Волны от столкновения двух высвобожденных сущностей оказались настолько сильны, что ударили по астральному плану с невообразимой мощью и, несмотря что сама битва произошла на другом конце острова, прокатились до столицы и городов, принадлежащих к токийской агломерации.

Старая лампочка мигнула, с потолка посыпалась штукатурка, а пространство вокруг неуловимо вздрогнуло, словно вместе с высвобождением всей мощи древних богов изменилось нечто в самой его ткани – неуловимо, почти незаметно.

Федор даже не пошевелился, ощутив ток чужой магии, задевший его даже здесь. Похоже, все прошло по плану. Максим сделал все, что от него требовалось. Теперь, когда все подготовительные стадии практически пройдены, осталось совсем немного.

Падший не стал накидывать на себя барьер, но он заметил, как изменилось выражение его лица – странное непонимание с оттенком горечи и снова всепоглощающая пустота. Рукав бежевого пальто зашелся огнем, и на несколько минут фигуру сидящего рядом с клеткой парня заволокло густым серым дымом.

– Это оно и есть? Желание оплакать кого-то? – нарушил демон тишину, прежде чем серые клочья до конца рассеялись в воздухе. В оттенках амарантового фиолета плясала какая-то эмоция.

Дазай сразу обратил на это внимание, едва силуэт сидящего в клетке демона стал отчётливо заметен. Силуэт и выражение лица. Возможно, все дело было в том, что они торчат здесь наедине друг с другом уже невесть сколько времени. Возможно, в том, что они часто заговаривали на какие-то темы, которые ход мыслей их обоих искажал во что-то невообразимо странное. И ещё чаще просто молчали, и это комфортное молчание, Дазай признавал, напоминало ему то, о чем он предпочел бы забыть.

– А тебе не жаль? Даже если ты пытаешься отринуть человечность, это не значит, что ты перестал им быть, – заметил он. На сей раз выбор слов не слишком четко выверенный, но по какой-то неясной ему самому причине, он подумал, что ему плевать.

Они ведь проигрывают. Он бы не удивился, если бы и на главную базу Полуночной Гильдии уже вторглись, ну, скажем, члены по противодействию магам. Против такой угрозы даже Мори-сан не успел бы вовремя среагировать, если атака продумана и скоординирована грамотно. Тогда будет много потерь. Но его смерть он бы наверняка тоже ощутил.

Фёдор задумался над его вопросом. Вроде бы каждое слово по отдельности имело значение, но когда они складывались в предложение, окончательный смысл от него ускользал. Он задумчиво постучал когтем по решетке, не обращая внимания как тот оплавился, а на подушечке пальца появился темноватый ожог, который, впрочем, сразу же начал затягиваться.

– Возможно я что-то чувствую. Мы давно знали друг друга. Но я не уверен, – ответил он через некоторое время. – Я приказал, и все было сделано. Ничего больше.

На самом деле, он не слишком хорошо разбирался в такого рода вещах относительно себя. Ему «жаль»? Будет ли ему также «жаль», если умрет Гоголь? В конце концов, они втроём знали друг друга дольше всего, несколько веков.

Он не имел ни малейшего представления.

– Этот человек был твоим другом, – просто сказал Падший. Не вопрос, а утверждение.

– С чего ты взял?

– У тебя на мгновение было странное выражение лица, – щелчок пальцами, лёгкая немного лукавая улыбка. – Словно ты пытаешься найти нужную эмоцию, но её нет. Однако сам факт того, что ты хочешь это сделать.

– Я поступил бы также в схожих обстоятельствах, – пауза. – И он тоже.

– Разве это меняет тот факт, что вас связывало подобие дружеских отношений? Или что бы то ни было подобное. Я просто обратился к человеческим понятиям, – спокойно отозвался Падший.

По какой-то необъяснимой причине хотелось опровергнуть его слова, но не нашлось внятных рациональных аргументов. Да и, возможно, в этом не было смысла.

– Будь по-твоему. Считай как хочешь, – ровным голосом отозвался Федор.

Дазай хотел его поддеть, спросить, признает ли он поражение, но не стал. Не хотелось превращать этот разговор ещё в одну игру «обгони меня». Он подхватит и решит уколоть, и признавать поражение придется уже ему… а Дазай и так знал, что он испытывает.

Горечь.

– Ты не ответил, – мягко напомнил демон, и получил быстрый взгляд в ответ. Теперь он снова себя контролировал – лишь мягкое спокойствие на грани со скучающим прохладным безразличием.

