы поговорить, — и вот тут по телу прошёл разряд тока. Значит, их видели. Но в этом ведь нет ничего такого. За исключением того, что Козуме нарушил одно из правил и остался на ночь в центре, но его бешеное сердцебиение успокоилось, когда на лице Акайо заиграла лёгкая улыбка: — Не переживай. Ничего не имею против того, что ты остался здесь. Да я больше, чем уверен, ты уснул случайно.

— Простите...

— Так вот, давай поговорим. Это касается Куроо.

Ямада давно заметил странное поведение Куроо рядом с Козуме: его взгляд мгновенно смягчается, речь становится складной и ровной, нежели со Львом. Кенма ещё много не знал о Тецуро, но узнать об этом «многом» ещё предстояло. Вопреки всей открытости пациента перед Козуме, студент узнает далеко не все. Потому мужчина и зовёт его в свой кабинет.

— Что тебе знакомо о реабилитации Куроо Тецуро? — Ямада Акайо взял чашку с крепким кофе и сел в чёрное кресло, ладонью указывая Кенме на диван. Козуме мялся в коридоре, теребя край толстовки, не решаясь ступать. Заметив напряжение студента, Ямада улыбнулся той самой улыбкой, которой одаривал каждого человека. Эта улыбка могла растопить сердце и сломить лёд в душе: — Я отвечу на все твои вопросы и расскажу всё, что тебя так тяготит. Не бойся и присаживайся!

Кенма немного расслабился, проходя и легко присаживаясь на тёмный кожаный диван. В голове был шторм вопросов, но ни один не получалось выдавить из себя. Собеседник в белом халате не стал торопить Козуме, сняв очки и выпив немного чёрного кофе, что заставил сморщить нос — слишком крепкий. Золотистые глаза накрыли веки, которые сейчас казались такими свинцовыми. Досчитав мысленно до десяти, Кенма поднял голову и рассказал врачу всё, о чём поведал ему Лев две недели назад.

— Это тебе Хайба Лев рассказал? — ответа и реакции нет: — Значит точно он. Не волнуйся, я не буду ругать Льва. Он не виноват, что услышал это. Я подозревал, но он так легко надевает маску дурачка, что и не смог полностью придать этому значение, — Козуме ухмыльнулся. «Маску дурачка». Получается, Хайба всегда ходит в маске, за исключением того момента, когда он раскрывал немногие карты в комнате для персонала: — Задай мне этот вопрос, и я отвечу.

Ямада знал, что хотел спросить Кенма, и Кенма это понимал. Они оба отличаются проницательностью и чтением людей по эмоциям. Кадык метнулся вверх, дрожь прошла по спине, и Козуме, подняв голову, чётко спросил:

— Что с Куроо?

Этого вопроса Акайо и ждал. И знал, что именно его задаст собеседник.

— Лев не соврал, — Ямада сложил кисти друг на друга и, подняв их, упёрся подбородком на тыльную сторону ладони: — У Тецуро и вправду была третья стадия. За все года, что я провёл здесь, ещё ни разу не имел дело с такой ситуацией. То, как он выглядел — не передать словами, но я попробую так, — мужчина надел очки, открыл тумбочку и достал оттуда очень старый и потрёпанный ластик, положив его перед Кенмой: — Как ты можешь описать этот ластик?

— Потрёпанный жизнью, — Козуме взял его в руки, отрывая чуть свисающие кусочки: — Из него уже выдавили всё, что можно. Стоит купить новый, а этот выкинуть.

И тут парень понял, что имел ввиду врач. Кенма поднял взгляд на грустную улыбку Ямада-сэнсэя. Блеск его глаз был виден через стёкла:

— Именно. Но даже такой ластик можно привести в форму. Куроо Тецуро и этот ластик похожи: обоих собирались кинуть как можно дальше на произвол судьбы, не осознавая, что оба ещё многое смогут сотворить, — теперь выражение лица мужчины стало серьёзней: — Тецуро выглядел неописуемо: огромные лиловые синяки, меловая кожа, был безумно худым, словно не ел три месяца, а дар речи пропал, но самым страшным было то, что его ноги и руки дрожали так сильно. Тецуро не мог нормально ходить. Первые месяцы он ничего не мог делать сам, но реабилитация не стояла на месте, и через полтора года этого парня было не узнать. Он встал на ноги и, в прямом смысле, научился заново ходить, держать чашку и говорить. Мы были безумно рады, а когда он начал более-менее требовать общения, мы переместили его в общую палату.

— Тот самый третий круг, про который говорил Лев? — внезапно спросил Кенма.

— Да.

— И это всё? Но тогда почему он находится здесь уже третий год?

В глазах Ямада мелькнул страх вперемешку с болью. Мужчину словно током ударило, и разряд прошёлся от кончиков волос до пят. Он тяжко выдохнул, и показалось, что его голос дрожит:

— Это было затишье перед самой сильной бурей, — руки главного врача затряслись, и Акайо потёр их, дабы успокоиться: — Как ты и сказал, Лев услышал не всё, но он немного перепутал. Эта стадия началась после третьей. Однажды ночью, когда мы уже собирали бумаги, дабы подготовить Тецуро к выписке из реабилитации, случилось ужасное. Ночью, в общей палате, мы услышали шум и сигнал кнопки вызова врача. Куроо понадобилась игла. Очень. Он словно с катушек слетел, буянил, приставал к соседям по палате, дабы те дали ему шприц. Я никогда не забуду его взгляд: пустой, огромные чёрные зрачки и снова трясущиеся руки, — Ямада переживал этот момент так искренне, словно Куроо — его сын или внук: — Мы поместили его обратно, за закрытую дверь, и перед этим вкололи снотворное. Он бился в дверь и кидал предметы, кричал и сквернословил, обещал, что если прямо сейчас ему не дадут ту самую иглу, он вскроет себе вены зубами и начал отсчёт до десяти. Мы не на шутку перепугались, готовые вбежать в палату, но снотворное подействовало вовремя — Тецуро досчитал только до четырёх.

Эта история удивила Кенму не на шутку. Сейчас Куроо такой добрый, весёлый и открытый. Неужели он и вправду был таким?

— Но ведь, сейчас ему лучше, — в глазах мелькает надежда, и это чувство пугает Козуме. Он ещё никогда не чувствовал такого. Тецуро открыл в нём новые эмоции, некогда закрытые от всех. — Если он пришёл сюда, значит, Куроо понимал — ему нужна была помощь.

— Мы не можем давать гарантий насчёт его нынешнего состояния, — Акайо потёр лоб. Было видно, как он переживает за Тецуро. Переживает по-настоящему, как за своего сына: — Тем более он пришёл сюда не сам. Его привели.

— Его родители? — неожиданно спрашивает Козуме. Лучше стоит узнать это от Тецуро, но вопрос сам вырвался.

— Миссис Куроо не разговаривает со своим сыном более пяти лет, — мужчина тяжко вздыхает. Осознание того, через что прошёл Куроо, делает больно. Это все накинулись на него в такой молодости, но он же не мог быть один всё это время. — Его привёл кое-кто другой, но, как мне кажется, это тебе лучше узнать от него.

