Бегаю я от Такеши дня два, пока он не приходит вместе с Тсунаёши во время очередного обеденного перерыва. Наша с Наги скамейка стоит спиной к школе, поэтому мы никогда не знаем наверняка, кто придёт – или не придёт – сегодня. В этот раз Савада как обычно садиться рядом с сестрой, а мне на плечо опускается рука. Запрокидываю голову и смотрю на улыбающегося самой вежливой улыбкой Ямамото.

– Нами, мы могли бы отойти и поговорить? – ловлю обеспокоенный взгляд сестры, заинтересованный взгляд Тсунаёши и киваю.

Мне помогают подняться со скамейки, убирают руку с плеча и тут же перехватывают за ладонь. В школу мы проходим беспрепятственно, как и поднимаемся по лестнице. Мы не торопимся, не бежим, парень подстраивается под мой шаг, всё ещё ведя куда-то за собой за руку. Меня приводят на крышу и только после этого отпускают. Стою и жду, в конце концов это не я инициатор разговора.

– У тебя есть моя метка соулмейта? – парень наконец собирается с мыслями и задаёт первый вопрос. Молча снимаю часы, показывая его закрашенное имя. Такеши кивает своим мыслям и снова задумывается. Это кажется немного странным, видеть его таким, вопреки обычной улыбке. Хотя сейчас серьёзные и проницательные карие глаза смотрятся более уместно, что ли, не создавая диссонанс.

– Почему тебя зовут не так, как на метке? – это правильный и логичный вопрос. Я решаю быть с ним честной, в конце концов, имя можно сменить и сбежать в любой момент, но если я и правда хочу пытаться наладить отношения со своим соулмейтом, надо быть откровенной.

– Потому что документы, под которыми я сейчас живу, фальшивые, а девочка с именем, что у тебя на руке, считается либо мёртвой, либо пропавшей без вести в далёком английском пансионе, – парень присвистывает и оглядывает меня более внимательно.

– Давно было интересно, сколько тебе лет? При первой встрече ты обмолвилась, что по документам тебе шестнадцать, а сколько на самом деле?

– Четырнадцать, – подхожу к ограждению крыши и любуюсь видами, открывающегося города. Да, в школе только три этажа, но и остальные здания не так и высоки, чтобы закрывать обзор.

– Отойди от края, пожалуйста, – Такеши останавливается за спиной, не дойдя нескольких шагов до парапета и меня. Не оборачиваюсь, чуть подтягиваюсь на руках и сажусь на невысокие перила, которые выставлены скорее для проформы, потому что учеников на крыше быть не должно в принципе. – Нами, отойди оттуда, там опасно.

Поворачиваюсь наконец к парню. Брови нахмурены и почти сведены к переносице, пальцы на руках чуть подрагивают, торс чуть наклонён вперёд, да и вся фигура в целом выглядит напряжённой, будто в любой момент он готов броситься вперёд и ловить меня.

– Почему нет? – спрашиваю прямо. – Перила достаточно крепкие, чтобы выдержать меня, – я и правда не понимаю, но это место на крыше кажется наиболее удобным. Он и дальше может задавать интересующие его вопросы, а я буду любоваться природой и городом, отвечая.

Такеши хмурится ещё сильнее, смотрит на школьный двор за моей спиной, поднимает глаза, встречается со мною взглядом, быстро выдыхает, преодолевает разделяющее нас расстояние, подхватывает за талию, снимает с парапета и относит вглубь крыши, где и ставит, тут же отходя на пару шагов назад. Брови всё ещё нахмурены, но я успеваю заметить лёгкий румянец смущения на щеках. Точно, в Японии же тактильный контакт не принят. Осматриваю парня более внимательно: он старается стоять подальше от перил, но смотрит вниз без страха, да и раньше я в нём как-то не замечала этой боязни высоты.

– Такеши? – зову тихо, подходя ближе. Подросток, смотрящий до этого прямо, переводит взгляд куда-то в пол. – Ты упал с этой крыши? – он едва заметно хмуриться, но потом резко расслабляется, закидывает руки за голову, на лице появляется вечно весёлая улыбка.

– Нет, я с неё прыгал, чтобы покончить с собой! – замираем оба. Для меня информация нова и слышать такое оказывается тяжело.