– Ты и так знаешь ответ, – он не в настроении спорить. И раньше он оказался прав. Как бы оба не вели себя, каждый из них потерял что-то или кого-то. Дазай не слишком хорошо отдавал себе в этом отчёт. Он не человек, и окружающим пришлось потратить немало времени и сил, чтобы...чтобы что? Донести до него определенные вещи? Несло ли это отправленный смысл?

Если уж так подумать, то и человеческая жизнь в глобальном масштабе его не имела, однако вот он, все ещё сидел здесь, практически уверенный в том, что их затея потерпела крах. Боялся ли он, что с минуты на минуту может почувствовать смерть Мори, Юки и Акутагавы?

Возможно, подсознательно ожидал. Ведь только что...

– Мне хотелось услышать от тебя, – задумчиво произнес демон. – Между пониманием и признанием всегда существует болезненное несоответствие. Мне иногда хочется...хочется услышать, понять, в чем именно причина. Почему так длинен путь между первым и вторым.

– Есть ещё не менее долгий путь до понимания, – спокойно подсказал Дазай. Его голос звучал немного глухо. – Мне говорили, что обычно он самый длинный и сложный. После ты обычно некоторое время сопротивляешься, а потом либо принимаешь, либо нет. И от этого уже зависят все твои принятые решения впоследствии.

Демон склонил голову набок, и темные прямые пряди, испачканные в крови и грязи после многих дней плена, качнулись в такт.

– Ладно, – неожиданно легко согласился он. – Тогда скажи мне вот что: если ты понял, то готов это принять? Предположим, никого из твоих друзей и близких больше нет? Как это повлияет на твои действия?

Дазай пожал плечами. Он ощущал провокацию в его голосе, но, сказать по правде, по большему счёту он сейчас все больше испытывал безразличие. Варианты появлялись и исчезали, оставляя после себя только горстки пепла.

– Сперва я удостоверюсь, – после недолгой паузы ответил Падший.

– А потом? – задал Федор следующий вопрос.

– Убью тебя.

– Хм, ожидаемо. А потом? – не остановился он и посмотрел ему прямо в глаза. Они оба молчали ещё несколько минут.

– Почему тебя это волнует? Твое существование уже прервётся, – прозвучал вопрос. Похоже, Фёдор снова смог его слегка заинтересовать. По большему счёту сладостно-приторный вкус безразличия. Если коснуться чужих губ пальцем, а после облизнуть, он бы точно ощутил этот привкус. Чужую душу, пусть и нечеловеческую, прочитать на этот раз оказалось не слишком сложно.

– Мне интересно, – от прямоты его ответа Падший на несколько мгновений замер на месте. Взгляд коричных взгляд нв тысячную долю секунды изменился, словно рябь по воде прошла. Вероятно, он считал все возможные причины и исходы. Хотя на сей раз мог бы не стараться и не искать подвох. Ничего особенного в свои слова Фёдор не вкладывал. Никакого двойного дна или уверток.

Полстука сердца и тишина.

– Не знаю, – также честно ответил Падший, взвесив все слова. Его интонации несли каждая свое значение, каждый слог танцевал подобно мелодии. Со стороны оно казалось издевательским, но Фёдор знал, что в данном случае дело обстоит немного иначе: щепотка безразличия, горсть непонимания, приправленная скрытым немым вопросом.

Или же он и сам выдаёт желаемое за действительное. Пленённый тем, кому нет смысла держать его в клетке; тем, кто прекрасно об этом осведомлен. Или, возможно, сам тюремщик желает оставаться пленником с другой стороны решётки?

– И так, мы оба умрем. Довольно романтично. Достойно сюжета какой-нибудь древнегреческой трагедии… – он сделал паузу. – Или тебе больше нравится вариант со Средневековьем?

Дазай взглянул на него, затрудняясь даже прокомментировать происходящее. Обычно издевался над окружающими именно он, но теперь его, похоже, решили подловить на его же поле. Не говоря уже о том, что даже несмотря на всю свою природу, Достоевский оставался изначально человеком, и их природа разнится изначально. Указывать на это он хотел, просто потому что не искал способа его уязвить на данный момент. И все же немного царапало между рёбрами это нарочито детское «мне интересно», и звенело где-то на задворках сознания.

Словно что-то давным-давно позабытое за ненадобностью. Однако зацикливаться на этой мысли не стоит.

– Пожалуй, остановимся на Древнем Мире, – легко подхватил он, вынуждая себя вернуться в реальность.

Демон спокойно кивнул.