Кенма выходит из кабинета с той самой чёрной папкой. Внутри вложена справка о пребывании в центре и рядом фамилия и имя обладателя — Куроо Тецуро. Ямада принёс эту папку из самого дальнего архива, к которому не было доступа ни у кого, кроме Акайо и его заместителя. Мужчина был уверен в своём решении. Кенма имеет право знать, раз уж он единственный, кто нашёл с Тецуро общий язык. Козуме сидит на диване, на первом этаже, перелистывая страницы. Много пугающих слов: «периодическая кома во сне» по пятнадцать минут или два часа — всё это время Куроо находился в абсолютно бессознательном состоянии; «повторяющиеся нервные срывы и временная потеря воздуха» — лёгкие постоянно переполнялись, мозг словно отключался, и Тецуро постоянно задыхался; тревога во сне — первое время с Куроо кто-то сидел, пока тот спал. Он не мог спать нормальным сном. Каждый раз Тецуро просыпался посреди ночи, и ему становилось плохо, очень плохо. Уснуть снова было невозможно. Неизвестно, как Куроо протянул руку к шприцам. Неизвестно, как он жил до пребывания в центр. Неизвестно, кто был с ним все это время. В одиночку, в таком состоянии, Тецуро не выжил бы. В папке есть многое, но далеко не всё. Кенме хочется узнать подробности в самых ярких красках, потому он и идёт к Куроо. Через матовое стекло видит, как тот ёрзает на кровати. Видимо, уже проснулся. Дверь открывается с лёгким скрипом, и Тецуро оборачивается с улыбкой. Он знает, что пришёл Кенма. Лев обычно врывается с громкими возгласами, а персонал сразу же здоровается. Таким тихим может быть лишь один человек.

— Кенма! — тянет Куроо, легко улыбаясь. Сам Кенма видит боль в чужих глазах, видит, как сейчас тяжело Тецуро. Взгляд пациента падает на черную папку. Он её знает. Улыбка тут же испаряется. Брови сводятся к переносице, и Куроо надеется, что Козуме не вычитал там ничего такого.

— Как так получилось? — папка благополучно оказывается на прикроватной тумбе, и студент спрашивает трепетно, садясь на край кровати.

— Ты про то, как я оказался здесь? — Тецуро поднимает взгляд с папки на Кенму. Глаза сияют в свете лампы.

Козуме рвано дышит. Имеет ли он право такое спрашивать? Поделится ли своей болью Куроо? Тот рассказал о себе в «клубе поддержки», многое студент вычитал в справке, но ведь это не просто ошибка молодости, это далеко не все. Парень видел, что Тецуро хочется с кем-нибудь этим поделиться, и Кенме предначертано стать слушателем. Полную и истинную историю знают лишь два человека — Куроо Тецуро и тот, кто его сюда привёл.

— Это началось пять лет назад: колледж, после университет, ДТП. Выжили все, кроме моего отца. Долгое время я провёл в одиночестве и своих мыслях, а через месяца два гулянки, алкоголь и сигареты, потом перешёл на кое-что посерьёзней. На кое-что, что крышу сносит так, каждый раз хочется всё больше и больше. Забыл про спорт, хобби, стоял на границе отчисления, мама оборвала со мной все связи. Она пыталась вернуть меня на ровную дорожку, но я уже не мог. Это было выше моих сил, а после попал сюда, когда у меня случился первый приступ.

— Ты сам сюда пришёл за помощью? — Козуме уже знает, что он пришёл сюда не сам, но студент должен услышать это именно от Куроо.

— Друг притащил меня сюда за помощью, — улыбка. Она была непривычной, она была другой. Это грустная улыбка, а в глазах отражались настенные звёзды: — После того, как я попал сюда, мы не виделись год. Реабилитация и работа с психологом более-менее поставили меня на ноги, а когда дали зелёный свет, он приходил ко мне каждые приёмные часы, мы смотрели фильмы, играли в игры, шутили и просто смеялись.

Тецуро казался счастливым, но его взгляд показывал совсем другое. В груди что-то защемило, и Кенма уже было подумал, почему Куроо говорит о нём в прошедшем времени. Козуме читает людей как книги, но сейчас он не мог углубиться в состояние Тецуро. Этот парень непредсказуем, никто не знает, что творится у него в голове. Не желая забивать себе голову посторонними мыслями, Кенма просто спросил:

— Он недавно приходил?

— Нет, — грустная усмешка и боль в сердце. Невооружённым глазом было видно, как сильно Куроо пытается справиться с болью: — Последний раз он приходил два года и шесть дней назад. Это я его попросил больше не приходить. Ему было больнее, чем мне. Видеть своего лучшего друга в таком состояние — ужасно. Он долго отнекивался, не хотел меня бросать, но я убедил его, что так будет легче всем, и мой друг сдержал обещание. В последний день он поклялся, что придёт тогда, когда мне станет лучше. Он так и не пришёл, — Куроо замолчал. Он был не в силах сдержать эмоций, да и Кенма был на грани. Тецуро закрыл глаза и помотал головой: — Я скучаю по нему, правда.

— Как его зовут?

— Котаро, — Тецуро улыбается, вспоминая вечно улыбающееся лицо друга. — Он как Лев в степени миллион: язык без костей, бесконечная энергия, переменчивое настроение и безумно доброе сердце. Если бы не он, я вряд ли бы выжил, — Куроо потёр переносицу, силясь отогнать слёзы. Козуме опустился, обхватывая рукой и ногой тело Тецуро: — Прошу, давай больше не будем об этом.

Кенма и сам не против. Ему сложно и больно всё это слышать. Он считал, что его жизнь нелёгкая, что это над ним смеётся Вселенная, подбрасывая самые ужасные варианты событий из всех. Но вот над кем действительно Вселенная отыгралась, так это над Тецуро, а он ещё смог сохранить образ такого светлого и оптимистичного человека. Козуме бы точно не смог.

— Я принёс чай в термосе и книгу Фромма. Мы не дочитали её до конца, — студент старается хоть как-то сменить тему. Им надо отвлечься, спрятаться от реальности и забыть о времени.

Куроо очень хочет составить компанию парню, но его взгляд был такой замученный и уставший. Он извинился огромное количество раз, Кенма даже со счёта сбился. Накрывая высокого парня одеялом и пледом, Козуме аккуратно устраивается у него в ногах с книгой и открывает страницу, отмеченную небольшой позолоченной скрепкой в форме кактуса. Теперь рядом, на полу, стоит термос. Опусти руку с кровати — ёмкость с чаем у тебя в руках. Кенма пообещал рассказать всё, что сейчас прочитает в одиночку, пускай и знает все эти главы наизусть. Перечитывать любимые книги даже полезно. Второй кивает с улыбкой, отдаваясь сну, что обволакивает так сладко.

Он чувствует, как тело трясёт.

Кенма заснул в ногах Тецуро. От чужой дрожи он и проснулся. Книга выпадает из рук, и Кенма глухо хмыкает, зевая и потирая глаза. Солнце садится рано, в палате темень, лишь звёзды горят огнями на стене. Козуме оборачивается назад, на окно, поглядывая сквозь шторы на серебряный месяц, поднимаясь с кровати за вторым пледом для Куроо. Тецуро дрожит не от холода — Козуме понял это, только когда встал. В палате даже не холодно.

— Куро... — Кенма наклоняется к бледному телу близко-близко, шепчет тихо-тихо в лицо и трясёт легонько за плечо: — Куро!

