Теплый летний ветер треплет волосы, приятно остужая разгоряченную кожу, шуршит страницами меню, лежащего на столе, доносит голоса других посетителей. Люси осторожно проводит руками по деревянной поверхности, ощущая всю ее шершавость и неровность.

— Ты что-нибудь будешь? — Голос Леви раздается неожиданно громко, и блондинка вздрагивает. Подруга все еще не может привыкнуть к тому, что слышит, поэтому иногда говорит слишком громко. — Извини. — Поспешно добавляет МакГарден, и едва слышно вздыхает.

— Просто холодной воды. Ты же знаешь, у меня не так много времени, чтобы рассиживаться в кофейнях. Мы приехали сюда в поисках вдохновения, а вовсе не прохлаждаться. — Жестко припечатала Хартфелия.

В последнее время девушка стала слишком уж нервной, что плохо сказывалось на рабочем процессе, отношениях с друзьями и, в конце концов, на здоровье, поэтому подруги были насильно отправлены на несколько недель отдыхать на далекие острова.

— Я пойду прогуляюсь. — Словно бы извиняясь за резкость слов, Люси медленно поднимается из-за столика и бредет к выходу из небольшого уличного кафе. Расположенного на морском берегу.

Горячий песок обжигает босые ступни, стоит только сделать шаг с мостков в бескрайнее золотое море. Вокруг никого нет, это блондинка может сказать абсолютно точно — кроме шума прибоя и собственных шагов не слышно ни звука. За столько лет Хартфелия уже привыкла к тому, что перед глазами у нее вместо прекрасного мира — черная пустота, но именно сейчас почему-то становится невообразимо горько от этого. Она обхватывает себя руками за плечи, неожиданно останавливаясь. Запрокинув голову наверх, подставляет лицо солнечным лучам, но вместо слепящего белого света — чернильная мгла, приевшаяся хуже некуда. Морской бриз все также приятно охватывает тело, даря свою легкость. Такое ощущение, что вот прямо сейчас девушка улетит отсюда.

Несколько секунд Люси не двигается, просто запоминая ощущения, а потом падает, раскидывая руки в стороны. В голове привычно зазвучала новая мелодия. Соната? Флейта и скрипка? Возможно. Давно она не писала их. В последнее время из-под ее руки все чаще выходили симфонии. Музыка — все, что у нее было в жизни. Холодные клавиши фортепиано, холод смычка в тонких пальцах, эхо, отражающееся от стен пустого концертного зала. Пускай Хартфелия и не видела, зато слух у нее был идеальный.

В консерватории, куда она пришла работать, ее приняли с распростертыми объятиями. Макаров Дреяр, гениальный пианист в прошлом, сейчас возглавляющий одно из лучших музыкальных училищ в стране, был очень рад заполучить такую талантливую девушку в преподавательский состав. Там блондинка и познакомилась с Леви МакГарден — первой и единственной подругой за всю жизнь. На тот момент синеволосая была глухой, но это не мешало ей так радостно улыбаться (Люси буквально чувствовала улыбку в ее голосе), что даже становилось завидно. И тепло на душе от того, что рядом с ней такой человек. А потом Леви встретила Гажила, и неожиданно стала слышать. Что ж, теперь Хартфелия могла только порадоваться за подругу и искренне пожелать им счастья, заталкивая собственную горечь куда подальше. Они не заслужили такого отношения. Да и никто его не заслуживал. Поэтому Люси молчала, растягивая губы в улыбке, всякий раз, как слышала приближение друзей.

Внезапно ветер донес чужие шаги. В нескольких метрах от нее находилось двое человек. Парень и девушка — одна пара ног ступала чаще и легче, чем другая. Пара молчала, что удивило блондинку. Они остановились, послышалась какая-то возня, а потом тяжелые шаги стали приближаться к ней. Грубая мужская ладонь опустилась на плечо и осторожно потрясла. Люси раздраженно приподняла голову, а потом произошло нечто странное.

Чернильная тьма начала рассеиваться. Медленно посерела, проявились очертания окружающего мира — сначала черно-белые, а потом и цветные. Хартфелия удивленно заморгала, щурясь от яркого солнечного света. Первое, что она увидела перед собой, вернее, кого — молодого парня, с шухером на голове, обеспокоенно склонившегося над ней. Он, также, как и девушка, удивленно моргал, но по другой причине — его внезапно оглушила симфония звуков природы — то, чем так любила наслаждаться Люси.

Кареглазая с жадностью оглядывала мир вокруг нее, ярко-голубое небо, золотой песок, лазурное море и незнакомца. Его мужественный профиль, удивленно распахнутые серо-синие глаза, шрам, пересекающий правую половину лица, светлые волосы, кажущиеся жесткими. Потом Хартфелия замечает шатенку, застывшую в нескольких метрах от них. Ее выражение лица говорит о многом. Да и то, как парень посмотрел на свою спутницу… Она ему не нужна. Это ясно читается в безразличном взгляде, брошенном на нее. В груди что-то екает, а в голове проносится горькая мысль: «Ну, конечно, у тебя просто не может быть по-другому, Люси». Резко поднимается на ноги и уходит, даже не обернувшись. Она все понимает, ведь далеко не дура, знает, что такое отказ от родственной души.

