* * * *

Я ненавижу воспоминания.

Они преследуют меня, каждую ночь безжалостно вгрызаясь в подсознание когтями и зубами… или что у них там еще может быть такое острое и болезненное?

Такие сны не вызывают у меня ничего, кроме боли и отвращения.

Слишком часто я понимаю, каким ничтожным и слабым я был в прошлой жизни.

В те времена, когда я еще был человеком.

А было ли это жизнью?

Возможно, это было нечто меньшее, чем существование.

Но теперь же, переделав себя не без помощи жестоких обстоятельств и пройдя через многие мерзкие эксперименты над собственной и без того истерзанной душой, опустившись на самое дно бездны, я, к удивлению своему понимаю, что не в состоянии противиться прошлому, не смотря на всю ненависть к нему.

И это так противоречиво для меня.

Вероятно, во мне осталось еще что-то человеческое?

В конце концов, мое сердце еще живо.

Я многое бы отдал, чтобы заменить его на какой-нибудь очередной механизм.

Жаль только, что на этом свете больше нет ни одного достойного хирурга, который сумел бы сделать это.

* * * *

Основа управления этого мира лежит именно в манипуляции человеческим сознанием.

Это особое искусство.

Первый ключевой шаг к его постижению — это добиться уважения и доверия окружающих тебя людей. Для этого нужно всего лишь доказать свою правоту путем особого убеждения.

Я никогда не брезговал словами. Напротив, мне всегда есть, что сказать.

Но одно дело — сказать, а совершенно другое — сделать.

Тут только два варианта. Сделал — выиграл. Не сделал — проиграл.

Проигравший, как это хорошо известно — слабейшее звено, ненужная вещь.

Что мы делаем с ненужной вещью? Правильно, выбрасываем.

Ты согласен со мной?

Ишь ты, молчит… Молчит и смотрит себе под ноги.

— Непокорные все равно будут сломлены, — говорю я вслух, искривляя губы в презрительной усмешке.

Солдат не отвечает.

Тогда я наклоняюсь, хватаю его за шиворот мертвой хваткой своей стальной клешни и рывком ставлю на ноги. Его лицо покрыто ржавой коркой постепенно застывающей крови. Все тело его изуродовано ужасающими рубцами, с которых каждую секунду опадала на пол багряная кровь, возвещая о своем приходе тяжелым металлическим запахом... запахом приближающейся смерти и разложения.

Он умрет совсем скоро, но агония еще не желает отпускать его.

Я мог бы прекратить его муки одним только ударом, но я этого не делаю, продолжая сверлить его лицо взглядом.

У этого человека совершенно другие глаза. Их цвет не похож на цвет глаз наших людей.

Возможно, поэтому они кажутся такими чуждыми и… живыми?

— Ты… — хрипло говорит он, — Ты жалок.

— Что?

— На самом деле это ты уже проиграл… Я умру… Но на мое место придут другие…

— И что с того? — улыбаюсь я, — Мы все равно убьем вас. Всех до единого. Неважно, сколько вас будет. Выживает, как известно, сильнейший. А вы всего лишь слабые людишки. Кто тут жалок — так это именно вы.

В ответ он смотрит на меня с сочувствием, настолько искренним, что несколько секунд я молча смотрю на него в изумлении.

— Ну что? — наконец говорю я, сохраняя каменное лицо, — Чего молчишь? Нечего сказать?

— Мне жаль тебя, — отвечает он, постепенно оседая обратно на землю, — В самом деле, жаль…

Каждое слово дается ему с трудом, сопровождаясь мучительным кашлем, но он продолжает говорить, с удивительной для такого состояния отчётливостью:

— Глупец тот, кто идет на поводу у гордости и честолюбия, не гнушаясь при этом ничем. Ты думаешь, люди потерпят тебя, даже если ты действительно возвысишься так высоко, насколько себе представляешь?..

— У них не останется выбора, — уверено говорю я. — Твоя страна уже принадлежит мне.

— Ты ошибаешься… Сильно ошибаешься…

Он закрывает глаза и почему-то вытягивает перед собой руку.

Я замечаю на его запястье какой-то блестящий браслет, наклоняюсь ближе и с интересом рассматриваю зеленые огоньки цифр на его поверхности.

Это ведь просто часы, верно?

И они ведь не могут быть…

Солдат вздыхает в последний раз и слабым движением нажимает на миниатюрную кнопочку.

На его лице появляется слабая улыбка.

Тиканье часов становится громче.