– Соглашусь с тобой. Ведь смерть от когтей и клыков диких зверей или от меча во время представления – вполне обыденное дело, – он говорил так, словно сам являлся этому зрелищу свидетелем, хотя Дазай не сомневался, что это не так. А ещё ему, к собственному удивлению, сделалось немного смешно.

– Странное у тебя понятие романтики. Сперва ты говоришь об одном, а после о другом. Тебе не кажется, что одно исключает другое?

Тот чуть приподнял брови в жесте тени удивления.

– Совсем нет. Я бы предложил вариант перетекают одно в другое или зависят. Мне кажется, так подойдёт в большей степени, – рассудительно заметил он. – Оба варианта имеют в себе кровь и боль. Разве что, на сей раз, мы испытываем недостаток в зрителях. Но, полагаю, никого из нас это не волнует. Мы оба сами себе зрители в какой-то мере.

– Тебя действительно не тревожит собственная смерть, – задумчиво отметил Дазай. Он пытался расшифровать его эмоции. Он читал его эмоции, но не нашел в нем ни страха, ни ненависти. Ничего, присущего обычным людям. Несмотря на то, кем Достоевский являлся, вероятно черту он пересёк достаточно давно. Или, вероятно, он с самого начала знал на что шел.

– Скорее всего мне удастся воплотиться благодаря контракту с Призываталем. Ты сам знаешь. Если бы вы с лёгкостью могли меня уничтожить, сделали бы это с самого начала, а не играли в эти игры, – он обвёл клетку взглядом. – А если же нет, то...я сделал то, что мог с самого начала и прошел настолько далеко, насколько удалось. Стремление к жизни переоценено. Мне ещё многое предстоит сделать, но я не сказал бы, что есть вещи, которые меня действительно держат в смертном мире. А в ад, сам понимаешь, мне путь заказан.

Дазай автоматически кивнул. Последнее, пожалуй, касается их обоих. Его, Предателя, скорее всего ждёт забвение. Душу возможно развоплатить. Он никогда не задумывался об этом. Ангелы условно бессмертны, пока не найдется кто-то достаточно могущественный или что-то достаточно мощное, чтобы их уничтожить. Пока он тоже делал то, что считал верным для себя. Здесь у них тоже относительная ничья.

В очередной раз.

Он прислонился к стене снова и прикрыл глаза. Если Мори-сан не выйдет на связь до завтрашнего дня, то, наверное, стоит подумать над решением всерьез. Или альтернативным планом. Смысла удерживать его здесь нет. Тем более, если сюда заявится ещё кто-нибудь из Лейтенантов. Чрезвычайно глупо думать, что их только двое. Вполне может появиться сам Главнокомандующий.

Волновала ли Дазая собственная жизнь? Едва ли.

Он попытался вообразить, что сказали бы Одасаку или Мори-сан, но никак не мог. Возможно, ему попросту не хватало фантазии или элементарного понимания просчитать их поведение в подобной ситуации.

Самое забавное было то, что его даже не волновали последствия. Нет значит нет. Вот завтра наступит, тогда и подумает. А там действовать по обстоятельствам. Как он и сказал Достоевскому.

– Дазай…

Он слышал сквозь словно какую-то дымку знакомый голос, но не шевелился. Не хотелось. Только спать. Какая в сущности разница?

– Дазай! – голос стал настойчивее и холоднее, и Дазай нехотя разлепил глаза, чтобы понять, что они оказались в темноте. Лампочка под потолком лопнула. Кажется, только сейчас он почувствовал как по лицу стекает кровь – стекло отлетело с необычной меткостью и промазало в паре сантиметров от глаза.

Тело по прежнему не слушалось, оставаясь свинцово-тяжелым и непослушным. В ноздри забивался приторно-сладких запах успокаивающих благовоний. Против ангелов не так много приемов и орудий, и лишь сильнейшие маги знают о них.

Те, кто якшаются с высшими демонами как правило.

Последний кусочек мозаики встал на место. Хотя, возможно, он понял все ещё несколько часов назад, когда почувствовал смерть Чуи; или же чуть позже, когда осознал, как рухнула защита главной базы Полночной мафии и отвлекал демона разговорами, чтобы тот не отметил его состояние.

Однако...

Часть несущей стены обрушилась, осыпав его штукатуркой и вынудив отлететь назад в подвал, а часть помещения заливал болезненно-желтый светом мигающих лампочек коридоре. Он уже знал ответ, когда серо-стальные глаза мелькнули на мгновение, а лезвие наполненного сиянием меча из Ох'Ры вонзились в живот.

