В любой ситуации, так или иначе касавшейся Кавеха, здравый смысл мгновенно улетучивался.
Аль-Хайтам не понимал, как и почему это происходило. Вот он узнал, что Кавех лишился крыши над головой, а вот обнаружил себя в разгаре поисков, собираясь предложить старшему приют, – притом, что после столь серьёзного потрясения разумнее было оставить его на время в покое, чтобы не разрушить окончательно любые связи между ними.
Кавех просто не вписывался в нормальные человеческие отношения – по крайней мере, те, в которых аль-Хайтам имел хоть какой-нибудь опыт.
Неудачливый архитектор долго молчал, обдумывая имевшиеся у него варианты, прежде чем медленно кивнуть; и – нет, аль-Хайтам в жизни не признался бы, что всё это время боялся вдохнуть лишний раз и приятно удивился, услышав ответ. Но Кавех не был бы Кавехом, гордецом и упрямцем, если бы не настоял на оплате аренды, ссылаясь на то, что давно потерял права на этот дом. Как будто этого было мало, он также отказался заявлять об их сожительстве во всеуслышание, но здесь аль-Хайтам не возражал – это избавляло от вопросов окружающих и, соответственно, лишних проблем.
Но не от вопросов к самому себе о трезвости рассудка, который после всего, что между ними было, всё ещё допускал, чтобы их дороги по жизни так тесно переплетались.
***
В тот день он ждал Кавеха в таверне, поигрывая ключами в кармане и размышляя о цепочке событий, которая привела к настоящему моменту – тому самому, когда Кавех, наконец, появился в дверях и окинул взглядом зал в поисках «своего невыносимого соседа»; скорее всего, так он подумал. Заметив аль-Хайтама в углу, подальше от других посетителей, он решительно подошёл и плюхнулся напротив, – руки скрещены на груди, нервно подёргивающиеся в уголках губы надуты. Но оценить спектакль было некому: аль-Хайтам едва понял голову от книги, молча подвинув к Кавеху его ключ.
– Это не смешно, знаешь, – протянул Кавех, наблюдая за тем, с каким спокойствием аль-Хайтам отпил немного из своего стакана. – То, что ты делаешь так через день. Подумать только, такой педант – и допускаешь одну и ту же ошибку раз за разом.
– Я не виноват, что ты выбрал громоздкий брелок, который цепляется за всё подряд.
– Брелок? Он милый.
– Нельзя покупать вещи только на основании того, что они привлекательно выглядят.
– Сказал тот, у кого нет вкуса.
– Ну, мне он точно не нужен, если подразумевает ненужные траты.
– Ты!.. – импульсивно воскликнул Кавех, вскочив на ноги, но быстро взял себя в руки; похоже, здесь и сейчас он не был настроен ссориться. – Ладно, забудь. Как будто есть смысл с тобой разговаривать. Я ухожу.
– Может быть, хочешь выпить? – негромко поинтересовался аль-Хайтам, в ответ услышав только резкое «нет». Не говоря ни слова больше, Кавех вышел из-за стола.
Оставшись в одиночестве, аль-Хайтам выждал ещё какое–то время, но в итоге, сдавшись, закрыл книгу. Демарш Кавеха означал, что можно было спокойно заниматься своими делами дальше, но теперь он не мог сосредоточиться на чтении. Что-то было не так в этом разговоре, в реакции старшего.
Он перешёл черту?
Аль-Хайтам устало покачал головой. Почему-то получалось так, что чем меньше Кавех говорил, тем больше он беспокоился. Никто другой не был способен запудрить ему мозги, находясь физически в другом месте.
***
– А господин Кавех разве не здесь? – внезапно спросил Ламбад, когда аль-Хайтам уже рассчитывался и присматривал бутылку вина на вечер.
– Он уже ушёл.
– Но позже вы увидитесь с ним снова, да? Могу я попросить вас передать это ему? – Ламбад взял со стеллажа другую бутылку, – не ту, которую собирался купить аль-Хайтам, – и с глухим стуком поставил на стол. – За счёт заведения.
Аль-Хайтам приподнял бровь в немом вопросе.
– На днях он увидел, как моя дочь плакала, потеряв ленту для волос, – охотно пустился в объяснения Ламбад. – Это был подарок на день рождения от её лучшего друга, так что господин Кавех дал ей один из тех брелков и помог найти пропажу. У него доброе сердце, а сейчас он выглядел таким расстроенным, когда заходил. Даже больше, чем утром, после деловой встречи.
