Ударь еще раз

Оба загорелых запястья украшали еле видные красные браслеты из-за наручников, которые сидели не по размеру рук. Тело ныло и потряхивало, как от тошноты. До ушей поздно долетел замах плетью, так и не дав подготовиться к нему. Стон на грани с криком заполонил комнату.

— Я не слышу, Лавиньо.

— Четыре, — хриплым, но блаженным голосом протянул Лавиньо. Наручники на его запястьях брякнули. Он жадно втягивал воздух, ощущая, как горит ягодица от удара. Меткая же у него рука. Как назло. — Еще, Ноэль, пожалуйста.

Строгая тишина была только ответом. Долетал только хруст кожи плети. Улыбка сама на лицо Лавиньо лезла потому, что он понимал, как Ноэль сжимал ни в чем не повинную плеть, как поглаживал ее, вместо бедного Лавиньо, который изнывал без его редкого внимания.

— Ноа, — Лавиньо скулил, пытался оглянуться на того, кто мучал не только его столь долго, — Ноэль, не сдерживайся, я...

— Я разве разрешал говорить?

Сердце уколола игла. Лавиньо бросил попытки хоть мельком поймать взгляд Ноэль возбуждённый и обжигающе холодный. Он сглотнул вязкую слюну, сильнее прогнулся в пояснице, будто продолжал умолять, требовал должного внимания к игрушке, которая стимулировала внутри.

— За этим последует не десять ударов, — да хоть двадцать, взвыл в голове Лавиньо, все вытерплю. — Как же мне поступить с тобой?

Пара минут тишины прошли до пошлости громко. Редкие мычания вибрацией проходились по телу, когда чуть-чуть игрушка в Лавиньо от малейшего покачивания стимулировала новые точки. Дешевый метал наручников провокационно звенел. Простыни шуршали в томительном ожидании очередной порции боли.

Лавиньо ощутил телом, как плеть разрезала воздух. Мурашки пробежались по спине. Кожа кричала и неминуемо краснела. Она заныла сильнее, когда невесомый поток воздуха от движения руки Ноэля коснулся места удара. Лавиньо приоткрыл рот, но только бесвязный крик вырвался. Два хлестких удара плетью, и Лавиньо голову снесло.

— Не слышу, — напоминание, как звон колокольчика.

— Пять, шесть и семь, — а Лавиньо послушная собака Павлова.

Ноэль перестал жалеть его. Кожа стала совсем тонкой и лопнула от следующего удара. Восемь. Ноэль не дал и секунды привыкнуть, как ударил с размахом, не жалея сил. Девять. Член Лавиньо горел. Перед глазами поплыло и потемнело. Десять.

Кровоточили не только ягодицы. Витающий в воздухе заметный запах крови отрезвлял. Стон, болезненный и протяжный, заглушила подушка, когда ладонью Ноэль огладил бедро, слегка затрагивая ягодицу подушечками пальцев. В два скользких движения он вытащил игрушку из Лавиньо и вошел на всю длину.

Шлепки кожа об кожу были хуже плети. Лавиньо стонал, если не кричал. Пальцами он цеплялся за подушку. Ему хотелось задержаться еще немного, походить по краю лезвия над пропастью перед тем, как свалиться мертвой тушей в удовольствие. Но пару жадных грубых толчков хватило, чтобы зазвенело в ушах. Испанский мат вырвался в подушку. Ноэль держал его, не давая и вдоха сделать, удерживая в вязкой истоме, пока резче и резче вгонял член в тело, которые с удовольствием полностью принимало его.

Долгожданный вдох обжёг легкие Лавиньо. Наручники больше не сковывали руки, и от этого стало тоскливо.