— Пошёл нахуй, уебок! — она кричит, бегает по комнате в слезах, собирает вещи по пакетам. Всё ещё рассеянная: забыла, куда сложила сумки. А теперь и ненавидящая всё во мне: настолько ей наплевать, как она поедет до подруги.

— Куда ты на ночь глядя! — я тоже кричу. Тоже в слезах.

— Наконец-то тебя волнует не только собственная шкура, — излюбленная фраза, от которой тянет блевать.

Она кричит, хлопает дверями. Она кричит. Она кричит. В ушах уже звенит.

— Я тебя ненавижу!

И снова тишина. Очередной любимый человек бросил меня. Очередной?.. Мать не бросала, я сам ушёл. Дядь Лёша, быть честным, далеко не любимый. Отец мудак обыкновенный, но разве это важно? Сестра звонит, но я не отвечаю. Весь в отца.

Я смотрю вокруг. Только чувствую, как сжимаю шарф. Её шарф или та с десятков вещей, которые мы делили на двоих? Но разве это важно?

Я злюсь. Она злится иначе. Мать злится иначе. Дядь Лёша злился иначе. Но на глазах слезы. И кричать хочется.

— Ну и пошла нахуй, шкура! — руки дрожат. Я бросаю шарф и втаптываю в старый ленолиум, — Блять!

Навернулся. Ебаные скользкие носки, просил же её такие не брать. Голова болит кошмарно. Должно быть, о косяк ударился. Но разве это важно?