Он совсем плох: бледнее, чем обычно, пульс еле прощупывается, дрожь бьёт всё тело, дыхание поверхностное, а на лбу выступает пот. Козуме стоит в растерянности, согнувшись над Тецуро, и приходит в себя через секунд так десять. Быстрым шагом выходит из палаты, пробегает по коридору, пролетает по лестничному пролёту и останавливается на первом этаже. Вдалеке стойка регистрации и — спасибо, Вселенная — спина Льва. Хайба чуть ли не ночует в центре, особенно по выходных. Сейчас это словно дар свыше. Кенма подбегает к стажёру, трясёт за рукав, проговаривая быстро:

— Лев! Врача! К Куроо! — Хайба наклоняется, ведь тот говорит с привычным тихим тоном, зато в быстром темпе. Козуме набирает воздуха в лёгкие, хватает край белого халата и впервые говорит так громко, срываясь почти на крик: — Главного врача к Куроо Тецуро!

Лев молниеносно достаёт телефон из кармана и, все ещё пребывая в шоке, находит номер врача, хватает стоящего напротив за руку, бежит в сторону лестницы, взволнованным голосом отзываясь в трубку:

— Ямада-сэнсэй! Срочно!

***

Кенма Козуме не любит игру «А что, если...?». Однако частенько в его голове пролетают мысли: «а что, если бы я не пошёл на журналистику?», «а что, если бы я не обратил на ту одинокую палату внимание?», «а что, если бы я не встретился со Львом?». Тогда, скорее всего, Кенма никогда бы не встретился с ним. Может быть, встретившись в старшей школе, они смогли бы избавить друг друга от гнетущих воспоминаний и жестоких испытаний жизни. Мир жесток абсолютно ко всем без исключения, и Козуме понимает это, как никто другой. Понимает кое-что ещё — он не готов прощаться с Тецуро. Ни сегодня, ни завтра, ни через месяц. Кенма не привязывается к людям, нет. Кенма скорее их терпит (Шоё исключение), но он не против встретить старого друга Куроо. Может быть, тот рассказал бы что-нибудь ещё.

Но сейчас, когда Кенма сидит рядом с кардиографом с таким громким пиканьем и в кругу длинных катетеров, студент не хочет думать ни о чём другом. Тецуро не подавал никаких признаков жизни. Видимо, организм не выдержал такого стресса, но ведь было всё так хорошо. Почему же? Рабочий персонал не знал, что делать. Пациент уже готовился к выписке, чувствовал себя живее всех живых, и тут внезапное перекрытие дыхательных путей. Ямада не остался в стороне. Он тоже негодовал, волновался и боялся. Вся эта ситуация надавила абсолютно на всех. Особенно на Кенму. Завтра у него сдача доклада, через три дня Рождество, а потом долгожданные каникулы. Вдруг Куроо уже не проснётся? Да даже если и не проснётся, Козуме просидит здесь всё это время. Тецуро вечно отдавал всего себя, без остатка, без сопротивлений, первый проявлял инициативу, первый поцеловал. Кенма постарается ответить ему благодарностью, одаривая её в действиях, просидит здесь столько, сколько нужно. Чужая ладонь холодная, кажется такой ломкой. Она словно тонкий слой весеннего льда на таявшем озере. Чуть сожми — сломаешь пополам.

— Кенма? — тихий голос за спиной. Дверь не скрипит. Тецуро перенесли в кабинет реанимации. Хайба получил разрешение на то, чтобы перенести ещё и гирлянды-звезды. Теперь лишь они украшают белую холодную стену, от прежней праздничной атмосферы не осталось и следа. Лев, стараясь не издавать лишнего шума, подходит к Кенме. Его ладонь, в отличие от ладони Тецуро, тёплая. Козуме чувствует это плечом. Студент знает — будь у Хайбы суперспособности, он сейчас же перенял бы на себя всю ту ношу, которую держит на себе Козуме. В этом весь характер Льва, весь его светлый облик: — Прошу, едь домой. Тебе надо отоспаться перед сдачей экзамена. Я не думаю, что Куроо хотел бы...

— Не надо, пожалуйста, — Кенма продолжает смотреть на Тецуро. Откуда они знают, чего хотел бы пациент, пускай это и очевидно. Куроо ведь всегда отличался непредсказуемостью. — Я побуду здесь.

Лев вздыхает. Глубоко и отчаянно:

— Это Ямада Акайо сказал тебе ехать домой.

Сейчас Кенма бессилен. Он уверен — Куроо слышит его, слышит всё вокруг, даже через оглушительные звуки кардиографа, поэтому и обещает придти после сдачи проекта. Напоследок сжимает чужую ладонь и уходит. Кенма хочет побыть один. Снова. Он не слышит ничего вокруг себя: ни голос Льва, с предложением проводить до выхода, ни голос медсестёр и врачей. Козуме накидывает капюшон и вылетает за ворота центра. Ещё никогда парень не бегал так быстро. Перед глазами всё расплывается, Кенма не разбирает дороги, кажется, даже остановку пробегает. Дыхание сбивается, лёгкие горят, горло пересыхает, сил больше нет ни на что другое, кроме как остановиться, согнуться, опираясь рукой о столб. Пальцы правой руки сжимают холодное железо, а пальцы левой — дрожащее колено. Дыхание сбитое, слёзы блестят бриллиантами под светом фонаря, щёки мгновенно обдаёт холодом, и Козуме кажется, что он упадёт прямо здесь. Прямо сейчас. Кенма и не замечает, как его рука тянется в карман за телефоном. Пара движений, и слышится гудок. Он зачем-то звонит Шоё. Впервые звонит из-за страха перед грядущим. Ему нужна именно поддержка Хинаты, именно он может дать то, чего не могут другие. Время позднее, Шоё не берёт. Скорее всего, уже спит. Козуме кусает костяшку указательного пальца, закрывает глаза и думает о другом, стараясь справиться с всё больше накатывающей тревогой. Это сложно, это почти невозможно.

— Алло? — слышится на другом конце сонное бормотание. Хината зевает, точно до сих пор находясь во сне. Кенма молчит. На мгновение он подавил в себе желание вновь дать волю эмоциям.

— Шоё... — не сдерживается и снова затрясается в слезах от напасти. Он не хотел накидывать это всё на Хинату, но сейчас, в этот момент, ему нужен Шоё. Очень нужен.

А ведь Шоё всё слышит. Он способен уловить любое изменение в настроении друга, но такое он ещё не слышал. Хината тут же оживает и с тревогой в голосе чуть ли не срывается:

— Кенма? Кенма, что случилось? — на заднем фоне кто-то шебуршит и просит потише. Шоё живёт в общежитии, так что это был не самый лучший вариант звонить ему посреди ночи. Пока Козуме прерывисто дышит, стараясь из себя хоть слово выдавить, Хината скрывается за дверью комнаты, случайно хлопнув ею. Именно этот хлопок приводит Кенму в чувства, и он рассказывает другу всё: о проклятом докладе, темой которого стоило обменяться с кем-нибудь или уговорить Саито дать ему второй вариант; рассказывает о первом дне в реабилитации и знакомстве с Ямада Акайо, Львом и, конечно же, Тецуро; рассказывает о насыщенных днях в центре и о законченном докладе, о планах на Рождество; рассказывает о прошлом и грядущем Куроо; рассказывает о своих неоднозначных чувствах к человеку, которого так старался сторониться. Кенма не из тех людей, что накидывают одеяло опустошенности, угнетённости и тревоги на других, но сейчас это всё выливается бесконечным потоком. Хината слушает внимательно, не перебивая, кусает щёку изнутри, чувствует, как же сильно бьётся его сердце. Он боится даже представить, что сейчас испытывает его друг. Просто хочется обнять, успокоить. Это всё слишком больно.

