Временами, когда наваждение опадало, как туман после сильного ветра, Миньяна его даже ненавидела. Её раздражало это. Невозможность владеть этим мужчиной, своим мужем, полностью.
Он был с ней почти каждую ночь, и Далия — её невестка{?}[жена брата мужа] — утверждала, что Миньяне с ним очень повезло. Муж за все время не сказал ей ни одного грубого слова, не оставил без внимания ни одного каприза и ни разу не оставил справляться со своим желанием в одиночестве. А желание было велико. Девственница до свадьбы, Миньяна и не подозревала, чего была лишена целых семнадцать лет, а познав, наконец, мужчину в первую брачную ночь, с тех пор голодала по его телу неутолимо. Казалось, вот для чего она была создана. Не для вынашивания, не для заботы о хозяйстве, не для метательных дротиков и, тем более, не для магии. Она была создана для наслаждения, и это наслаждение бурлило в ней яростным жидким пламенем, а потом так дерзко выплёскивалось через край, заставляя визжать и царапаться, словно загнанная в угол дикая кошка.
После той самой первой, самой дикой ночи, когда она сначала боялась и мяла в руках бархатное платье в цветах её клана — глубокий кроваво-красный и сказочный лиственно-зелёный — и не могла поднять глаза на этого человека, что теперь станет её семьёй, именно такого, о котором она и мечтала! Даже лучше, даже сильнее, красивого, как солнечный свет, преломляемый каплями утренней росы... А потом внезапно обомлела от пары лёгких касаний и уже больше не могла бояться и страшиться смотреть в светлые глаза цвета пасмурного неба, как и кричать в голос, когда сначала было сладко-больно, потом просто сладко, а потом и вовсе невыносимо. После этой ночи Далия смотрела на неё с лукавой улыбкой, а Эстебальд кидал мужу странные взгляды, сопровождаемые намёками, от которых у Миньяны багровой краснотой покрывалось всё тело от кончиков ушей и до вершин грудей. И были ещё эти служанки. Их Миньяна почти не ненавидела, но ненавидела мужа за то, что тот иногда ухмыляется им, за то, что не может быть так прекрасен только в их спальне. А ещё за то, что этот ослепительный, заботливый, внимательный и сильный принц не был тем, кем она желала его видеть. Её муж был похож на её брата, он был, вероятно, куда хуже брата, и оттого они, по-видимому, и спелись.
Брезгливо вытерев кровь с меча, он поднял голову и, заметив её, мягко улыбнулся. Миньяна улыбнулась в ответ. Всё так у них и было. С ней он примерный, внимательный муж, вне семьи он — жестокий убийца, который наслаждается игрой клинка на чужой плоти.
Не было никакой нужды присоединяться к походам её брата — князя самых северных владений на востоке, на границе заснеженных гор, потомственного наёмника и такого же убийцы, но, кажется, для Джулиана это было важно. Миньяна не знала, чего он искал в этих битвах: безопасности родного края, самой битвы, равного противника? Возможно, ему просто нравился их клан? Их простые устои, братские отношения внутри, единство, которое они находили в битве? А может быть, он вовсе и не искал ничего, а лишь стремился потерять. Себя самого, свою боль, свои мысли...
— Где Арко, малышка? — спросил он, касаясь пальцем её щеки, такой лучистый и солнечный даже, с тёмно-красными брызгами на гладких скулах.
Миньяна пожала плечами из вредности. Арко был наверху с рабыней, но она об этом не скажет. Потому что очень-очень скоро всё изменится. Ей больше не придётся мёрзнуть в доме брата, выдолбленном прямо в скале, не придётся скучать, сидя за вышивкой, потому что Джулиан ушёл махать мечом, а её не потрудились взять с собой, и вообще ждать его с похода больше не придётся. Потому что командиру войска не положено самому вступать в бой. Командиру положено с умным видом сидеть за картой и двигать красивой специальной кочергой красивые специальные фигурки на красивом специальном столе.
