Камера размером десять на восемь метров. Единственный вход закрыт тяжелой стальной дверью, которая за все время заточения Безымянного никогда не открывалась. Кроме нее, с внешним миром камеру соединяли окно, закрытое матовыми стеклами, люк в стене и расположившаяся под самым потолком решетка вентиляции. Справа от входа, у стены – железная панцирная кровать; напротив, в углу – умывальник; в углу слева – огороженный закуток, скрывающий в себе урыльник из пожелтевшего фаянса. Стены выкрашены серой краской, пол выложен рыжим кафелем. Вот, собственно, и все.
Безымянный не помнил, как он оказался здесь. Безымянный не помнил, как он сюда попал. В памяти всплывали какие-то образы – неясные, но настолько жуткие, что Безымянный не был уверен в их реальности. Время от времени из люка раздавался звонок; открыв его, Безымянный видел перед собой миску из белого металла, наполненную кисловатой жижей – съедобной, но совершенно неаппетитной на вид. Он ел, испражнялся, спал – из этого состоял весь распорядок его дня.
Никто не нарушал его покой. Правда, у Безымянного были основания полагать, что, пока он спит, в его камеру входят его тюремщики, убирают грязь, меняют нечистые и испорченные вещи на новые – причем делают это так, что Безымянный даже не просыпается. Он неоднократно пытался застукать их на месте – притворялся спящим; строил из подручных материалов ловушки, в надежде, что незваные гости заденут их и шумом выдадут себя; ложился у самого входа, чтобы они не смогли открыть дверь, не разбудив его… Все было тщетно – он не был даже уверен, что они попадают в его комнату через дверь.
Кто были его тюремщики? Как они выглядели? Что вообще находится за стенами камеры? Безымянный ничего этого не знал или, что точнее, не помнил. Иногда его разбирало мучительное любопытство; он готов был любой ценой узнать, что там, снаружи. Придумывал планы побега, один безумнее другого, пока у него не начинала болеть голова. Иногда даже пытался воплотить эти планы в жизнь – при том, что уже давно понял их несбыточность. Тюремщики даже не пытались его наказать – и со временем Безымянный понял, что это самое мерзкое в его судьбе. Любые его попытки насолить им заканчивались ничем.
На что он только не шел – двигал кровать, раскидывал белье по полу, обмазывал стены едой и нечистотами, пытался раскурочить умывальник… Неоднократно он пытался покончить с жизнью – рвал простыни и плел веревки для повешенья, пытался проглотить ложку… Один раз Безымянный даже сумел сломать ложку и, наточив черенок о кафель, попробовал вскрыть себе вены. От боли он потерял сознание, а когда пришел в себя – рана была аккуратно то ли зашита, то ли заклеена и, кажется, уже начала подживать.
И так происходило всякий раз, когда Безымянный предпринимал очередную попытку прервать свое существование – даже не столько ради самого прекращения, сколько чтобы спровоцировать тюремщиков. Он был готов на любое, самое суровое наказание – все равно не будет наказания жесточе, чем то, которое он выносит изо дня в день.
Все это вгоняло Безымянного в отчаяние. Он бился головой о стены и кровать, плакал, рыдал; порой отказывался от пищи, пытаясь уморить себя голодом… Пожар отчаяния проходил, оставляя после себя пепельную пустошь тупого равнодушия и апатии. Безымянный спал, пил, ел, испражнялся – все это автоматически, не особенно сознавая происходящее. Нередко он даже забывал сходить в туалет и делал нужду прямо под себя; засыпал в обгаженной постели – а просыпался уже в чистой.
Проходило время, и апатия сменялась все более острой жаждой хоть каких-то изменений и новых впечатлений. Уже не надеясь на то, что ему удастся что-то изменить, Безымянный пытался хотя бы понять, что происходит вокруг, на основе наблюдений. Часами он просиживал у окна или у двери, прижавшись к ней ухом. Увы, стекло в окне было матовым, и различить то, что находится за ним, было нереальной задачей.
То и дело за дверью слышались тяжелые шаги – как будто в пол ударяли два стальных костыля. Тюремщик проводит регулярный обход?..
Невнятные, приглушенные дверью разговоры – ни слова нельзя понять, хотя Безымянному иногда казалось, что он почти разобрал, о чем шла речь.
Странные, наводящие тревогу звуки где-то в отдалении – крики пытаемых? Или, может быть, что-то иное?
Пытаясь на основе всех этих скудных знаний разобраться, что же происходит, Безымянный в итоге приходил к мысли, что он все равно ничего не сможет понять. Словно забыв о предыдущих попытках, он переходил к активным действиям. Бил кулаками в дверь, кричал, просил выпустить. Пытался разгромить камеру. Пытался покончить с собой…
Каждый раз – неизменно с одинаковым результатом.
Каждый раз.
Каждый раз.
Наверное, это и есть безумие…
Безымянный переживал очередной период перехода от апатии к жажде впечатлений, когда это произошло.