Аль-Хайтам хмыкнул, побуждая Ламбада рассказать подробнее. Очевидно, Кавех встречался с клиентом, чтобы показать свои наработки, но не смог ему угодить; исходя из того, что успел услышать Ламбад, Кавех был очень близок к потере заказа.
– Это единственный способ, до которого я додумался, чтобы его подбодрить, – продолжил Ламбад, бережно похлопав по тёмно-зелёному стеклу. – В отличие от вас, я вряд ли могу считаться его другом.
– Мы не друзья, – что–то в глубине сердца аль-Хайтама отозвалось болью, когда он произнёс эти слова.
– Нет? Но вы живёте вместе, правда?
– Это…
«Это не то, что ты подумал», «это ещё ничего не значит», – аль-Хайтам сам не знал, что хотел сказать, но сразу же отказался от этой идеи, когда во внимательном взгляде Ламбада отчётливо проявилась насмешка.
– Он бормотал пьяный во сне несколько месяцев назад, жалуясь на то, что вы никогда не наводите порядок на книжных полках и продолжаете забирать его ключ, как будто нарочно выживаете из дома.
Если бы искажённый терминал Акаши всё ещё был под рукой, сейчас аль-Хайтам без раздумий воспользовался бы им для того, чтобы проникнуть в эту часть памяти Ламбада и стереть её безвозвратно. Но эта мысль тут же сменилась тревогой о том, что Кавех всерьёз думал, будто аль-Хайтам собирается вышвырнуть его вон.
Тем временем Ламбад философски пожал плечами, благополучно не заметив внутреннего смятения, которое полностью захватило действующего Великого Мудреца.
– В любом случае, прошу прощения, если я вторгся в вашу частную жизнь. Но я действительно надеюсь, что вы передадите ему это в знак моей признательности, – улыбнулся на прощание Ламбад и отошёл на кухню, закончив диалог прежде, чем аль-Хайтам смог подобрать ответ.
Что-то подобное следовало предвидеть, когда он решил впустить Кавеха в свой дом (в свою жизнь). Определённо следовало, если бы его обычная рассудительность не уходила на перекур каждый раз, когда Кавех появлялся на горизонте.
***
Вернувшись домой, аль-Хайтам обнаружил, что Кавех закрылся в своей комнате. Несмотря на то, что солнце уже село, он не зажигал лампу: в щели под дверью не было видно ни малейшего проблеска света. Снова отметив, что поступает вопреки здравому смыслу, аль-Хайтам решительно постучал.
– Уходи, – отозвались изнутри после небольшой паузы.
– Планируешь оставаться там до конца своих дней? – поинтересовался аль–Хайтам.
– Я сказал, уходи. Пожалуйста.
– Нет.
– Я произнёс волшебное слово, ты разве не слышал?
– Наивно думать, что я послушаюсь просто потому, что ты сказал «пожалуйста».
– И дальше что? Ты при любом раскладе считаешь меня инфантильным.
– Это не так, – устало вздохнул аль-Хайтам. – Ламбад просил передать тебе кое-что.
– Можешь оставить снаружи.
– Просто открой дверь, Кавех. Я не хочу громить собственный дом, чтобы добраться до тебя.
Кавех издал мученический стон, но вскоре сдался и загремел задвижкой. Он показался только на то расстояние, которого было достаточно, чтобы взглянуть на аль-Хайтама одним глазом, но тот заранее ожидал подобного и быстро просунул ступню в приоткрывшуюся щель. Бутылку же выставил перед собой как щит, слегка покачав донышком.
Издав ещё один звук из своей коллекции признаков недовольства, Кавех открыл дверь шире; он выглядел растрёпанным и упорно рассматривал орнамент на ковре, отказываясь поднимать взгляд. Когда аль-Хайтам протянул бутылку, он сделал встречное движение, но вместо того, чтобы забрать, лишь деликатно взялся за основание.
– Хочешь, разопьём вместе? – несмело спросил старший.
– Это твой подарок.
– Отсюда вывод – я решаю, как с ним поступать.
Справедливое замечание. Притом, что они всё ещё держались за несчастную бутылку с двух сторон.
– Возьми нормально, пока я схожу за стаканами.
– Я… – Кавех запнулся, явно пересиливая себя. – Я не могу.
Проследив за направлением его взгляда, аль-Хайтам, наконец, обратил внимание на руку старшего, которая слегка подрагивала. Не вполне уверенный в том, что разглядел в полумраке, он осторожно дотронулся, тем самым застав Кавеха врасплох; но, по крайней мере, тот не стал вырываться.
– Что-то случилось? – мягко спросил аль-Хайтам.