— Шоё, я не знаю, что мне делать, — заканчивает Кенма и в бессилии садится на скамейку, до которой дошагал во время собственного монолог. Кажется, давление поднимается, глаза горят, голова начинает болеть от беспрерывных слёз, и Козуме вытирает их рукавом толстовки, выглядывающим из-под куртки. Он просто хочет умереть прямо здесь. На этой же автобусной остановке, на этой же самой лавочке. — Я не знаю, что со мной происходит.

А Хината знает, но боится спугнуть Кенму простыми словами. Всего четыре слова, а мир студента может перевернуться с ног на голову.

— Ты волнуешься за Куроо, — Шоё сам начинает плакать. Он словно забирает всю горечь Козуме на себя, желая всей душой, чтобы его друг перестал плакать: — Я знаю, эти чувства тебе чужды, но самого себя не обмануть. Для тебя он теперь не «обычный незнакомец, с которым я надеюсь больше никогда не увидеться», а «я сделаю всё, что угодно, я отдам всё, что у меня есть, лишь бы ты смог снова дышать». И не говори, что это не так.

Кенма молчит. Хината расценивает это, как согласие. Козуме и вправду не понимает любви.

С того момента прошло четыре дня.

Кенма уверен — он получит высший балл за проект. Его работа самая лучшая, его никто не обойдёт. На сдаче проекта парень появился в ужасном состоянии: бледный, дрожащий, абсолютно мёртвый снаружи и внутри, пускай мыслил и говорил чётко, корректно, внятно. Получив зачёт, сил больше ни на что не оставалось. Здоровье и моральное состояние упали в самый низ, и Кенма слёг на больничный с температурой.

Он не появлялся в центре уже три дня, но Лев держал его в курсе всех событий. Козуме не отвечал ни на его звонки, ни на его сообщения, но Хайба знал — Кенма всё читает. Куроо так и не пришёл в себя. Врачи назвали это «человек взаперти». Иначе говоря, Тецуро впал в кому. Два дня назад, когда Кенма отстранился от целого мира, ему позвонил Ямада, дабы убедиться, что Козуме жив. То, как он бесследно исчез из центра в тот день, было потрясением. Акайо успокаивал студента тем, что Куроо обязательно придёт в себя. У него просто нет веских причин покидать эту жизнь. И Кенма ему верил. Этому мужчине невозможно не доверять, однако, новость о том, что Тецуро в коме, сделала только хуже. Хината переживал не меньше всех остальных: писал он, конечно, не так много, как Лев, но видеозвонок был обязательной составляющей. Последний раз они созванивались и списывались день назад, а потом Шоё стал просто писать. Козуме решил, что Хината просто не хочет давить на него ещё сильнее.

Одному трудно, тяжело. Кенма не в силах сходить за нужными таблетками в ближайшую аптеку, потому принимает находящееся в «домашней аптеке» — коробке с лекарствами. Ему всё время хочется спать, а посреди ночи организм заставляет резко выскочить и начать безудержно плакать и дрожать. Шторы Козуме не открывал всё это время, в комнате очень темно. Кенма всё равно лежит под одеялом с головой, давно погрузившись в астрал. Чувство такое, словно он и дня больше не проживёт. Вот-вот сляжет. На четвертый день в его квартире раздаётся звонок несколько раз подряд. Долгий, протяжный, так и режущий слух. Козуме не хочет вставать, не хочет открывать. Ему сейчас не до этого, хоть звонок отключай. Человек за дверью явно настойчивый, и Кенма сдаётся, еле как поднимаясь и враскачку идёт к входной двери. Голова кружится, мысли несобранные, сейчас бы упасть и заснуть. Замок поворачивается ровно на два оборота, засов поддается, ручку тянут вниз и дверь открывается. В коридоре стоит встревоженный и напуганный Хината.

— Кенма...

Он смотрит в до жути бледное лицо друга, в его красные глаза и на растрёпанные волосы. Козуме щурится и мотает головой:

— Я что, уже умер? Это галлюцинация? — тянет руку к напротив стоящему, и Шоё берёт его ладонь в свою. Он здесь. Он настоящий. Кенму не разыгрывает разум. — Хината... — трепещущий шёпот. Козуме снова позволяет слезам заслонить слизистую. — Шоё!

Атмосфера так давит. Хочется спать. В ногах слабость, и Кенма чуть ли не падает. Хината резко подхватывает своего друга, обнимая, заводит обратно в квартиру. Сколько они уже не виделись? Два года? Три? Это всё неважно. За всё это время ничего не поменялось. Козуме знает — этому человеку можно доверить абсолютно все, даже без клятвы на мизинцах. Его укладывают на кровать, укрывая одеялом, достают из рюкзака всевозможные таблетки, капли, сиропы.

— Зная тебя, ты лишний раз в аптеку не сходишь, — быстро анализирует Шоё, разглядывая аптечку Кенмы. С таким запасом только умереть и остаётся. — Где градусник?

Температура выше среднего. Хината собирался вызывать скорую, но Кенма смог убедить его в обратном. Он выпьет лекарства, любезно приобретённые другом, ляжет спать и утром ему станет легче. Шоё остаётся с ним. И не зря. Козуме снова просыпается ночью, начиная биться в тревоге. Хината и представить не мог, как Кенма был тут всё время один. Осторожно обнимает друга, успокаивая и надеясь, что утром станет легче. Хотя бы немного.

***

Кенма делает потрясающий чай.

У него огромные наборы самых разных вкусов разбросаны по шкафам. Хината находит уже открытую коробку, заваривая в кружке, добавляя две дольки лимона и капая пару капель жидкой валерьянки. Ставит кружку на пол, намного дальше от ног, дабы не задеть, прикладывает ладонь к чужому лбу. Температура спала. Уже хорошо.

Шоё помогает другу сесть, поудобнее устраиваясь на кровати, и протягивает кружку горячего чая. Хината всегда первый начинает разговор, первый шутит, первый смеётся, а Козуме всегда подхватывает его настрой. Ему до сих пор интересно: друг принял решение спонтанно? Просто взял и приехал? Шоё состроил максимально удивлённое лицо, объясняя, что никогда не бросает друзей в тяжёлые периоды жизни, как бы они далеко не находились. Прилетел первым же рейсом. Без вещей, лишь с небольшим рюкзаком. Хината испугался за Кенму всерьёз. Зато теперь они могут поговорить по-настоящему, тет-а-тет. Шоё любит обниматься, а Козуме — нет, но ради немногих людей готов делать исключения. Тем более Хината так выражает свою заботу и поддержку. От его объятий веет теплом. На столе белая рамка, а в ней рисунок. Взгляд задерживается, разглядывая пристально, внимательно. Один из персонажей точно Кенма, а второй, скорее всего, Куроо. Шоё не видел Тецуро в жизни, но теперь может предположить, как он выглядит.

— Тебе известно, как он? — Хината аккуратно садится к Козуме на кровать, протягивая кружку чёрного чая с мелиссой.

— Лев говорил, что вчера он приходил в себя, — Кенма постукивает пальцами по глянцевой поверхности, сам себе кивая головой: — Глаза не открывал, казалось, никого не слышал. Дыхание было поверхностное, глубокое, словно Куро тонул, шептал и... — Козуме запнулся, посильнее сжимая кружку, согревая ладони. Нужно ли это Хинате. Должен ли он это знать. Кенма вздыхает, прикрывая глаза: — Звал меня. Если Куро не мог толком соображать, значит он делал это на выработанном опыте. Непроизвольно.

— А потом?

— А потом снова потерял сознание. Лев держал его за руку, надеясь, что Тецуро примет его за меня и успокоится. Вроде получилось.