На плечо Лаксуса опускается хрупкая ладонь Каны. В глазах Альбероны читается немой вопрос. Дреяр привычно вскидывает руки и жестами дает ей понять, что произошло. Девушка хмурится, собираясь догнать незнакомку и объясниться с ней, но стальные объятия не позволяют этого сделать. Кто бы не была эта блондинка, она для него совершенно чужой человек, пусть и считается, что они предназначены друг другу судьбой. Это вовсе не значит, что парень должен любить ее или что-то вроде этого. У него есть Кана, и больше ему никто не нужен.

В тот же вечер Хартфелия собирает свои вещи, и ничего не объяснив Леви, садится на первый же самолет домой. Вернувшись в родные стены консерватории она буквально с головой уходит в работу, очень быстро завоевывая поклонников. Ее произведения, в которые блондинка вложила душу, находят отклик в сердцах многих, но ни один живой человек не знает, что Люси всего лишь пытается избавиться от воспоминаний о той единственной встрече на пляже и нежном прикосновении широкой ладони к чужой — не ее — и влюбленном взгляде, направленном на другую. Лучше бы она до конца жизни ничего так и не увидела.

Злодейка судьба сводит их вновь на одном из концертов мирового турне, которое Макаров устроил для девушки, чтобы расширить ее аудиторию. Выступать в столице — такой чести удостоены немногие. Блондинка, облаченная в легкое кремовое платье, выглядывает из-за кулис, наблюдая за тем, как быстро заполняется зал. Прошло уже два года, а она все никак не может привыкнуть к тому, что видит, продолжая по большей части ориентироваться на слух и осязание. Сердце быстро колотится, выдавая волнение. Кто-то хлопает ее по плечу, заставляя обернуться.

Перед ней стоит Стинг — самый близкий человек для нее, за исключением Леви. Хартфелия вглядывается в родные черты лица, замечая в синих глазах искорки веселья. Поддавшись мимолетному желанию, поднимает руку и треплет его по мягким волосам, цвета пшеницы, и улыбается ему. Сколько бессонных ночей они провели в дороге во время многочисленных турне, разговаривая о жизни. Как тут не сблизиться? Временами блондинка была уверена, что между ними существует какая-то ментальная связь, потому что никто не понимал ее так, как Эвклиф. Казалось, что не было бы вещи, которой Люси о нем не знала.

Девушка поняла, что по уши влюбилась в этого удивительного человека где-то на пустынной дороге между их родным городом и столицей. Мысль просто вспыхнула в голове фейерверком, не давая усомниться в том, что это правда. Хартфелия призналась в своих чувствах той ночью, когда они наблюдали за звездопадом, лежа на крыше трейлера, возившего их по всей стране. Голубые глаза вспыхнули в точности, как звезды, а затем мягкие губы накрыли ее собственные. Теперь она ни капли не жалела, что встретила свою родственную душу — этот человек подарил ей возможность увидеть, насколько прекрасен мир вокруг.

Удивительно, но его история так напоминала ее собственную. Юкино — его родственная душа, подарившая ему слух, принадлежала другому. Блондин только плечами пожимает — плевать на нее он хотел, но в глубине голубых глаз девушка видит хорошо запрятанную горечь.

— Ты справишься, принцесса. — Эвклиф невесомо целует в висок и обнимает за талию. Страх и волнение отступают на второй план, Хартфелия негромко смеется и неожиданно утягивает парня в танец, повинуясь мелодии, звучащей в голове, и едва слышно напевая ее себе под нос. Ее голос всегда напоминал Стингу перезвон колокольчиков. Он моментально подхватывает ритм и ведет в танце, уверенно увлекая партнершу за собой.

Их уединение было прервано появлением человека в черном костюме, идеально сидевшем на нем. Ботинки сверкали, так что глаза болели. Из нагрудного кармана торчал платок. Сразу видно — важная шишка, которой приспичило познакомиться с известной исполнительницей до начала выступления.

— Кхм. Извиняюсь, что помешал вам. — Люси застывает в объятиях Стинга, неверяще глядя на того самого мужчину с пляжа. — Меня зовут Лаксус Дреяр, я являюсь одним из главных спонсоров сегодняшнего вечера.

— Очень приятно. — Находится Хартфелия, протягивая ему ладонь и тепло улыбаясь. На ее безымянном пальце блондин замечает золотое колечко, удивленно поднимает брови, но тут же берет себя в руки. — Люси Хартфелия, но думаю, это вы и так знаете. Если вы не возражаете, мне было бы удобнее переговорить с вами уже после выступления.

— Конечно. Где я могу найти вашего менеджера? — Взгляд серо-синих глаз пристально скользит по девушке, задерживаясь на выступающих частях фигуры дольше, чем следует. Эвклиф недовольно хмурится, привлекая блондинку ближе к себе, что не остается незамеченным.

— Мой муж может ответить на все ваши вопросы, мистер Дреяр. — Продолжая улыбаться отвечает она. — И спасибо вам за то, что подарили мне зрение, иначе я бы никогда не смогла увидеть Стинга.

Вот так открыто Люси заявляет об этом, заставляя собеседника поморщиться от воспоминаний. С тех пор много воды утекло. И если тогда, Лаксус был уверен, что кроме Каны ему никто не нужен, то сейчас он понимал, что глубоко заблуждался. Альберона оказалась обычной фальшивкой, и сбежала, едва мужчина наскучил ей. Только тогда Дреяр задумался о том, что был неправ в своих суждениях и попытался отыскать незнакомку с пляжа. Кто же знал, что все обернется таким образом. Муж значит. Губы искажаются в горькой усмешке. За свои ошибки нужно платить, и его расплата — наблюдать за чужим счастьем издалека.