В свете этого известие о том, что Риддия вновь вступает в войну с узкоглазыми демонами, казалось Миньяне добрым даром богов. Король и кронпринц призвали её мужа к защите Родины, и уж под их руководством он точно не станет рубить головы. Он будет сидеть в тёплой палате, прижимая её к плечу, и иногда выходить, чтобы раздать указания. А Миньяна в эти моменты сможет попрактиковаться в волшебстве со свечами или водой... вдали от брата и матери.
— Эстебальд тебе написал, — сказала она, уворачиваясь от прохладной ладони, пахнущей кровью.
— Ну что ты? — Джулиан нисколько не смутился её надутым щекам. — Уже всё прочла?
Он улыбнулся только шире. Казалось, его совсем не трогает то, что Миньяна способна узнавать смысл, вкладываемый в письма, не вскрывая их.
— Ничего тебе не скажу!
Он рассмеялся.
— Скажешь.
— Не скажу!
— Скажешь!
Миньяна завизжала, когда муж применил самый низменный приём из всех возможных: защекотал ей ребра. Она попыталась убежать, но куда ей было вырваться из рук бывалого воина. О, он был хорош даже в этом!
— Отпусти-и-и!
— Не отпущу, — тихо на ушко, и Миньяна разомлела в его руках. — Пойдём-ка в кроватку, а потом ты мне всё расскажешь.
— Не расскажу...
Он так и не выпустил её из кольца своих рук, даже тогда, когда уложил их на пахнущие любовью шкуры и, подняв ей юбки, медленно наполнил её сначала самим собой, весело похмыкивая в ответ на её хриплые стоны, а затем и своим семенем, от которого потом было вечно липко между ног.
Миньяна пила особые мамины настойки, чтобы скорее и легче понести, и, хотя на самом деле не особо-то и хотела детей (они бы стали препятствием, если бы Джулиан решил взять её в поход), всё же усердно выполняла все предписания. Это был её долг перед братом, перед мужем и перед Природой. Поэтому не спешила вставать с постели, а выжидала нужное время, чтобы семя внутри неё наконец дало свои всходы.
— Так что было в письме? — спросил Джулиан, поглаживая её пальцами по плечу.
— Просто прочитай.
— Давай ты мне скажешь, а потом я прочитаю. Миньяна, пожа-а-алуйста.
— Иди сполоснись, от тебя лошадьми несёт!
— Расскажи мне, и я с мылом помоюсь...
Миньяна цыкнула, закатывая глаза. Эти их шутливые препирательства были уж слишком милы её сердцу.
— Эстебальд зовёт тебя в столицу, — сказала она, подставляя шею под ласки согретых пальцев, но на следующей фразе руки Джулиана замерли, словно испуганные: — Имперцы возвращаются. Что такое?
— Ничего. — Джулиан отстранился, вставая с постели. — Где это письмо?
— Там, у книг...
Она приподнялась на локтях и опустила голову на ладони, наблюдая за мужем, пока тот вчитывался в послание, сгорбившись у стопки книг, привезённых им с собой. Арко не знал, что каждый свободный вечер Джулиан читает, сидя со свечой на полу, и Миньяна не спешила брату об этом рассказывать. На севере это не считалось почётным занятием. Но ей нравилось смотреть, как Джулиан читает. Когда он читал, его лицо приобретало такой отсутствующий вид... словно он не от мира сего. Ей всегда казалось, что вот он, настоящий Джулиан. Не жестокосердный ненавистный воин с чужой кровью на клинке, не весело хохочущий на пиру всеобщий товарищ и друг, даже не властный любовник, всегда берущий то, что хочет, а этот задумчивый книгочей, мечтатель, что готов портить зрение ради очередного труда любимого автора или ради письма обожаемого брата.