Дазай не пытался отбиваться. Благовония, способные проникать даже через мельчайшие отверстия и усыпившие его бдительность, но, прежде всего, собственное безразличие – вот что его погубило. Сейчас, когда его застали врасплох, он попросту оказался не в состоянии двигаться.

Однако увидеть настоящего предателя. Наверное, Мори-сану будет обидно об этом узнать, если он выжил. С такими явными доказательствами он все поймет. Ведь других кандидатур попросту нет.

Все эти мысли пронеслись в его голове буквально в мгновение ока. Из тьмы подвала мелькнула темная тень, и, прежде чем меч снова оказался в воздухе…

Достоевский почти потерял человеческие очертания. Его фигуру окутывало чёрное сияние, а конечности словно искорёженные, изломанные на несколько раз и срастающиеся на ходу. Он словно не мог сохранить человеческую форму, не в силах понять – расплыться облаком тьмы, чтобы пересобраться во что-то иное, или просто стать чем-то совершенно нечеловеческим.

Возможно, ему просто не хватило времени. Или же уже успело что-то произойти. Черные изящно загнутые рога, горящие пламенем глаза. Даже его лицо – искажённая пародия на то, чем оно являлось. Физиология изменялась – рот открылся слишком широко, чем мог бы у человека, обнажая ряд острых клыков. Одна когтистая лапа ухватила лезвие, несмотря на то, что сразу начала обугливается, а другая вспорола живот и резко вверх.

Молниеносным отработанным до автоматизма движением.

Заклинания, настроенные на ангелов не работают против демонов. Они полярны по своей природе, и он не имел ни шанса с самого начала.

Нога с выгнувшимся назад суставом сейчас заканчивалась острыми когтями. И именно ею он угодил четко противнику чуть выше пореза, отправляя его в коридор. Тот проехался по полу и врезался в стену и остался там лежать и истекать кровью.

После демон вышел следом, порылся во внутренностях и вырвал сердце, покрутил его пальцами и отбросил в сторону, а после перерезал горло и вырвал голосовые связки. На всякий случай, если ему придет в голову активировать страховочное заклинание или выкинуть какой-нибудь фокус в этом духе. Тогда, уже не спеша, Фёдор вернулся, поднял рукоять меча, вернулся ко все ещё живому магу и обезглавил его. Меч оставил валяться рядом, за углом обнаружилась курильница, все ещё испускающая почти невидимый дым. Правда сам Достоевский его почти не чувствовал и даже не видел.

Погасив в ней огонь, он вернулся к Дазаю, больше не оборачиваясь на поверженного противника. Он мог заставить его страдать и страдать долго, но на данный момент его это совершенно не интересовало. Пусть на его взгляд тот и не заслужил быструю смерть.

Когда он опустился на колени рядом с Падшим, почти полностью вернулся в человеческую форму. Остались только рога и суженные зрачки, выдающие в нем нечеловеческую природу.

Фёдор посмотрел на кровь, и зажал пальцами рану на его животе.

– Зачем? – дыхание парня было хриплым и прерывистым.

– Ты не контролировал клетку уже некоторое время, хотя должен был делать это автоматически. Вероятно, на это он и ставил. Сперва убить тебя, а после прикончить меня, – спокойно ответил Фёдор. Под пальцами ощущалась липкая немного скользкая кровь. Слишком привычное ощущение, но сейчас он не хотел его испытывать.

– Зачем ты помог…? – Падший не шевелился и, похоже, все ещё находился под воздействием благовоний, но его ресницы трепетали.

– Тебе нужно знать причину? – он спросил просто чтобы спросить. На самом деле Федор уже принял решение и теперь размышлял, каким образом заручиться его поддержкой, и стоит ли это делать в принципе. Имеет ли его согласие хоть какое-то принципиальное значение?

– Хотелось бы… – парень закашлялся. Ранения, нанесённые Ох'ра, и, похоже, заговорённой на ангелов или после проведенного ритуала, заживали крайне медленно и неохотно. И где только откопал такой дурацкий меч. Явно не его собственный. Его, вон, висит в ножнах.

– Определённой причины нет, – ответил Фёдор, медленно подбирая слова. Сейчас казалось, будто его ответ достаточно важен. Возможно, для них обоих. – Или мне хотелось бы так думать...я не хочу, чтобы ты умирал.

Дазай подавил смешок, но Фёдор оставался все таким же серьезным. Пальцы уже слиплись от крови, поэтому он выдохнул, и вязкая тьма скользнула в рану. В ответ ударил яркий свет, но в результате цель достигнута. Кровотечение остановилось. По крайней мере, пока.

