Под ногами в нескольких десятках метрах внизу плещется океан, ударяясь о скалы волнами и разлетаясь мириадами частиц. Ветер доносит отголоски солёных брызг и швыряет в лицо мелкую изморось, льющуюся с неба. Мукуро вдыхает полной грудью и прикрывает глаза, наслаждаясь секундами спокойствия и свободы. Он сейчас не отказался бы от крыльев, чтобы взлететь к облакам и просто парить, позволяя потокам воздуха обволакивать тело и душу, унося с собой все мысли и сомнения. Когда-то он так летал, перемещая своё сознание в птицу и забывался в этих ощущениях и чувстве пустоты от забот. Пока не иссякало заложенное в сову Пламя, и они оба не возвращались в свои клетки. Мукуро выдыхает и уходит со скалы в сторону расположенных неподалёку домов.

Скорее постоялый двор, нежели гостиница или отель со старой вывеской с пафосным названием «На краю света», встречает его привычной почти идеальной тишиной. Среди старых и обшарпанных, но всё ещё чистых и добротных столов идёт дорожка до толи барной, толи администраторской стойки. Глухо шуршит в углу радио, проигрывая, должно быть, старые песни. За дальним столом под единственной ярко горящей лампочкой сидит старик и разгадывает кроссворд, на каких-то особенно трудных словах начиная невразумительно ворчать. В такие моменты из-за длинной стойки выходит второй старик – по совместительству администратор и бармен – и, заглядывая в головоломку, начинает подсказывать. Всё это выливается в перепалку, когда первый отказывается принимать подсказку и всячески доказывает, что озвученные предположения – полная чушь. Второй же умудряется стоять на своём. Споры прекращаются довольно быстро, правильное слово оказывается вписано в нужные клеточки, а в помещении вновь становится тихо.

Мукуро развязывает промокший шарф и стаскивает его с шеи, снимая следом толстые перчатки и расстёгивая пальто. Погода за окном прекрасна в своей способности заставлять чувствовать себя живым, и парень от неё в восторге, но влага и сильные порывы ветра приносят организму дискомфорт и простуду. Мукуро передёргивает плечами и идёт ближе к стойке и радиатору, шмыгая пока ещё сухим носом.

– Мы останемся ещё на одну ночь, – Мукуро достаёт из кармана несколько купюр и кладёт их на отполированное дерево. Администратор берёт деньги, бегло пересчитывает и убирает куда-то вниз.

– Погодка в этом году ужасная, – старик за сканвордом, подслеповато щурясь, переводит взгляд с окна, за которым изморось превращается в дождь, размывая тропинку до утёса над морем и барабаня по подоконнику. – Не хочешь чего-нибудь выпить, парень? Быстрее согреешься.

Мукуро отрицательно качает головой, стараясь заглушить в себе поднимающееся из глубин недоверие и желание колко ответить, возможно, достать трезубец и, показав этим людям на что он способен, сбежать. Мукуро не нравится алкоголь – он оседает на языке воспоминаниями о спирте и стерильности. Неприятными и болезненными воспоминаниями, которые не меркнут даже спустя годы.

– Может тогда рагу? Попрошу Марту в качестве исключения сделать не только завтрак, – старик со сканвордом сегодня непривычно разговорчив и безобоснованно щедр на взгляд Мукуро. Но вокруг дома всё просматривается на несколько километров вокруг, ничего подозрительного не видно, и парень воспринимает чужой жест доброй воли как данность. Со скрипом, но принимает.

– От рагу не откажусь, две порции, – Мукуро поднимает средний и указательный пальцы, сопровождая свой заказ. Уголки губ поднимаются вверх, обозначая улыбку и согласие.

– Но это за отдельную плату, – старик за стойкой хмурит кустистые брови и смотрит строго. Мукуро пожимает плечами и ещё раз согласно кивает. Собеседник расслабляется и идёт к выходу, подцепляя с крючка куртку и подхватывая зонт. – Пойду скажу Марте, чтобы сделала побольше. Но это, пока ничего не готово. Я за вами зайду, когда будет накрыто, – и скрывается за пеленой дождя. В окно видно, как сражающаяся со стихией сгорбленная фигура медленно бредёт в сторону одного из домов.

В выделенную им комнату на втором этаже Мукуро входит без стука. Снятое на ходу пальто он аккуратно вешает на вешалку и убирает в высокий шкаф. В помещении не очень тепло, поэтому парень проходит между двух односпальных кроватей и сдёргивает с одной из них плед, тут же заворачиваясь в него. Фран, лежащий до этого на другой кровати и рисующий в альбоме цветными ручками, поднимает глаза и несколько секунд просто смотрит, прежде чем подняться и молча протянуть плед и со своей кровати.