А какие письма они писали! Текста хватало на несколько листов, да ещё и мелким почерком, который при свете дня-то разобрать было нелегко, что уж говорить о тусклом свете свечи. Миньяна как-то прочла послание от Далии, и чуть не померла со скуки, столько в нём было сравнений и лишних слов. Сама она братьям и матери письма в разлуке не писала. Вышивала им полотна, на которых изображала свою жизнь и отправляла с гонцом. Зачем слова, если можно изобразить? Особенно, если добавить немного магии... о которой, разумеется, никто не узнает...
Вот и сейчас Джулиан уединился от неё с письмом брата, нахмурив брови. Против обыкновения письмо было сравнительно небольшим.
Миньяна привела себя в порядок, гребнем причесала волосы, протёрла губкой между ног, потом взялась за бисер — о, чёртов бисер! — для сапожек племянника, но не успела сделать и пару стежков, как краем глаза уловила, что Джулиан отложил письмо.
Они встретились взглядами.
— Ну? — Миньяна надула губки.
— Ты была права, — просто сказал Джулиан. Лицо его не выражало ни радости, ни раздражения, словно бы он пытался что-то от неё утаить. — Помнишь, я говорил тебе, что Эстебальд не одобряет независимость Риддии от Империи?
— Да, — Миньяна кивнула. — Но это глупо!
Джулиан улыбнулся так снисходительно, что она бы ударила его, не удовлетвори он её сегодня достаточно.
— Сейчас Империя попытается вернуть нас обратно. Я должен выступить в качестве командира, поэтому собирай вещи.
Миньяна оживилась.
— Ура! А твой эльф поедет с нами?
— Да. Как и твой брат.
— Ну не-е-ет... оставь хотя бы одного из них!
Джулиан приблизился и поцеловал её в макушку.
— Не могу, — сказал он одновременно мягко и безапелляционно, растрепав тщательно причёсанные локоны. А затем внезапно усмехнулся нахально: — Может быть, мне оставить тебя?
Она не сразу поняла, что пламя, обхватившее штору, — её магия. Яростная реакция на обидную шутку. Джулиан, в отличие от родителей и брата, никогда не наказывал её за волшебство, не разозлился он и в этот раз, хотя пламя по итогу подкоптило его старенькую настольную книжку с жизнеописанием какого-то генерала. Иногда ей даже казалось, что Джулиан намеренно провоцирует её на применение магии и будто бы даже радовался, если получалось...
Миньяна была молодой, но не глупой девушкой. Интерес принца к её способностям был неочевиден, но он был, и кто она, чтобы перечить мужу? Особенно когда так сильно хочется колдовать...
Джулиан с эльфом выехали в тот же день, едва подготовив лошадей. Они везли с собой минимальную поклажу, и, как бы Миньяне не хотелось оставлять этих двоих наедине, она понимала, что не успеет, да и не сможет собраться в такие рекордные сроки. Более того, нестись с этими двумя сумасшедшими, в скорости сравнимыми с некоторыми гонцами, она бы при всём желании не смогла.
Миньяне пришлось выехать с братом, а он уж точно не позволит ей ни магии, ни чтения, ни других неподобающих глупостей в дороге, поэтому приготовилась долго страдать за вышивкой, мечтая о доме. С недавних пор дом её был там, где находился муж.
Конкретно этот дом Миньяна любила особой любовью.
Когда Джулиан привёз её в поместье своего брата, она подумала, что никогда ещё не встречала такой изысканной роскоши, стольких удобств и такого количества народу, но, однажды посетив Вельку-на-Уре, забрала свои слова назад, потому что столица была просто вне любой конкуренции. Девочке из горного клана на границе с Ничего, Велька-на-Уре показалась волшебным сном, страной эльфов из сказок и преданий, что рассказывала её прабабка, великая сотворительница, пока не слышал отец.
