— Алло, я у тебя перекантуюсь? — я слышал это тысячу раз. И каждый раз все больше боялся встретиться.

Прыжок. Порез. Отравление. Петля. Машина. Таблетки. Электричество. И снова, и снова, и снова голос по ту сторону экрана телефона.

— Да, конечно, — всё равно никуда не убежать. Я не выходил из дома слишком долго, чтобы поговорить с кем-то ещё.

Дни одна сплошная тягомотина. Ничего не происходит. Я сплю и пью кофе. Когда голод невозможно утолить им, приходится готовить.

— Что случилось? — я пытаюсь быть хорошим старшим братом.

— Уебок мамкин снова науськивает к бабушке меня отправить, — она ни о чем не догадывается. Значит, мой великий обман не раскрыт.

— У тебя совсем ничего нет? — сестра шарится по полкам.Дошираки, быстрые каши, коробки крупы с пятью пакетами, которых хватает на неделю, если не больше.

Работа, дом, мы видимся по вечерам.

— Слушай, — она тянет первый слог, — я пойду на ночёвку?

— Че спрашиваешь-то?

— Ну может ты тоже что-то планируешь?

— Нет.

Ей 17, как было мне тогда. Про парней не говорит, хотя с чего бы ей мне рассказывать. Такая серьёзная, не то что я раздолбай.

— Слушай, — дядь Лёша говорил так же, — дай ключи от хаты. Надоело ждать, пока ты дочапаешь до домофона.

— Ага, — сестра болтает ногами за едой, прямо как она.

Я встаю из-за стола и иду к комоду. Сестра хмыкает и спрашивает:

— Совсем плохо готовлю?

— Нет, — я шаркаю тапочком по линолеуму. Она готовит все время, что живёт тут.

Коробка с безделушками. Она повесила свой брелок на ключ, не забрала. Несколько сколов на месте для держания. Дядь Лёша показывал, как открывать пиво. Тело, мамка, опознание.

Я не вижу ничего перед собой. Дыхание перехватывает.

— Ты чего? — сестра касается локтя.

— Я такой мудак, — на работе постоянно жалуются:

«Продавец должен быть приветливым»

Я не был приветливым с тех пор, как батя ушел. Мудак.

— Ты хочешь об этом поговорить? — она берет руку, держащую ключ, — ты от меня уже наслушался. Зуб за зуб, так сказать.

Тёплая, кончики пальцев холоднее. Я смотрю на неё, как через завесу. Должно быть, до сих пор реву. Молча подворачиваю рукав. Уже старые белые шрамы. И совсем недавние раны.

Она смотрит, кажется, испуганно. Мне в глаза.

— Я уже давно пытаюсь, — тягостное признание спадает с плеч грузом, — ещё до того, как сюда свалил.

— Мама знает?

Я качаю головой. Сестра поджимает губы.

— А эта твоя?

— Знала, — я пожимаю плечами, — спали, в конце концов.

— И эта дрянь ничего не сделала? — она забрала у меня ключи и покрутила в руках.

— Не надо так, — дрянь дрянью, но любимая.

— А как ещё? — сестра бросает ключи на пол и обнимает, — она с тобой сколько жила и всё видела, а все равно не помогла. И я такая же, за месяц ничего не увидела, пока с нами жил...

— Ну чего ты, малая? — кофта мокнет. Рыдает. Вот же добрая душа.

— Сам чего, — она слабо стукнула меня, — работать начну.

— Моих денег хватает, не волнуйся.

— Помощь тебе оплачу.

— Мелочь, — я уткнулся ей в макушку губами, — я взрослый, уже кучу лет так живу.

— Да разве это «живу»?

— Справедливое замечание, — я обнимаю сестру, — сказать тебе честно?

— Что? — бурчит, будто конфету забрал.

— Взрослым быть страшно и неприятно.

— Почему?

— Но я очень стараюсь.