Мукуро хочется дать мальчишке по рукам, послать подальше и пообидней, объяснив, что он не нуждается в помощи, тем более от такой мелкой козявки. Но зуб не попадает на зуб, ноги не вмещаются под короткий, но очень тёплый кусок ткани, а с Франом они вдвоём путешествуют не первую неделю. Домашний мальчик сам соглашается пойти с Рокудо, сбегая от бабушки и её вечной суровости и недовольства – выжившая в оккупацию еврейка так полностью и не смогла оправиться, всю оставшуюся жизнь вгоняя себя и близких в жёсткие рамки, не умея выражать эмоции, страшась их. Это Мукуро рассказывает одна из сердобольных соседок Франа и его бабушки.

Мальчика Мукуро ищет целенаправленно, как только удаётся встать с инвалидного кресла и хоть чуть-чуть восстановить тело. Находит он ребёнка одновременно с Варией, рядом с озером за городом, куда Фран сбежал поиграть. Мукуро не знает почему, но касательно воспоминаний о будущем у мальчика амнезия – он ничего не помнит. Элитный отряд убийц уходит почти сразу после оглашения новости, как и Мукуро со своей бандой, чтобы потом, через несколько месяцев, вернуться одному. Ребёнку тяжело живётся с бабушкой, и своё согласие на «ученичество» – умное слово Мукуро вычитал в книжке – Фран даёт почти сразу после повторного знакомства.

Наверное, Нами бы пустилась в пространные рассуждения о несчастной женщине и её внуке, в которого бабушка за годы смогла-таки вдолбить уважение к себе и любовь. Но заумной девушки здесь нет, и Мукуро старается слишком сильно не задумываться, почему по воспоминаниям из будущего мальчишка был вредным-противным-язвительным, а сейчас ведёт себя куда как более спокойно. Нет, в начале совместного вояжа и, по совместительству, обучения, Фран пытался проверить границы дозволенного и сравнивать причёску Мукуро с ананасом, но после нескольких дней, не получив от окрылённо-уставшего учителя должного ответа, отстал и замолчал.

Мукуро забирает плед из протянутой руки и скорее закутывается во второй слой шерстяной материи. Фран отходит обратно к своей постели, не ожидая ни похвалы, ни благодарности, и снова принимается рисовать. В край сердца иллюзиониста впивается тонкая иголочка укора за такое поведение и назидательный внутренний голос со знакомыми нотками шепчет, что ребёнок, должно быть, и в семье никогда не слышал похвалы и элементарного «спасибо», воспринимая такое отношение как должное.

Мукуро хочется бить себя в грудь кулаком и кричать, что он тоже никогда не знал тёплых слов от родных, проведя всю свою сознательную жизнь в застенках. Но выговаривать всё мальчику кажется слишком даже для него, а будучи иллюзионистом вести внутренние монологи чревато появлением дополнительной личности в и так тесной от мыслей голове.

До этого момента Мукуро думал, что ему хватает объятий своей соулмейт, поддержки от членов своей банды и редких вечеров с сестрой Наги, когда говорить можно всё что угодно и получать разъяснения касательно своих чувств и эмоций. Которые иногда воспринимались правдой, иногда откровенной ложью, оказывающейся правдой только спустя время и осознания. Мукуро до сих пор сомневается, кто из них всех был самым старшим.

Парень поворачивается лицом к стенке и поджимает колени к груди – так теплее. В груди печёт и почти невыносимо раздирает на части. Мукуро никогда в жизни не заговорит о доверии и, кажется, никогда в жизни не доверится другому человеку, но Франу он сейчас спокойно подставляет спину, не задумываясь. Ребёнок уже знает основы использования иллюзий, поэтому сможет что-то сделать в опасной ситуации, но не подумает навредить своему учителю, к которому привязался – Рокудо об этом позаботился. А Мукуро пока погреется и, возможно, поспит – он устал. Сегодня они отдохнут ещё денёк, а завтра уйдут из этого постоялого двора на отшибе мира, бывшего когда-то популярным местом на пути к историческому замку, и отправятся дальше путешествовать, учиться и навёрстывать упущенное за годы в заточении.

Мукуро засыпает с зыбким ощущением тепла и пониманием, что видит в замученном ребёнке себя. Оттого желание вместе изучать всё ранее пропущенное в этом огромном и интересном мире только растёт. А вместе с ним и пекло в груди – у маленького Мукуро так навсегда и останется только холодный подвал и решётки на двери, пока Фран будет с восторгом – насколько это для него возможно – рассказывать о сценах в только что просмотренном фильме, удерживая одной рукой ведёрка с попкорном – стереотип о кинотеатрах не подвёл – другой держась за пальцы Мукуро – исключительно чтобы не потеряться в толпе – а вечером старательно воссоздавать эти же самые сцены с помощью Тумана. Мукуро обязательно будет привычно усмехаться и с фирменным смехом замогильным голосом интересоваться, не придёт ли кто-то из побеждённых в фильме монстров-злодеев к ним ночью, и аккуратно править чужие фантазии, доводя их до совершенства. А пока уставший от холода и переживаний парень только плотнее заворачивается в пледы и смежает ресницы, надеясь скорее забыться.