Замок Кармиадас стоял на холме, окружённый глубоким рвом, а от него лучами расходились широкие мощёные улочки, заполненные двухэтажными домишками, лавками, а ведь ещё был причал у Ура! И там так отвратительно пахло рыбой! И площадь! И когда впервые Миньяна ехала сквозь всё это великолепие без возможности оторвать от него глаза и сидеть в их повозке ровно, и Далия пыталась её попрекать плохими манерами, недостойными принцессы, зато Эстебальд мягко осадил жену, обидно назвав Миньяну юной девочкой, а Джулиан вообще лишь весело смеялся над её восторгами, и ей этого было достаточно. Она только потом узнала, что мужа отчего-то не любят в столице, и что вести он себя может как угодно неприлично, потому что ниже в глазах местной аристократии падать уже некуда. А может, и потому, что протекцию ему оказывает сам кронпринц.
— Почему муж принцессы отказался жать тебе руку? — спросила она, лёжа в постели после пиршества в тот день и наблюдая за тем, как Джулиан невозмутимо точит один из своих многочисленных ножей. Ей на пиру не понравилось несмотря на невероятные блюда, от которых не хотелось лезть на стены из-за изжоги, и кучу разномастного народа, с которым её перезнакомили: неприятно осознавать, что твой муж, с которым ты теперь навсегда, является кем-то вроде паршивой овцы в собственной семье. Хорошо, что он хотя бы не взял на пир своего эльфа, в этом случае их бы и вовсе обсмеяли.
— Не бери в голову, — Джулиан тогда лишь приподнял уголки губ, продолжая заниматься своими делами. Кажется, ему было совсем всё равно. Плевать и на общество, и на неё, и даже на Короля. Джулиана занимали только его дурацкие мечи, его дурацкие книжки и, иногда, его дурацкий Йотль.
В этот же раз Миньяна въезжала в город с братом, и они оба, почти как в детстве, высунулись из окон повозки. Арко свистел разодетым женщинам и, кажется, парочке из них умудрился поднять юбки, пока Миньяне не пришлось остудить его пыл.
— Тебя могут арестовать!
— Чего? — Бородатое веснушчатое лицо Арко источало счастье. — Дурёха ты! За что?
— Тут не принято так обращаться с женщинами.
— А как принято? — ухмыльнулся Арко. — Вылизывать им между ног, как твой муженёк?
Миньяна побагровела.
— Свинья!
Она ненавидела, когда Арко говорит гадости. Потому что когда Арко говорит гадости, она безумно злится, а злиться в присутствие Арко нельзя. Если она случайно что-нибудь разобьёт или подожжёт, он её и выпороть может. Волшебство — удел сущностей, она это помнит. Но ведь и наказания — удел мужа, но не брата?
Миньяна ухмыляется, но, кажется, ничего не взрывается: она уже остыла.
На лестницах Миньяна спрашивает пожилого слугу, одетого очень скучно, но очень изящно и очень красиво, где ей найти восьмого принца, пока Арко с кем-то ругается на входе, доказывая, что он сам может почистить своих лошадей.
— Госпожа, его величество с сыновьями на военном совете. Я провожу Вас до ваших покоев.
Миньяне это не нравилось, но она позволила взять себя под руку и увести от качающего права брата вверх по лестнице.
В груди поселилось странное, недоверчивое беспокойство. Она в своём тёплом платье в пол неловко поднималась по ступеням, пытаясь выцепить хоть что-то дружелюбное в окружающей обстановке, но редкие проходящие мимо придворные хранили сложные, озабоченные выражения на лицах, многие картины на стенах оставили лишь серую пустоту вместо себя, а слуга, что вёл Миньяну в её покои, держал её чуть повыше локтя непреклонно и даже грубо, как неразумное дитя.
— Что-то произошло плохое? — спросила она у слуги.
— Госпоже не стоит волноваться. — Он улыбнулся сквозь седые усы. — Мужчины всё решат. Это покои восьмого принца.
Комната показалась ей шикарной, хотя в поместье деверя{?}[брат мужа] у неё и была отдельная спальня.
— Меня зовут Рион. Если Вам что-нибудь понадобится...
— Скажите, как скоро принц завершит свои дела?
— Не могу знать, Госпожа.
