Магнолия — древняя. Магнолия — волшебная. Магнолия — прекрасная.

Ди она нравится.

Говорят, один учёный как-то нашёл семя, пролежавшее в земле две тысячи лет, и вырастил его. Дерево, появившееся из него, расцвело, и у его цветов было то по семь, то по восемь лепестков. Странное растение. Отчего так — никто не знает, то ли от времени испортилось, то ли всегда было таким...

Необычным?

Особенным?

Деффектным?..

Как Ди.

Впрочем, важно ли, ошибка эти цветы или нет, если они красивы? Мельком взглянув в зеркало, Ди улыбается. Ветке магнолии в вазе под тем или своему отражению? Не так важно.

Людям тоже нравится то, что они видят в вечном юноше с разными глазами. Они покупают у загадочного продавца любовь и мечты, оставляя букеты жёлтых лилий в красивых шуршащих бумажках тому в благодарность, — "как же вас без цветов оставить?!", — и легко принимают обязательные розовые розы взамен — "наш Магазин с радостью ждёт вас снова, примите этот скромный подарок, мы растим их специально для посетителей". Это же, правильно, не так ли? Ну, брать то, что дают. Так ведь все делают, не так ли?

Ди думает, что лилии пахнут помойкой и гниющим мусором. Жёлтые — особенно. Кто вообще придумал, что можно ему их дарить? Граф убирает их куда-нибудь подальше со своих глаз, но не может выкинуть из памяти. Только один человек дарил ему другие цветы...

Маленькие бледные соцветия, обещающие покой своим настоящим именем — в саду у кого-то, что ли, ободрал? В Америке ведь сами по себе не растут... — украшали дом Ди куда лучше и пахли намного приятнее.

"Resedare*, — думает граф иногда. — Вот бы и правда вернуться назад, да?..".

Но дороги обратно нет.

В ноготках потерялись следы оттуда, куда никогда не отправиться снова, даже если на свете нет ни одного места, куда не пустили бы, для Графа Ди. Сны о прошлом почти не приходят уже, и в костре ярко-рыжих цветов не мелькают оттого почти эфемерные красные-вот-бы-их-стало-больше лепестки-паруса. Убежать можно отовсюду и туда, куда пожелается, но на маковом поле не выйдет уснуть, если поля на свете нет, а из разума, знающего, не забывающего, так ответов и не нашедшего, не сбежать

ни за что

некуда

и никак.

Ди не смотрит на пылающий след позади. Ди знает, что там, если хоть маленький шаг сделать хотя бы в глубинах памяти к этому времени, винтовая лестница, поросшая маленькими оранжевыми растениями, и лишь сожаление, сухость во рту и сбившиеся дыхание, шаг за шагом вверх

СЛИШКОМ МЕДЛЕННО!..

и звук выстрела, запах крови и мягкая тёплая ладонь в п о с л е д н и й р а з касается щеки, чтобы рассыпаться сияющей пылью, едва опустившись на пол.

и человек, человек, человек, просто человек, который сделал что-то непростительное лишь в том, что всё уже ему прощено, который ещё жив, жив, жив, и мести ему не хочется, и злости на него не чувствуется, и от того так отвратительно, что нет сил и желания говорить, объяснять, быть честным, но хотя бы сберечь обязательно

Граф не оглядывается, граф касается водной глади, остывая, затихая, успокаиваясь, чтобы не сгубить лотосов, так красиво на ней покоящихся. Ди так хочется эти лотосы, пробивающиеся сквозь всё, усмиряя свои печали, крепко-крепко прижать к груди, а потом подарить...

Подарить...

Подарить!..

Тому, чьё имя никак из головы не выбросить, даже если пора бы, наверное. Пора ведь? Пора ведь! Пора...

только жимолость слишком часто украшает одежду, мысли, волосы и постель.