Кенма прячет глаза, и Хината наклоняется, пытаясь перехватить его взгляд. Шоё совсем не против того, чтобы друг обнажил перед ним свои страхи, тревоги, сомнения. Кенма снова мертвенно бледнеет, и Хината берёт его за руку, сжимая.

— Хочешь сходить к нему?

На следующий день Кенма выглядит лучше — спокойнее. Стресс уже растворился, тревога отступила. У Хинаты есть удивительная способность восстанавливать душевные силы, поднимать настроение и внушать надежду. Кенма впервые написал Хайбе, что придёт в центр, и стажёр встречает их у стойки администрации.

— Хайба Лев, — улыбается и протягивает руку знакомому Козуме. Шоё одаривает взаимной улыбкой, пожимая большую ладонь.

— Хината Шоё.

Хайба не отпускает чужую кисть, рассматривая тыльную сторону:

— У тебя такая маленькая лад...

— Лев, — обрывает его Кенма, показывая пальцами крест. Хайба понимает. Это своеобразный комплимент, не каждому приятно.

Лев зовёт их за собой. Тецуро переместили на четвертый этаж, в палату реанимации. Только там есть все нужные аппараты. Поднявшись до второго этажа, Хайба просит Козуме подождать здесь Акайо. У него есть очень важный разговор. Хината и Лев скрываются за лестничной клеткой. Кенма провожает их взглядом и смотрит прямо, вдоль коридора. Рядом с дверью в палату, в которой до этого лежал Тецуро, Ямада Акайо разговаривает с высоким парнем. Козуме стоит, не двигаясь, и просто ждёт, но взгляд то и дело скользил изучающе по незнакомцу. Высокий, точно ровесник Куроо. Акайо поворачивает голову и видит Кенму. Пульс подскакивает, сердце бьётся в унисон с шумом в ушах, и Козуме волнуется перед предстоящей беседой. Лев ведь предупредил, что разговор очень важный, а Кенме и невдомёк. Мужчина кивает головой в сторону парня, незнакомец тоже оглядывается, кивая.

— Кенма, доброе утро, — Акайо берёт ладони студента в свои, пожимая. Кенма легко кланяется сначала мужчине, потом незнакомцу. — Наслышался от Льва, что ты приболел. Как сейчас себя чувствуешь?

— Уже лучше, спасибо, — шепчет Козуме. В присутствии незнакомцев Кенма всегда такой. Тихий, спокойный.

— Познакомься, — Ямада встаёт побокам от ребят, кладя ладони на их плечи: — Лучший друг Куроо Тецуро — Бокуто. Я рассказывал ему про тебя.

Парень здоровается, улыбаясь. Кенма впадает в ступор. Беглый взгляд: черно-белые волосы, золотистые глаза, чем-то напоминающие радужку Тецуро. Пускай на лице парня и играет улыбка, Козуме чувствует чужое волнение. Волнение точно за Куроо. И тут в голове всё встаёт в ряд.

— Котаро... — шепчет Кенма, чем ловит удивлённый взгляд Бокуто. — Котаро. Бокуто Котаро? — тот медленно кивает. Козуме отводит взгляд, продолжая негромко, но так, чтобы было слышно: — Друг Куро ещё с университете, да? Это же ты привёл его сюда за помощью?

— Да, — Котаро догадался, что это Тецуро рассказал новоиспеченному другу о нём. Бокуто и не против. Друг его друга — также его друг. — Я его друг со старшей школы. Наши команды играли друг против друга в волейбол, на матче же мы и подружились.

Кенма помнит. Тецуро рассказывал о том, что Котаро пообещал придти лишь тогда, когда Куроо полностью поправится. Однако ему стало только хуже, но Бокуто все равно здесь. Устал ждать?

— Разве ты не обещал придти к нему лишь тогда, когда он полностью реабилитируется?

Неловкое молчание, лишь тиканье наручных часов врача разбивает эту тишину. Ямада решает оставить их наедине, направляясь на четвертый этаж и предупреждая искать его там. Для Кенмы оставаться с малознакомым человеком наедине, словно сидеть с тигром в запертой клетке: рвёт и мечет, выхода нет. Бокуто чувствует его напряжение, такую ауру невозможно не ощутить.

— Я... — Котаро запинается, прочищая горло: — Да, ты прав, я обещал. Я и сдержал своё обещание. Всё это время я держал контакт с Ямада-сэнсэем. Он и рассказывал мне всё, что связано со здоровьем Куроо. Каждые два месяца я прихожу сюда на встречу с Ямада, просматривая бумаги, есть ли прогресс в реабилитации и просто смотрел на друга через стекло, — парень поворачивает голову в сторону палаты, и Козуме делает то же самое: — Я очень хотел с ним вновь увидеться, поговорить, но Куроо бы расстроился, что я нарушил данное обещание, поэтому мне пришлось держать дистанцию все эти... Почти три года прошло.

Кенма слушает внимательно, переваривая каждое слово. Он всё прекрасно понимает. Если бы Хината попал в больницу, попросив Кенму не приходить к нему до полного выздоровления, Козуме поступил бы так же, как и Бокуто.

— Думаю, — лёгкая улыбка снова возвращается, и Котаро взглядом указывает собеседнику на лестницу: — Тебе пора. К нему.

— А ты? — Кенма вскидывает голову, глядя на чужую черно-белую макушку. Парень останавливается, держа руку на перилах.

— Не в этот раз.

— А в какой? — Кенма не осознает, что делает. Нечто в подкорке сознания твердит — Козуме делает всё правильно. Если не он, неизвестно, когда старые друзья вновь встретятся. Пора уже сломить эту стену и идти навстречу друг другу. Пускай даже с чужой помощью: — А вдруг ты его больше никогда не увидишь? Я чувствовал горесть и отчаяние в его голосе, когда Тецуро рассказывал про тебя. Он скучает. Он очень хочется увидеться с тобой. Ты тоже этого хочешь, — Котаро сжимает пальцами холодный металл. И хочется, и колется. Нельзя нарушать обещания, но что если Кенма прав? Может быть, Куроо уже не проснётся. Стоит рассмотреть все варианты. В конце-концов, Тецуро уже намного лучше, чем тогда. Разве это не считается? — Пошли со мной. Тебе пора к нему.

Этот парень убедителен, и Котаро не в силах ему отказать.

— Ты прав, — разворачивается, встречаясь взглядом с Кенмой: — Пора.

Кенма никогда не был на четвёртом этаже. Он другой: окон нет, коридор поуже, темнее, вместо прозрачных дверей с матовыми вставками здесь большие железные двери и одно большое окно у каждой, чтобы из коридора наблюдать за пациентами. Возле каждой реанимационной палаты есть кнопка экстренного вызова персонала. Палата Куроо в самом начале. Комнаты все пустые, никто, кроме Тецуро, не занимает этот этаж. Услышав скрип двери, Хината, до этого сидевший на небольшой лавочке, бежит к Козуме.

— Кенма! — радостный возглас Шоё удивляет. Когда за Кенмой появляется ещё один человек, Хината в растерянности кивает и кланяется: — Здравствуйте. Хината Шоё. Друг Кенмы.

Котаро кланяется в ответ:

— Бокуто Котаро. Друг Куроо.

— Приятно познакомиться! — Шоё подпрыгивает, выставляя ладонь, и Бокуто ловко хлопает по ней. Рефлекс. С Тецуро они постоянно давали друг другу «пять». Это уже выработано. Козуме интересуется, почему же Хината такой активно-возбужденный, и Шоё указывает на палату Куроо: — Ямада-сэнсэй — его же так зовут? — сказал, что аппарат указывает на скорое пробуждение Тецуро, но неизвестно, когда именно. Через день, может четыре, но совсем скоро.

