Андрей держал на своих коленях горячую голову брата, корчившегося от боли. Он был уже без сознания. По стенам ползла живая кровавая плесень, заполняя комнату уродливыми узорами.

В его висках стучал набат, перед ним плясали огни угасавших свечей: у него не было времени подойти и затушить их к чертям.

Петр умирал, болезнь ела его заживо.

Чертов твирин, чертов алкоголь, чертов Город, пропади оно пропадом!

Андрей закричал, когда из глаз брата начала сочится кровь. От злобы, ненависти и бессилия. Пропади все пропадом!

- О чем ты? - осведомился голос над ухом. Андрей обернулся, вздрогнув всем телом.

Твою мать, Нина... Мертвая Нина Каина.

- Как сама смерть мертвая. - усмехнулась женщина: ее тень легла кровавыми тенями на потолке.

- Пошла прочь! - проорал Андрей охрипшим голосом. Голова начинала неприятно болеть и гореть, словно в чаду. То ли он трезвел от выпивки, то ли заболевал.

Сейчас ему было конкретно плевать, живая-мертвая ли Нина или призрачная, но своего брата он ей не отдаст!

Петр его и только его! Они тени друг друга, отражения в воде, как небо и море, как земля и звезды...

- Да кто тебя спросит... - голос Симона Каина был глухой и надтреснутый... улыбка крошилась пылью и жуками. В глазницах сидела гноящаяся тьма... блестевшая в остатках свечей чистой твирью. - Думали, детки, играть с Бодхо и ее телом? Думали, что своими тщедушными мозгами запрете чудо земли в своей коряге? И ничего-ничего вам за это не будет?

Каины рассмеялись громко и зло. Андрей запустил в них пустой бутылкой, которую кровавая тень тут же пожрала с хлюпающим звуком.

- Ба, у мальчика отнимают его куколку...

- Это не кукла, слышишь, старый маразматик?! Это мой брат! Ты заявился по его душу, так слушай: я не отдал его Нине при жизни, не отдам вам, Каинам, и после смерти!

- Да? И как?...

По рукам Андрея начинала струится горячая кровь, почти жидкий огонь, превращая его тело в песок. Он оседал, проникал сквозь просохший паркет вниз, до земли, до ее нутра. Петр почти упал на пол, скорчиваясь от очередного отвратительного приступа боли. Его скулы становились все острее и белее, пока тонкая хрупкая кожа не треснула, обнажая череп. Если бы у Андрей хватило сил раньше убить брата своей рукой, а не отдавать его Каиным, которые со спокойным злорадством следили за ним!

- Я заберу его к себе, как он и мечтает. В Покоях есть место лишь тем, кого позовут хозяева. И твирин ему больше не будет нужен: он каждый день будет строить сотни, тысячи многогранников лучше и красивее этого!

Ярость застилала ему глаза. Он утекал, он исчезал и ничего не мог с этим поделать. Пропади оно все пропадом!

- Не дам!!!! - заорал Андрей, царапая паркет пальцами до крови, сдирая кожу, до заноз под ногтями. - Он мой, пошли прочь, твари продажные!! Пошли проочь!

Вошедший Данковский в ужасе остолбенел: Петр лежал в странной сключенной позе и вроде бы спал. Он был не уверен, но, кажется, у него миновал кризис (хвала кому-бы-то-ни-было!).

Рядом с ним ползал на коленях Андрей, крича: "Пошли прочь, ублюдки!" и царапал пол. Да вокруг все было в его крови. Он успел к тому же и лицо себе разодрать. И шею. И грудь.

Бакалавр закатил глаза: нес драгоценную вакцину одному, а теперь умирает другой.

Он сел рядом с ним, аккуратно взял его за руку и потянул его голову к себе на колени:

- Андрей, эй! Слышишь меня? Это я, Данковский! Твой брат жив, слышишь? С ним все хорошо, кризис прошел. Не бойся и слушай мой голос...

Андрей смотрел на него невидящими глазами, словно не понимая его слов. Но отчего-то покорно лег, странно всхлипывая и опасливо оглядываясь в дальний угол.

Эх, Стаматины-Стаматины, да что с вами вечно не так....