Ди лёгким взмахом руки открывает любые двери. У Ди спорятся любые дела. Что бы Ди ни попробовал начать, у него всё выходит. Ди добрый, красивый, вежливый. Ди умный, улыбчивый, щедрый. Ди...

Ди, Ди, Ди.

Ему дарят камелии, с уважением кланяясь и безмолвно отступая в тень. Ни лишнего жеста, ни лишнего слова — нет места такому при том, кто ничего лишнего не делает. Ди знает, что это — их искренний, щедрый и восхищённый дар. Знает и ненавидит камелии. Они ему совсем не к лицу.

Босиком он танцует по усыпавшим землю бледно-розовым лепесткам. То, что лишь раз расцветает, чтобы после навеки сгнить, несёт ценность одной своей красотой — быстротечной, завораживающей и, на самом деле, абсолютно бессмысленной... И пусть от неё перехватит на миг дыхание, она исчезнет так же быстро, как появилась, оставив только завязь для красных кислых плодов.

Ди смеётся, мечтая не думать, не помнить, не понимать и не знать. Его одежда кружится, кружиться, кружится в такт его танцу, который никто не заметит. Как эти цветы, он увянет и сгниёт, мимолётный, восхитительный и абсолютно бессмысленный.

Такого видеть и не нужно.

Того, что Ди видит и сам в себе, знать и видеть другим не нужно тоже. Как и самого Ди, пожалуй... Покупая себе иногда цветы, он всегда выбирает одни. Анемоны. Красные, синие, белые, сиреневые и розовые — роскошные яркие цветы. Ди — роскошный и яркий тоже, ему они очень к лицу.

даже если тошнит от таких неизменно-вульгарных слов, как роскошный

Он не врёт никому, наверное. Разве что в этом себе самому, но с собой-то быть честным зачем? Ди не хочет быть честным, не может быть честным и честным не будет с тем, кто врёт ему, не стесняясь. Зачем уважать лжецов, утонувших в собственных страхах? Вот нелепость!

Было бы очень обидно, если бы он вдруг себе поверил и сам бы себя обманул.

Где-то между страниц справочников, которые устарели лет пять или десять назад, засохла веточка пурпурной гвоздики. Её на прощание подарил Ди отец, сердито поджимая губы и молча закрыв дверь за сыном. Отец любил Ди, а Ди любил отца, но взгляды у них были очень, очень, слишком разные. Может быть, сейчас их обмен любезностями и был бы взаимен, но уже слишком давно их взгляды не пересекались, а голоса не звучали рядом. Может быть, сейчас Ди тоже подарил бы отцу цветы. Может быть. Ди считает, что не дарит цветов никому, кроме себя.

Он ведь взрослый уже.

Одинокий и взрослый, но всё так же под сакурой каждый год кружащийся в прощальном, печальном и мимолётном танце в ожидании того, что случится однажды и с ним. Как розовые цветы, нежные, хрупкие, сладкие, Ди красив для других и для них же за этим нужен. Но не только, не столько, вовсе не от того — ведь камелии дарят и дарят, и он их оставляет, оставляет, оставляет в корзинке, под дверь подброшенной.

Кому вообще нужны цветы непойми от кого и неясно зачем?

Ди совсем не стесняется, когда ему ясно, что хочется улыбаться и звенеть ирландским колокольчиком в пожелании счастья. Ди здоровается с консьержами и отправляет сыну подарки. Ди звонит первым по телефону и шлёт открытки на праздники. Ди не боится своих ярких чувств, пьёт копчёный и горький чай, извиняется, притворяется, ошибается...

И дарит, дарит, дарит другим букеты нежных лесных цветов, для себя ни одного не оставляя.