— А где Ямада Акайо и Лев? — интересуется Кенма, и Котаро кивает, боковым зрением глядя на Козуме.

— В палате Куроо.

Втроём ждут: Хината и Кенма на скамейке, а Бокуто ходит кругами. Ситуация не для дружеской беседы, хотя в этом нет ничего такого. Шоё узнаёт, как Бокуто и Куроо познакомились, получая целую историю: от волейбола и школьного лагеря, до университета и прихода сюда. Котаро не остаётся в стороне, узнавая об истории знакомства этих двоих. Оказывается, Хината и Кенма тоже играли школами в волейбол. Именно Шоё дал Козуме стимул не бросать волейбол хотя бы до конца старшей школы. Кенма готов до конца своей жизни благодарить его за всё: за то, что не бросил Козуме из-за тихого характера, необщительности и отчужденности от мира; за то, что вечно поддерживает и даёт советы; за то, что переживает, как за себя, готовый в любой момент прибежать на помощь; за то, что не забыл Кенму даже в тысячи километрах от него. Но больше всего Козуме благодарен ему за его верность. Ещё никто и никогда не рвался на другой конец страны ради него. Ради того, чтобы поддержать и утешить. Кенма не знает, смог бы он так быстро поправиться, если бы не Хината. Козуме слегка тянет руки, останавливаясь и отводя взгляд. Для него это непривычно, но Шоё схватывает на лету. Бросается на друга с объятиями, смеясь и поглаживая по спине.

— Я тоже хочу! — Бокуто подлетает к ним. Шоё с Кенмой вытягивают руки, и Котаро подхватывает их своими, воздушно хлопая по плечам. Они знают друг друга всего ничего, но им довольно легко и уютно общаться.

За спинами Хинаты и Козуме то самое окно, и Бокуто приметил за ним активные движения. Высокая фигура метнулась к двери. Тяжёлая серая дверь открывается, и выходит Лев.

— Ребята, — из-за спины Хайбы выходит Ямада, снимая перчатки, и стажёр кидает на него беглый взгляд. Мужчина чувствует это, оглядываясь, и кивает. Акайо дал Льву все поручения. Он ему доверяет, оставляя ребят одних. Если случится какая-нибудь экстренная ситуация, Ямада прибежит сию же секунду. Кружок объятий рассыпается, каждый внимательно слушает Хайбу: — Состояние Куроо нормализовалось. Есть надежда, что он очнётся в ближайшие дни, — все трое облегчённо выдохнули. Лев не хотел портить атмосферу. Он был способен лишь пощёлкать костяшками.

— Но? — приподнимает бровь Кенма, складывая кисти в замок и кладя на них подбородок, ловит удивлённый взгляд парня: — Ты сказал, есть надежда. Значит что-то может пойти не так?

Хината и Бокуто снова затаили дыхание. Лев опускает голову. Он не может смотреть в глаза напротив, что так и искрят надеждой.

— Если он упустит этот момент, то снова впадёт в глубокую кому. На месяц, а может и больше, — он облокотился плечом на стену, всё ещё не в силах поднять взгляд: — Мы сделали всё, что могли. Ямада-сэнсэй дал разрешение остаться здесь с Тецуро. Завтра сочельник, не можем же мы его оставить.

Все согласились, собираясь ночевать в центре и готовясь к затёкшей шее от сна в сидячем положении.

***

Сегодня сочельник, но никому нет до этого дела. Ни Лев, ни Кенма, ни Хината и уж тем более Бокуто не могут праздновать, когда Куроо в таком состоянии. Да, пускай Шоё и не знает о нём многое, но если Козуме доверяет кому-то, то Хината доверяет тоже. Его друг не стал бы общаться с плохим человеком, это он знает точно. Сомнений нет. Шоё и не спешит. Он как раз возвращается домой через неделю после Рождества. Хината надеется, что успеет познакомиться с Куроо за это время.

У Льва есть карты и игра «Взрывные котята», Кенма быстренько съездил домой за чаем в термосе, угощая друзей самым вкусным напитком в мире. Самым вкусным по мнению Тецуро. Лев создал общий чат и добавил туда всех, включая Куроо. Когда он вернётся к ним, пускай посмеётся. Хината с Бокуто, видимо, очень хорошо подружились, то и дело снимая забавные видео и фотографируя всё подряд, чтобы после показать Куроо. Одно видео они отправили в этот самый чат, ожидая реакции Кенмы. Там они шутили про свадьбу Куроо и Козуме: Шоё будет другом жениха со стороны Кенмы, Котаро — со стороны Тецуро, а Хайба — свидетель. Сам же Кенма назвал их идиотами, ответив, что ни о какой свадьбе и речи идти не может. Они знают друг друга чуть больше месяца. В ответ Лев отправляет свой рисунок. Вроде бы, он пытался изобразить их свадьбу, но из-за этих резких и размашистых линий почти ничего непонятно, однако, Хината и Бокуто оценили.

Лев разложил на полу карты «Взрывных котят», подзывая всех сесть к нему. Никто и не сопротивлялся. Играли они несколько раундов подряд, большую из которых выиграл Хайба. Удача почему-то на его стороне. Иногда они прерывались на другие игры, например на «Угадай слово» или «Крокодил». Козуме скован в плане таких игр, но друзья подбадривали его, заверяя, что нечего их бояться. Кенма был самым тихим в этой гиперактивной команде, а если ещё и Тецуро добавится, так всё. Лодка перевернётся, но в хорошем смысле. Пока Хината пытался всеми возможными способами показать Лондонский мост под безумный хохот Котаро и Льва и безрезультатные попытки Кенмы угадать, у стажёра зазвонил телефон. Хайба просит ребят быть потише, звонит Ямада Акайо. Наступает гробовая тишина, и Лев снимает трубку.

— Здравствуйте, — Хайба сосредоточен, слушает внимательно. Ямада говорит долго, изредка Лев кивает головой и отвечает «да». — П-правда? — стажёр слегка запинается и через пару секунд протягивает Козуме телефон: — Возьми.

— Да? — Кенма насторожен. Он готов уже ко всему.

— Кенма, — радостный голос на другом конце: — С сочельником вас. Как там Куроо?

Козуме смотрит назад, через стекло. Тецуро лежит неподвижно, с закрытыми глазами и кислородной маской на лице. Такой бледный, почти сливается с белоснежной простынью, в шею и запястья воткнуты катетеры.

— Ещё не просыпался, — тихо говорит Козуме. — Мы все здесь, ждём его пробуждения.

— Зайдёшь к нему? —неожиданно спрашивает мужчина. На заднем плане слышится, как он точит карандаш и что-то пишет на бумаге.

Козуме не верит. Думает, что это слуховая галлюцинация. Три пары глаз устремлены на него. Не слышно и Ямады, и Кенма молчит. Акайо зовёт Козуме:

— Кенма? — парень приходит в себя, переспрашивая, а Акайо смеётся: — Можешь зайти к нему. Рядом с тобой, Куроо всегда легче.

