Сосуд

С зонтика стекали капли воды, несмотря на знойную пустыню кругом. Словно слёзы, они говорили о том, что у Кафки на душе. Песок, давно не видевший влаги, вбирал эти капли так жадно, что те моментально высыхали. Где-то позади песчаная буря выискивала потерявшихся путников.

Сама Кафка же израненная, стояла над плачущим младенцем с неперерезаной пуповиной и раной, истекающей золотой кровью. А рядом лежала молодая женщина без сознания, словно пронзёная мечом. Лицо её говорило только об обеспокоенности.

Крайне удивительное зрелище.

Охотница опустилась на колени. Посмотрела на зажмуренное красное лицо ребёнка и одним резким движением перерезала удушающую пуповину. Золотая кровь всё ещё била ключом. Её пурпурные глаза, как у куклы, не могли наполниться влагой, как бы не хотели. Они такие же сухие, как пески. Израненное лицо не выражало почти ничего.

Женщина взяла ребёнка. Не без брезгливости, но перчатки тонкой тканью отделили кожу самой Кафки от прикосновения к сморщенной коже младенца. Даже в пустыне снимать их не хотелось, как бы ладони ни потели. Ребёнок лишь после мягких и осторожных прикосновений утих, переставая неистово рыдать и кричать.

— Отлично. Ты кажешься мне особенно сильной девочкой. Возможно, ты даже удержишь Стелларон в себе. Так тебя и назову — Стелла.

Кафка взяла маленькую девочку, укутала её в накидку умершей матери и направилась прочь.