Я в своё время, когда плохо сдала экзамены тоже хотела прыгать, даже выбрала наиболее «удачное» окно. Не решилась. Меня тогда любовью и заботой окружили мама и младшая сестра: отвезли за город, каждый день устраивали маленький праздник, за уши вытаскивая из состояния самоуничижения. Вздыхаю и по-новому смотрю на соулмейта, который запрокинул голову и не смотрит на меня. Бедный ребёнок. Делаю шаг, нечаянно шаркая по крыше ботинком. Такеши вздрагивает, напрягается, но остаётся на месте. Похоже, мне показали самое страшное, что сидит внутри, и дают шанс уйти. Какое наивное чудо. Грудь щемит за чужие страдания. Подхожу и обнимаю, прижимая к себе настолько близко, на сколько получается. Тело под руками чуть расслабляется, до спины я уже практически не дотягиваюсь, потому что парень надо мной нагибается, а потом в плечо утыкается лоб. Ну-ну, успокойся.

Меня подхватывают – опять! – и несут к коробу, в котором располагается дверь на крышу. Такеши садится на бетонную поверхность, утягивая меня за собой. Сажает рядом, кладёт голову мне на макушку и забирает одну из ладоней, сжимая её своей рукой. А потом рассказывает. Много и долго. Про мать, про её смерть, про переезд, про ресторан, про отца, про бабушку – мамину мать – которая во всём винит их, про замену меча на биту и про сломанную руку, про попытку покончить с собой, про Тсунаёши, которая отговорила и предложила стать другом, про обломавшиеся перила и несколько самых страшных секунд полёта в пустоту, про батут внизу и возобновившиеся с отцом уроки фехтования. Я слушаю внимательно, не перебивая, лишь открывая над нами своеобразный портал, когда начинается дождь, чтобы не замочило.

Уже давно закончился обед и, кажется, подходит к концу последний урок, когда Такеши заканчивает и будто выпадает из транса. Он оглядывается вокруг, замечает падающие с неба капли, мокрый бетон вокруг и полностью сухих нас. Тихий присвист и я чувствую себя гордой подобными способностями. Дождь заканчивается, звенит звонок с действительно последнего на сегодня урока и меня зовут с собой посмотреть на тренировку по бейсболу, скорее всего последнюю в этом семестре, потому что с завтрашнего дня официально начинаются экзамены, и все тренировки прекращаются. Согласно киваю, и меня всё ещё держа за руку утаскивают с крыши и ведут вниз. Торможу парня около самых мужских раздевалок и предлагаю подождать его на поле. Такеши честно спохватывается и даже конфузиться, нехотя отпускает мою руку и пристально смотрит.

– Я буду ждать тебя на поле, – ловлю всё ещё серьёзный взгляд. Парень опять улыбается солнечно. Я уже знаю, что это маска. Беру за край рубашки, под которой видно футболку, смотрю прямо в глаза. – Я не сбегу и буду ждать тебя на поле. Обещаю, – парень кивает, но неестественная, приклеенная улыбка всё ещё остаётся на лице. Вздыхаю, подхожу совсем вплотную, запрокидываю голову, упираясь острым подбородком в чужую грудь. – Я не люблю тебя. Я в тебя даже не влюблена, но ты мне уже симпатичен, Ямамото Такеши. Я не обещаю, что стану с тобой счастливой, или сделаю счастливым тебя, но я бы, наверное, хотела попробовать построить эти отношения. Так что я буду ждать тебя на поле, чтобы посмотреть на последнюю в этом семестре тренировку, – разворачиваюсь и уже успеваю сделать пару шагов прочь.

– Я тоже тебя не люблю и даже не влюблён, но ты мне уже очень нравишься,

Нами – как бы тебя не звали по-настоящему. Мне бы тоже хотелось попробовать построить с тобой эти отношения, хотя нет никаких гарантий, что мы будем счастливы в них. Только, пока мы не начали, я сразу хочу поставить условие, – парень смотрит серьёзно, а потом улыбается не губами, но глазами. Склоняю голову к плечу, выражая вопрос. – Никогда не сбегай от меня без объяснения причин.

– Ну, тогда у меня встречное условие – перестань так стеклянно улыбаться, – парень усмехается уже абсолютно по-другому – от неестественной радости не остаётся и следа.

– Договорились.