Козуме никогда не сидел рядом с кем-то в больнице. Уж тем более, когда этот человек в коме. Кенма видел такое лишь в фильмах или читал в книгах, но сейчас, когда он открывает огромную тяжёлую дверь, всё это смешивается с реальностью. Козуме жалеет о том дне, когда пошёл на журналистику, но не жалеет о дне, когда познакомился с Тецуро. Этому суждено было случиться. В голову сразу ударяет пикающий звук кардиографа, зелёные линии то взлетают вверх, то резко падают вниз. Кислородная маска накрывает синие губы, словно Куроо сидел в ледяной воде. Его грудь вздымается вверх незаметно. Каждый вдох идёт в такт с дыханием Козуме. Как бы Тецуро сейчас не выглядел, Кенма узнает его издалека. Он уже привык к его чертам за такой короткий период. Парень садится на стул рядом с койкой, кладя ладонь на чужое ледяное запястье.

— Куро... — в ответ лишь пикающий звук. Козуме сжимает губы в тонкую линию, чувствуя, как слезы набегают на глаза. Указательный палец очерчивает каждую выступающую венку на запястье, и кисть спускается к ладони, касаясь каждой костяшки. Кенма надеется, что Тецуро его слышит: — Мы все здесь. Я, Лев, Бокуто... Он здесь ради тебя. Мы все здесь ради тебя, — запинается. За всю свою жизнь Козуме столько не плакал, сколько за этот месяц. Маленькие дорожки начинают бежать по щекам, падая на колени Кенмы: — Когда ты проснёшься, я познакомлю тебя со своим другом. Он тебе понравится. Он чудесный.

Козуме не знает, сколько времени провел рядом с Куроо, но явно больше часа. Сзади слышится стук по только что открывшейся двери, и Лев входит. В руках у него гирлянда со звёздами. Именно её Кенма подарил Тецуро. Пока Кенма был в реанимационной, ребята сходили в палату к Куроо и сняли огни. Если вдруг они уснут, а пациент наоборот проснётся, то пускай первым делом увидит звёздное небо, решив, что находится в своей палате. Козуме помогает Хайбе повесить звёзды, и Лев включает их. Комната загорается белым, голубым, синим. Стажёр кивает другу, выходя из палаты, не желая мешать.

«Бокуто тоже может войти. Им давно пора встретиться.»

Вспоминает Кенма. Он ещё минуту смотрит на звёзды и открывает дверь.

— Бокуто, — тихо зовёт Козуме. Котаро резко оборачивается, кладёт карты на пол, взяв с Хинаты и Льва обещание, мол, они не будут смотреть его карты, и идёт к Кенме. — Хочешь с ним поговорить?

Бокуто замирает. Рот приоткрывается в удивлении, а глаза щурятся. Он старается найти сарказм в глазах Козуме, но тому сейчас не до этого. Им всем сейчас не до этого.

— Ты думаешь, пора?

— Давно пора.

Кенма отходит в сторону, освобождая проход, и Котаро заходит вглубь. Он давно не видел друга так близко. Бокуто подходит к Тецуро, присаживаясь рядом. Козуме трёт глаза, избавляясь от лишней влаги, и выходит из палаты. Стоять над душой и портить такую долгожданную встречу ему не хотелось. Лев вскакивает со скамейки, освобождая место для друга, и тот бессильно падает на неё. Хината обнимает Козуме за плечо, пока Хайба опускается на корточки сбоку. Оба обнимают Кенму. Оба хотят забрать его боль себе. Хотя бы немного поделиться теплом. Козуме перебирает пальцы, рассматривая ладони и опуская голову. Ему не хочется, чтобы Шоё видел его снова в том состоянии, в котором Кенма встретил его три дня назад. Козуме думает, что умрёт от обезвоживания. Глаза горят, голова трещит, и он отходит ополоснуть лицо холодной водой.

— Здравствуй, — Котаро оглядывает всего Тецуро, кладёт ладонь на грудь, чувствуя ритмичное, еле заметное сердцебиение. Такое же медленное, как и дыхание. Бокуто давно его не касался, давно не видел его лицо так близко. Вспоминает их первую и последнюю встречу. — Знаю, я общел придти тогда, когда ты будешь готов выйти обратно в мир, но... — разум отстаёт от вылетающих слов на миллионы звёзд позади. Котаро всегда говорит то, что чувствует, а не то, что думает: — Я так скучаю по тебе. Мне правда не хватает тебя, — опускает подбородок на согнутую руку, положив её на кровать, а вторую — перемещает на предплечье Куроо. Воздушно водит пальцами по молочной ткани лонгслива, поглаживая чужую руку: — Я помню, как мы познакомились. Ты тогда сказал, что у меня бесконечный запас энергии и безумно изменчивое настроение. Ты был прав, это так. Я и подумать не мог, что мы так сблизимся, — слизистую заслоняет, всё вокруг словно тумане, и прозрачная влага стекает по щекам. — Акааши прав, ты самый сильный человек на свете. Пережить такое ещё надо суметь, — теперь он садится ровно. Взгляд опустошенный, горло пересохло и горит, на виски давит от стресса. У него есть новость. Неприятная новость. — Недавно я — ну, как я, Кейджи отыскал её номер и набрал, передавая трубку мне — смог созвониться с твоей мамой, — прикрывает глаза, поднявшись и сев на стул, на котором до этого сидел Козуме, пододвигается ближе: — Ей тоже тяжело. Она вспоминает обо всём этом до срыва в голосе, винит себя за то, что бросила тебя в самый тяжёлый период жизни. Просит тебя о прощении. За все. Особенно за то, что не сможет приехать. У неё не хватает сил посмотреть на тебя после всего этого, — складывает руки в замок. Накрывает волна боли за собственного друга. Бокуто за себя так не переживает, как за него: — Я даже представить не могу, как тебе больно. Ты ведь всё время улыбаешься, но я знаю, что внутри у тебя рушится вся жизнь. Прошу, проснись как можно скорее. Нам тебя очень не хватает.

***

Ранним утром приходил Ямада.

Искусственная вентиляция лёгких работает, кардиограф показывает «поверхностная кома». Тецуро не просыпается уже четвертый день. Вчера было Рождество, но для всех на четвёртом этаже это был очень тяжёлый день. Сегодня Льва забрали на нижние этажи за помощью, а Хината уговорил Кенму сходить проветриться, прогуляться вокруг центра, Котаро же остался с Куроо. Они толком не ели уже полтора дня. Всё как-то некогда, настроение не то да настрой тоже. Акайо с Хайбой поднимаются к ребятам на обеде с коробочками лапши. Выходить — не выходят, но поесть нужно для собственного здоровья. Ямада проверяет пациента, поправляет парочку катетеров и снова спускается вниз к бумагам и документам. Козуме крутит лапшу на палочках, не доедая и отдавая свою порцию Льву. Достаёт из рюкзака термос.

— Это любимый чай Куроо, — аромат чудесный: сладкий бергамот и кислый лимон. Кенма аккуратно открывает дверь. Куроо лежит всё в той же позе. Козуме подходит осторожно и садится на край кровати. — Куро, полдень — время пить чай. Помнишь? Мы эту фразу вычитали в книге. Я сделал твой любимый чёрный чай. Всё, как ты любишь: две дольки лимона, листики мяты и бергамот. Идеальная пропорция заварки и кипятка. Прошу, проснись! Давай выпьем чай вместе? — Кенма знает — Тецуро его слышит. Он просто не открывает глаза, просто не встаёт. Козуме кажется, что он слегка сводит брови к переносице, но это свойственная мимика для умеренной комы. Кенма гладит чужую ладонь по тыльной стороне и встаёт, направляясь медленно к двери.

— Кенма... — слышится за спиной хриплый голос. Козуме замирает. Это всё слуховые галлюцинации, и чтобы убедиться, смотрит на Тецуро через плечо. Тот всё так же лежит неподвижно. Тяжкий вздох, снова идёт к двери. — Я с радостью выпью с тобой чай...