Открыв люк, он привычными уже движениями достал оттуда поднос с миской, и приготовился было к приему пищи, как вдруг увидел, что, кроме ложки и миски с едой, на подносе еще кое-что лежит. Он схватил это «что-то» и тщательно осмотрел. Два шарнирно соединенных под углом стержня; один с граненой головкой, другой с четырехгранным гнездом на конце… Что это может быть?
Минуточку…
Безымянный тщательно осмотрел дверь. Примерно на уровне его груди в двери имелось отверстие. В это отверстие Безымянный смотрел много раз, но ничего не мог увидеть, кроме торчащего по оси четырехгранного стержня. Не раз его посещала мысль, что, если этот стержень повернуть, то дверь, возможно, откроется. Он даже когда-то пытался осуществить это при помощи подручных средств, но у него ничего не вышло, и все попытки были заброшены.
Теперь он мог это сделать.
Сжав ключ (сомнений в назначении предмета у Безымянного уже не оставалось) в дрожащей руке, Безымянный поднес его к замку… но не вставил в скважину сразу же. Ему показалось, что в спину ему кто-то смотрит. Дрожа от страха, Безымянный застыл у двери, боясь обернуться – ему казалось, что, если он увидит неведомого соглядатая, это будет последнее, что он увидит в жизни.
Усилием воли Безымянный заставил себя обернуться. Разумеется, в камере никого не было. Но страх не исчез. Безымянный по-прежнему чувствовал на себе взгляд – холодный, лишенный любых эмоций, кроме насекомьего любопытства. В голову лезли мысли о том, что, возможно, ему лучше не знать, что находится там, за пределами его камеры. Возможно, там таятся такие ужасы, по сравнению с которыми вечное заточение в четырех стенах покажется спасением.
Время шло. Надо было что-то решать. Готовый в любой момент оглянуться, Безымянный снова взялся за замок. Вставил ключ в скважину, затем попытался повернуть, используя стержень с головкой, как плечо рычага…
Ничего не получилось. Замок и не думал поддаваться. В глубине души Безымянный даже обрадовался этому – в конце концов, «попытался, но не вышло» совсем другое дело, нежели «даже пытаться не стал». Безымянный надавил на ключ сильнее – чисто «для очистки совести» – потом еще сильнее…
ЧАНК!! Щелчок открывшегося замка показался Безымянному оглушительно громким. Скорчившись у приоткрытой двери, Безымянный замер в оцепенении, ожидая немедленной расправы. Минула секунда, вторая, третья…
Тишина. Никого нет? Осторожно открыв дверь, Безымянный выглянул наружу. Взору его предстал просторный коридор, по обеим сторонам которого располагались металлические двери – одна из этих дверей вела в камеру Безымянного. В его голову пришла мысль, что за другими дверями томятся такие же, как он, узники – и, возможно, освободить хотя бы кого-то из них было бы неплохой идеей. Но Безымянному пришлось отказаться от этой кажущейся заманчивой идее – еще неизвестно, как отреагируют они на пришествие спасителя в их камеру…
Сжав в потной ладони ключ, Безымянный на цыпочках пошел по коридору. Из-за дверей не доносилось ни звука – то ли там никого не было, то ли узники сидели тихо, то ли в камерах была хорошая звукоизоляция. Единственным звуком, нарушающим тишину, было доносящееся спереди ритмичное гудение: уооо-уооо-уооо… Звук был Безымянному явно знаком.
Единственным работающим источником света в коридоре были неярко горящие лампы в грязных ребристых плафонах, забранные в стальные клетки. Однако впереди, там, где коридор упирался в стену, на выложенный плиткой из искусственного камня пол падал прямоугольник яркого, почти дневного света. Именно оттуда и шел тревожный гул, так настороживший Безымянного. Осторожно переступая босыми ногами, Безымянный двинулся вперед. За время своего заточения он почти разучился ходить, и теперь ноги его заплетались; дважды он чуть не споткнулся на ровном месте.
Наконец Безымянный подошел к квадрату белого света… и остановился. Еще издали он понял, что это вовсе не солнечный свет. Источник света часто мигал – достаточно часто, чтобы свечение казалось постоянным; однако при движении головой глаза воспринимали освещенный проем в виде серии светлых прямоугольников. То были лампы дневного света, установленные в боковом коридоре; их дроссели и создавали так поразивший Безымянного гул.
Безымянный застыл неподвижно. Освещенный коридор манил его – но в то же время до дрожи в коленках пугали мерцающее освещение и однообразный гул дросселей. К тому же коридор был освещен только у входа – дальше лампы не работали, и там царила темнота. С другой стороны, искать другой выход Безымянному хотелось еще меньше. Раздираемый противоречиями, он стоял, не решаясь сделать выбор…
В это время слух Безымянного уловил звуки, от которых его бросило в пот. По коридору разносилось звонкое «тон-тон-тон». Безымянный узнал эти шаги – он много раз слышал их через дверь. Тон-тон-тон – как будто часовой обходил коридор. Только теперь между этим часовым и Безымянным уже не было двери…