– Виделся со сложным заказчиком – Ламбад должен был тебе рассказать. Он раскритиковал мой проект, и потом на объекте, выслушав объяснения, почему его запросы с учётом всех переменных невыполнимы… он разорвал мои эскизы, – голос Кавеха слегка надломился, будто хрустнула сухая ветка в лесу. – Буквально превратил мой труд в труху. Я был в шаге от того, чтобы взорваться, но как-то сдержался. Сделке конец, в любом случае. Возможно, это и к лучшему.
– Этот человек не достоин твоих усилий, – пусть аль-Хайтам не был хорош в словах утешения, это нужно было произнести.
– Он предлагал кругленькую сумму.
– Деньги не оправдывают то, как ужасно он с тобой обращался.
– Я мог рассчитаться с долгами и побыстрее перестать тебе надоедать.
– Не припоминаю, чтобы мы обговаривали сроки твоего договора аренды.
Кавех посмотрел чуть более заинтересованно, после чего двинулся в сторону гостиной, утягивая аль-Хайтама за собой; их руки всё ещё были соединены, будто так и нужно. Опустившись на диван, он жестом попросил аль-Хайтама сесть рядом, что тот и сделал, после коротких размышлений сняв наушники. Затем пришлось подождать, пока Кавех возился с пробкой и делал небольшой глоток, пробуя вино, прежде чем предложить аль-Хайтаму; удивительно, впрочем, что он не подавился, потому что следом прозвучало тихое:
– Ты меня ненавидишь?
Что ж, аль-Хайтам долго ждал, когда всплывёт этот вопрос. Раньше они часто обменивались словесными нападками, о которых Кавех пытался забыть, но никогда не достигал в этом успеха; даже аль-Хайтам, на которого обычно не действовали одни только слова, ощущал последствия, пусть и в меньшей степени. Это было больно.
– Будь я похож на тебя – серьёзным, строгим, думающим на три шага вперёд, я бы нравился тебе больше?
– Стал бы я терпеть твоё присутствие, если бы ненавидел, – пробормотал аль-Хайтам.
– Очень логично с твоей стороны, – Кавех придвинулся ближе, и аль-Хайтам сильно сомневался, что именно алкоголь делал его… смелее. – Но я слишком эмоциональный, чтобы это шло мне на пользу.
– Ты увлекающийся, Кавех, – аль-Хайтам неторопливо очертил пальцами контур его нижней челюсти, большим касаясь нижней губы. – Ещё не факт, что для тебя это плохо.
В ответ старший горько усмехнулся.
– Я не справился даже со собственным возмущением. Одна маленькая неприятность, и мои руки затряслись так сильно, что я не смог вернуться к рисованию.
– Они больше не дрожат, – аль-Хайтам сжал его ладонь в своей. – Ты в порядке.
– Похоже на то. И всё благодаря тебе, – Кавех сделал ещё глоток и добавил спустя мгновение приятной тишины. – Я тебя не понимаю.
– Я тоже, – признался аль-Хайтам. – Себя, я имею в виду, каждый раз, когда речь идёт о тебе.
– О? – на лице Кавеха промелькнула усмешка. – И это тревожит действующего Великого Мудреца?
– Не называй меня так. И нет, выражаясь твоими словами, я не думаю, что встревожен этой динамикой.
Кавех польщённо хмыкнул, очевидно успокоенный тем, что услышал. Это было ближе всего к признанию в любви из того, что можно было получить от такого человека, как аль-Хайтам.
– Полагаю, это победа – вскружить голову одному из самых ярких умов столетия.
Аль-Хайтам положил ладонь поверх щеки Кавеха, заставляя посмотреть на себя, прежде чем подарить лёгкий поцелуй в уголок губ. Тот замер от прикосновения, прикрыв глаза, и аль-Хайтам счёл это приглашением к настоящему поцелую. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, аль-Хайтаму оставалось только самодовольно ухмыляться, любуясь смесью изумления, осознания, смущения и радости на лице Кавеха.
Он начинал подозревать, что каким-то образом привязался к старшему ещё сильнее, поскольку уютно устроившегося в его объятиях Кавеха было более чем достаточно, чтобы дать им обоим чувство удовлетворения и, в меньшей степени, некоторой эмоциональной уязвимости. Но это было в рамках нормы, учитывая, что он начал делать разного рода исключения для Кавеха задолго до этого дня.
– Мы ещё посмотрим, кому в итоге вскружит голову сильнее, – беззлобно поддел его аль-Хайтам.
– Это вызов? – лукаво усмехнулся Кавех. – Я в деле.