Сердце пропускает удар. Рука остановилась в нескольких сантиметрах от тяжёлой стальной ручки. Козуме всё же оборачивается, присматриваясь: Куроо снял кислородную маску, трёт глаза и сгибает правую ногу. Кенма все ещё не верит. Он подлетает к Тецуро, нажимая на кнопку «вызов персонала», садится рядом.

— Куроо! — Козуме обнимает его. Крепко. Глаза горят, но слез, казалось, не осталось. Тецуро слаб, но найти в себе силы обнять одной рукой он смог. — Больше никогда так не пугай! Прошу, не надо!

— Прости, котёнок, — тихий, до жути хриплый, но такой долгожданный голос.

Дверь распахивается, и в реанимационную вбегает Ямада, Лев и ещё два врача для осмотра. Акайо быстро оказывается возле пациента, попросив Кенму подождать снаружи буквально пару минут.

Козуме считает, будь его жизнь фильмом, он назывался бы «сто и одна причина почему я социофоб». Меньше народу — больше кислороду, как говорится. Для Кенмы это значение имеет прямой смысл: ему безумно тяжело находиться в огромном кругу людей, он начинает задыхаться. Козуме считал, что сможет и дальше так жить, имея в списке контактов лишь маму, куратора и Хинату. Однако теперь его чаты и телефонную книжку пополнили ещё три несносных человека: Хайба Лев, Бокуто Котаро и, конечно же, Куроо Тецуро. Кенма ни на что не жалуется, нет. Он наоборот счастлив, пускай и не показывает этого. Просто Козуме не тот человек, что несёт свои чувства наружу, но он не против этому научиться. Научиться у Куроо. Тот с лёгкостью говорит о своей любви к Кенме, как он его обожает и хочет быть рядом всегда. Сам Кенма не понимает, что чувствует на этот счёт.

Кстати о чувствах. Впервые, за такой огромный период, Бокуто и Куроо смогли поговорить. Тецуро безумно был рад видеть старого друга. Разговаривали они долго, много всего случилось, многое накопилось, им никто и не мешал. Котаро показал все фотографии, видеоролики, включая те, которые они сняли здесь, пока ждали пробуждения Куроо. Прошло часа четыре, как Котаро наконец-таки вышел из палаты, уступая Льву. Кенма попросил пропустить их с Хинатой в самую последнюю очередь.

— Куро, — говорит Козуме, закрывая дверь, когда они наконец смогли войти к нему. Шоё улыбается, сияет ярче солнца. У него получилось познакомиться с ещё одним другом. Куроо смог ухватиться за шанс. — Знакомься, это мой друг. Хината Шоё. Мы познакомились с ним на матче по волейболу.

— Ого! — восклицает Тецуро, хлопая по кровати, тем самым приглашая сесть на неё. Хината прыгает к нему, а Кенма встаёт рядом: — Вы тоже играли в волейбол?

— Школами, — добавляет Шоё: — Ну что, давай познакомимся получше!

Хината точно обладает суперспособностью располагать к себе абсолютно всех людей: с твёрдым и мягким характером, гиперактивных и спокойных, оптимистов и пессимистов. Для Шоё стакан пуст лишь тогда, когда он утоляет жажду. На все остальное он смотрит невинным жизнерадостным взглядом. А ещё Хината тактичный человек, потому он оставляет Кенму и Куроо наедине, удаляясь в коридор.

— Кенма, — улыбка Тецуро смягчается: — Как съездил к родителям?

— Куро, — берет тёплую ладонь в свою, пытаясь справиться со срывающимся голосом. Тецуро ведь не знает, что ребята отмечали праздник здесь, рядом с ним: — Тут такое дело... Мы все были с тобой в Рождество.

Куроо не удивляется, не радуется. Он просто выпадает из реальности.

— Я испортил вам праздник... Из-за меня ты не увидел родителей, — Тецуро глубокого вздыхает, зажмуривая глаза. Он чувствует себя таким виноватым. Он чувствует, что испортил Козуме все праздники. Глаза обжигает, хочется просто взять и убиться. Как можно было прервать любимому человеку не только праздник и встречу с семьёй, но и испортить всю жизнь своим существованием.

— Нет, я сам выбрал остаться здесь. Родители были только за это, — Кенма мотает головой, проводя пальцем по выпирающим синим венкам.— Я собирался сказать тебе об этом, но с тобой случилось вот это.

Теперь Тецуро немного успокаивается. Он так сильно любит этого человека, сидящего напротив. Ещё с самой первой встречи. А ведь раньше он и не задумывался о чувствах. Был уверен, что придёт само.

— Кянма, — Козуме щурится от искаженной формы своего имени, а пациент смеётся. Тецуро молчит, перематывая плёнку всех возможных слов, которыми он мог бы это сказать: — Когда мы только встретились, я понял — это не случайность. Давно хотел сказать, но всё никак смелости набраться не мог, а из-за этой ситуации я мог поставить на кон всё, не сказав тебе этих слов. Сейчас я научился жить не только прошлым, но и настоящим, планируя будущее. Поэтому, Кенма, — Тецуро делает глубокий вдох, считая до пяти. Именно этого момента Козуме боялся больше всего: — Я очень люб...

— Куро, — резко перебивает Кенма, зажмуриваясь, чем ловит на себе удивлённый взгляд. Сейчас ему больно от самого себя, от своего же характера: — Ты очень открытый и искренний человек. Я просто не смогу ответить тебе такой искренностью, не смогу подарить такую же открытость и огромную любовь, готовность за руки прыгать в пропасть, — глаза горят. Козуме хотел бы попробовать хоть раз любить и почувствовать себя любимым, но просто не может. Он боится чувств, боится самого себя в отношениях, поэтому и не даёт ложных надежд.

— Это не желание подарить любовь, — Тецуро дарит ему самую тёплую, самую мягкую улыбку, которую только может дать. Он одаривает ею только Кенму и больше никого: — Я просто люблю тебя. Люблю тебя за то, что ты — это ты. Люблю тебя за всё: за тихий голос, за аккуратные и трепетные прикосновения, за порой хмурое лицо и волшебно-тёплую улыбку, — Козуме слушает внимательно, пока в душе кружится ураган чувств. Ни один человек не пробуждал в нем таких эмоций, как Куроо. — Всё это не исчезнет, как и мои чувства к тебе. Я буду ждать столько, сколько понадобится. Буду работать над собой и своим характером ради тебя. Мы ещё встретимся с тобой, я уверен в этом.

Козуме мотает головой и, отдаваясь всецело чувствам, обнимает Тецуро. На него не похоже, он сам шокирован, но сейчас это всё чуждо. Кенма просто хочет чувствовать. Провода катетеров (их ещё не сняли для профилактики) путаются, когда Куроо поднимает руки и обнимает Козуме в ответ, падая спиной на кровать. Он не хочет его отпускать, не хочет отдаляться. Этот человек показал ему стимул к жестокой жизни, убедил давнего друга зайти в палату и увидеться с глазу на глаз, пускай это было и больно, научил делать самый вкусный чай и не убегать от ошибок прошлого. Кенма стал для Тецуро целым миром, спасением и просто даром свыше. Теперь он не представляет своей жизни без него.

— Я вновь могу дышать полной грудью благодаря тебе, — слизистую обжигает. Тецуро берёт своей бледной рукой худую ладонь Кенмы, перебирая пальцы и после целуя тыльную сторону. — Спасибо...