Рион потрепал её по плечу, словно племянницу, и пожелал спокойной ночи, а Миньяна прикусила губу. Выражение лица у слуги было неискренним, улыбка кривой, словно он пытался скрыть нервозность. Как ей спать после такого приёма? Да ещё и без тёплого тела под боком?
Миньяна вздохнула и принялась раскладывать вещи, молясь, чтобы Арко никого не убил и не изнасиловал. Странно, что Джулиан не выдал ему инструкции по поведению в высоком обществе. Сам он, несмотря на то, что почти с десяток лет, по слухам, прожил где-то в лесу, умел держать лицо и вести себя подобающе. Когда хотел.
Пока она раскладывала по большой постели (в два раза больше, чем в клане!) платья, в комнату без стука зашёл Йотль.
Эльф не подумал ни поздороваться, ни извиниться, ни объяснить своё присутствие. Тонкий, гибкий и крепкий, как породистая гончая, он тенью проскользнул мимо и уселся в кресло, наблюдая за тем, как Миньяна трудится. В одном из чемоданов были, в том числе, и его одежды.
Миньяна презрительно фыркнула, доставая из стопки непонятного происхождения тряпку, и двумя пальцами подняла её вверх.
— Твоё?
Йотль отпил из стоявшего на столике кубка с вином, не отрывая от неё взгляда странных белёсых глаз.
— Тебе такое точно не пойдёт, ребенок, — сказал он наконец, когда Миньяна уже пожалела, что решила вообще обратиться к нему. Никогда это ничем хорошим не заканчивалось. Йотль был для Джулиана очень близким другом, но с ней налаживать контакт не хотел. Она этого не понимала. Она вот ради Джулиана пыталась. И не раз.
Миньяна фыркнула и отвернулась.
Она продолжила своё дело, но спокойна была только с виду. На самом деле очень хотелось на эльфа наорать или ударить его. Или просто выгнать с комнаты, потому что он вечно везде чувствует себя хозяином, хотя таковым не является. И ведь как хорошо вписывается в любой интерьер, будь это хоть походный костёр с крышей из звёзд над головой или же королевские опочивальни главного дворца. А главное — всегда ошивается или живёт где-то поблизости. Такое чувство, что не будь её, и Йотль бы приходил и спал с Джулианом в одной постели...
Джулиан явился совсем скоро, едва она успела разместить свои парадные платья. Красивое его лицо выглядело серым и озабоченным, а голова была непривычно опущена.
— Можешь не разбирать чемоданы, — сказал он Миньяне без привычной нежности в голосе и даже не обнял её в качестве приветствия. Она могла бы решить, что случилось что-то совсем плохое, если бы не присутствие эльфа: рядом с ним Джулиан никогда к ней не прикасался. — Мы уезжаем до рассвета... А ты не пей много, — он повернулся к эльфу.
— Я знаю, моя роза.
Миньяна в который раз за вечер фыркнула себе под нос.
— Вы как старые супруги...
— Не время для шуток, малыш, — перебил её Джулиан. — Лучше собери чемоданы обратно. И не бери ничего лишнего. Никаких приёмов не будет, нужна удобная одежда.
— А книги?..
— Книги возьми. И оружие. Мне будет некогда им заниматься...
— Всё-таки черноволосые демоны... — произнёс Йотль со странной улыбкой-оскалом на бледных губах.
— Да. Мы выезжаем к границе.
— Демоны? — переспросила Миньна.
— Не отвлекайся, малыш, у нас мало времени, — муж говорил с ней вежливо и сухо, почти как с прислугой. Заметив, что Миньяна начинает закипать, он добавил: — Я расскажу тебе всё, как только будет время, обещаю.
Он подзывает Йотля, и они уходят в кабинет. Миньяна слышит, как щёлкает замок, отчего в груди поселяется и обида, и беспокойство одновременно.
Она смиренно сортирует их вещи на нужные и ненужные, разбирает оружие, потом укладывает всё это по чемоданам так, чтобы сэкономить место, и идёт умываться. В постель она ложится уже далеко за полночь, и даже успевает задремать, несмотря на тревогу и нервное возбуждение, когда слышит хлопок двери в соседней комнате.
