Напряженная тишина продолжает неприятно потрескивать, разбиваясь о мрачные каменные стены такого, казалось бы, надежно укрытого от нежелательных взглядов кабинета, всего пару минут назад содержавшегося в образцовом порядке, а теперь — безобразно развороченного и распотрошённого с головы до самых пят тяжелых штор из багрового бархата.

Большой старый глобус укоризненно качает головой и, едва слышно вздыхая, мягко, совершенно неторопливо падает на пол, безжалостно уничтожая тишину оглушительным криком своего падения. Бледная синеватая голова его, покрытая зелеными проплешинами материков, словно бильярдный шар, осторожно закатывается куда-то влево, за край моего зрения. Может быть, под развороченный стол, а может быть — за ту упавшую картину, с которой так неприязненно смотрит на меня человек с жестоким бледным лицом.

Человек… Как же гордо звучит это слово! Ведь только человек способен видеть умом — и вперед и назад. Видеть всё на этом свете и даже то, что только-только должно свершиться. Но самое главное — человек волен вершить свою судьбу так, как ему только заблагорассудится. А если такой человек силен духом, да к тому же еще и наделяется властью — то в руках его не только своя судьба, но и сотни, тысячи преданных душ людей, равных ему, но не равных по силе. И это великолепно, не правда ли?

Я подхожу ближе. Поднимаю тяжелую картину с поцарапанного паркета и ставлю её на потрепанный стол, предварительно стряхнув исписанные и давно уже ненужные бумаги. Аккуратно стряхиваю с холста какую-то мелкую пыль, почему-то перемешавшуюся с тертой штукатуркой. После чего прислоняю картину к стене и вглядываюсь в шершавую поверхность ее холста.

Хороший художник. Хороший портрет. Но почему-то мне сейчас так хочется поджечь его до самого пепла и не оставить ни единой крошки, раскидав их из окна по ветру.

Если бы только у меня была при себе зажигалка…

Наверное, я плохой зритель. Наверное. В конце концов, я плохой человек.

Где-то совсем рядом умирают люди — мужчины, женщины и, верно, дети, а стою здесь и смотрю на эту чертову картину. Но мне совершенно плевать на их жизни. Мне до них и никакого дела нет. Если, разумеется, оно не касается лично меня. Это отвратительно? Верно, но такова жизнь.

Время для философских размышлений уже исчерпано.

Я слышу за дверью лаконичные шаги.

Моё лицо немедленно искажает ухмылка, полная абсолютного превосходства и уверенности своей победы в грядущей схватке. Я резко разворачиваюсь и вскидываю оружие.

Пора.