Судьба давно развела Кенши и Джонни по долгой линии жизни. Один работает в ФБР, другой пропадает на съемочный площадках и командировках. Однако невозможно избегать друг друга вечно. В один поздний послерабочий вечер Кенши сталкивается с Джонни в клубе и вспоминает, с чего все начиналось, с чего зарождались их взаимоотношения, к чему они пришли. Смогут ли они прийти к другому исходу спустя много лет?

Папирус и подумать не мог, что его обычные будни изменятся. Папирус даже брату не мог рассказать о том, что его мучает. Слишком стыдно говорить о том, что запал на кого-то, да и не просто на кого-то, а на Меттатона. Звучит как полнейший бред, но для Папируса это оказалась жестокая правда.

Марионетка растаял, хоть и звучит ужасно банально, но это так. Надежное ощущение, что он в безопасности, засело где-то глубоко в подсознании или даже глубже.

Одна из прелестей жизни — секс. И Базз знает об этом как никто другой.

Санни как пес из "Хатико" ждал Монти из туров, которые длились полгода. А другие полгода Гатор с группой работал над альбомом, чтобы снова уехать в тур. Петля без начала и конца, в которой слились воспоминания о страстных ночах перед отъездами и ожидания новых.

Клуб, алкоголь, джаз и Монти, который еле держит себя в руках рядом с соблазнительным Муном.

Знаете, как говорят о звездах ученые? Чем краснее она, тем холоднее.

Сайно пришел в блядушник, чтобы выполнить глупое желание его друзей со спермотоксикозом, а потом уйти спокойно. Но кто бы знал, что вместо незнакомого парня, ему подсунут Тигнари в боди с вырезами на бедрах больше, чем нужно, и свободными штанами на заниженной талии.

- Тебя уже высаживали на этот островок, - начал кричать Бонни, засеменив ногами за Монти, - значит мы выберемся как ты тогда!..

- К чему все эти хлопоты, сладкий?

Монти круто развернулся к Бонни лицом, чуть шатаясь, но это не помешало ему сохранить серьезность и некоторую безысходность на лице. Казалось, что это именно Монти во всем виноват. Именно он вышвырнул их на этот необитаемый остров, рядом с котором и то, дай Бог, проплывет одна акула.

— Я не слышу.

— Четыре, — хриплым, но блаженным голосом протянул Лавиньо. Наручники на его запястьях брякнули. Он жадно втягивал воздух, ощущая, как горит ягодица от удара. Меткая же у него рука. Как назло.