Миньяна вздрагивает, мгновенно сбрасывая с себя сон. Ни Джулиан, ни Йотль, судя по звукам, из кабинета так и не выходили... значит, они либо ушли, либо пришёл кто-то ещё.
В тишине ночи послышались приглушённые голоса, затем новый хлопок, затем краткое молчание, а затем голоса возобновились.
Миньяна пыталась снова уснуть, но любопытство не дало ей этого сделать. Повозившись в кровати, она не дала хорошей девушке-Миньяне внутри себя победить. Победила ведьма-Миньяна, и она скользнула к стене, смежной с кабинетом, чтобы приникнуть к ней ухом. Кажется, притиснутое к обивке, оно даже будто бы загорелось, как стало жарко, но зато ей было хорошо всё слышно. Один из голосов принадлежал Джулиану, а второй — Эстебальду.
—...отговорить его, — говорил Эстебальд. — Я не готов тебя потерять. Он знает это.
— Ты не потеряешь.
— Ты так в этом уверен.
— А что ты мне предлагаешь? Прятаться за твоей спиной? Я не желаю. Я давно хотел на войну. Не мелкие стычки на севере.
— Империя — это тебе не с горными кланами воевать. Ты не стратег. Ты попадёшь в плен. Снова. На что ты надеешься?
За стеной внезапно воцарилась такая оглушительно-громкая тишина, что сердце Миньяны пропустило удар. А потом она словно наяву увидела, как губы Джулиана искажаются в дерзкой ухмылке. Словно бы он что-то говорил без слов.
— Нет... — подал голос Эстебальд. — Я не могу тебе этого позволить.
— Я сделаю это, — тон Джулиана был спокойным и уверенным. Миньяна, не понимавшая сути спора, уже знала, кто в нём победит.
— Джулиан...
— Если я облажаюсь, хуже уже не будет.
— Он может убить тебя.
— Не может! Я уже давно решил. Ещё когда вышел к тебе из лесов. Я знал, что так будет, поэтому не трать своё время, а лучше помоги. Достань мне яд, а об остальном я позабочусь... Не переживай за меня, брат. Мне уже не шестнадцать лет.
— У тебя столько есть столько близких людей, Джулиан. А ты у меня один.
— Это неправда. Никого у меня нет.
Миньяна не проспала и трёх часов, когда муж поднял её с постели. Сам Джулиан едва ли спал в эту ночь. На его лице, слегка осунувшемся, запечатлелось сосредоточенное выражение, которое не сходило всю дорогу до Мычки-на-Сымме, крепости, которая теперь, после начала имперских походов, стояла почти у самой границы. А потом Миньяна его и не видела больше, потому что в крепости было слишком много мужчин, и она боялась лишний раз выходить, потому что Джулиан не ночевал в их спальне, потому что было очень много дел и у неё: распорядиться насчёт запасов, вытащить вещи, подготовить оружие... И потому что вечно долетали страшные звуки снарядов, криков, приказов... А потом, в одну из ночей она преодолела свои сомнения и спустилась на ужин, и была приятно удивлена, ведь никто из воинов ни шутки не отпустил в её сторону, несмотря на то, что в крепости были и безбашенные дружинники Арко... Кажется, здесь, в крепости, воины уважали принца куда больше, чем аристократия в столице, и Миньяна бы не удивилась, если бы не знала, что многие рыцари в Нарчке корнями нисходили к главной, правящей риддийской ветви. Однако, кажется, война роднит убийц... кем бы они ни были.
Она прекрасно провела время, сидя подле Джулиана (в отличие от эльфа, на которого здесь смотрели с пренебрежением и опаской), но ночью проснулась от чьего-то постороннего присутствия.
Тень, скользнувшая в их спальню, не была Джулианом. Потому что Джулиан бы никогда не усыпил её магией и не отволок бы, как добычу, в имперский лагерь.