Хотя для Ох'Ра всего лишь временная мера. С ранениями от этой штуки не так просто справиться. Особенно с такими серьёзными.

– Зачем тебе это?

– По той же причине, по которой ты не оставил меня запертым в клетке, когда он пришёл, – Фёдор смотрел на тему, строящуюся с пальцев и несогласный с ней свет постепенно становящийся серым. – Ты не думаешь, что многие из нас подсознательно жаждут быть спасенными, Дазай? Твои друзья, мои... подчинённые, маги, смертные. Возможно из-за этого все это и произошло. Большие масштабы, маленькие трагедии, а суть осталась одна.

– К чему это всё? – Дазай не шевелился, но постепенно становилось лучше, туман в голове рассеиваться, медленно, неохотно, но рассеивался. Дыхание тоже выравнивалось, но он не знал, что именно ощущать по этому поводу: радость или разочарование. Возможно, на данный момент он испытывал и то, и другое.

Достоевский чуть наклонился, и их взгляды встретились. Совсем как тогда, при их встрече. Но теперь прутья клетки их не разделяли, не Падший был хозяином положения, а сам демон. Все решала только его воля.

Их губы соприкоснулись, в сильном уверенном поцелуе. Тьма окутала всю фигуру Падшего, делая свет, изливающийся из раны почти грязно-белым. Дазай распахнул глаза в изумлении. Его пальцы ухватились за изорванную за время плена и после трансформации рубашку и заскребли по ней.

Поцелуй стал более жадным, горячим, требовательным. Пальцы заскрабли по чужому плечу. Тьма окутала весь подвал сплошным коконом, и свет превратился скорее в серый, в нем мелькали черные прожилки.

Когда они отстранились друг на друга, оба молчали.

Фёдор всё также безмолвно размотал один из бинтов повыше, чтобы использовать его здесь и несколько с рук. После он легко поднял его себе на спину. Можно было бы и на руках, но сгибать его в таком положении идея ещё хуже. Лучше пусть висит. Будет относительно ровно.

Так они и покинули убежище. В коридор, мимо трупа незадачливого наемника и выше, по нескольким лестницам и наружу. На одну из улиц Йокогамы. За все это время ни один из не проронил ни слова.

Фёдор не считал, что нужно что-либо говорить, если предложение изложено, а ответ получен. Дазай, как он мог судить, похоже, выбит из колеи. В конца концов, не каждый день ты уходишь с тем, по чьему приказу погибла часть твоих друзей.

С другой стороны, стоит ли ему расстраиваться, что друзья Дазая убили Сигму? Пожалуй, вряд ли. Сейчас идёт война, а они оба не самые эмоциональные существа. Мерить их человеческими мерками несколько странно.

Он не ожидал, что все сложится так. По крайней мере, то, что Камуи заморочит голову лидеру Сумеречного Агентства в его планы не входило. Здесь уже Главнокомандующий крутил собственные интриги.

Убегать от собственных субъективных мыслей в такие же субъективные планы. Все это достаточно типично. Он ощущал как промокла от крови и без того порваннвя рубашка, слушал прерывистое дыхание Падшего.

Холодный ветер пронесся по улице и взъерошил их волосы, задрал рубашки, открытая кожу. На контрасте, сейчас чужая кожа была горячей. Впрочем, как бы он не переживал, он сможет принять необходимые меры. Рана опасная, но не смертельная.

– Генерал! Наконец-то! –Гоголь появился как всегда неожиданно. Свалился с ближайшего небоскреба, мимо которого проходил Федя. Весь сиял от счастья. – Вы живы! Я настолько рад!

– Ты очень долго меня искал, – заметил Фёдор. Пусть сейчас ему было это на руку. Коля появился как нельзя вовремя.

Тот сразу же надо щёки в выражении притворной, а, может, отчасти искренней обиды.

– Пришлось самому становиться маршалом. Гоголь сделай то, Гоголь сделай сё. Плюс я долго добирался досюда, – он вдруг замер, открыв рот. – Вы простите, я оправдываюсь. Вы ведь не думаете, что я оправдываюсь?

Федор привычно пропустил всю болтовню мимо ушей.

– Нет. Открывай портал. У меня тут ранение Ох'Ра. Перенеси на базу.

Коля закивал, и раскрыл перед ними воронку портала. Прошло несколько минут, и улицы опустели. Идущие по этой дороге в направлении той самой базы Мори, Юки и Акутагава не заметили совершенно ничего подозрительного, разминувшись с ними буквально на четверть часа.