Утреннее солнце озаряло улицы великой столицы. Оно взошло сонное и ленивое, но более спокойное, чем неделю ранее. В костеле рядом с домом 27/13 зажегся свет и загремели колокола наверху. Ваня Есенин тогда только шел домой, ведь ему пришлось провожать пассию в сторону Медведково к ее квартире, отпустить девушку одну по темному городу было категоричным «нет» для парня. Потом он заскочил к старым друзьям в бар, провел там еще большую часть ночи и наконец, примерно в девять утра, уже трезвый и улыбающийся прибыл на Малую Грузинскую. Есенин смутно припоминал обрывки событий: поцелуи с той дамой, ночной город, старое такси, которое поймал Ваня, поняв, что они с леди слишком пьяны, чтоб идти дальше, снова ночной город, огни бара, улыбающиеся друзья, красно-синий шот, громкий смех, красная кожанка Есенина, фиолетовый шот, снова город, но уже утренний, пара часов блужданий по улицам до момента протрезвления, улыбки всем прохожим, рыжие волосы, метро и вот Малая Грузинская. Есенин шагал в привычном темпе, засунув руки в карманы и крутя в зубах сигарету. В голове была вчерашняя пара, на которой он ничего не понял, подвеска с когтем, которую видимо забыл у девушки, вспоминание названия напитка, что он пил в баре... По улицам струились люди, смеясь, теребя портфели, падая и роняя бумаги. Одной мисс Ваня поднял стопку книг, улыбнулся и сделал пару комплиментов ее красивым волосам. Та зарделась, не обращая внимания на его побитое лицо, но Есенин уже скрылся в толпе. Он не останавливаясь улыбался прохожим, желал доброе утро и вглядывался в рассветное солнце, щуря голубые глаза. Клетчатые брюки и жилетка, черная рубашка, раны после драки на лице и некое подобие кепки делали из него героя плутовского романа, для образа не хватало лишь яблока в руках, и Есенин уже готов быть типичным романтиком, рвущим розы с кустов. Для Вани все было впереди, но в это же время и совсем рядом. Он сиял и улыбался, по таким людям сразу видно, что они никому не желают зла. Сердце его снова и снова пело, когда он смотрел на старые дома, вслушивался в ветер, несущий звон колоколов, в шум аллей и деревьев. Есенин подмигивал каждой встречной красавице, улыбался каждому кусту и каждой травинке. Он специально наступал на лужи, глядя как в них расплывается прекрасное исключительно московское небо. Наконец, юноша заскочил в свой подъезд.
Ваня открыл дверь квартиры и позвал Сашу. К его удивлению, никто не ответил. Есенин тихо бросился в спальню и, не обнаружив Булгакова и там, начал напугано искать его по всей квартире. Ваня мгновенно забыл прежние заботы про пары, подвеску и напиток. Вчера он так нагло выгнал Сашу из дома, чтобы привести очередную девушку, а теперь он просто не вернулся. Могло случиться, что угодно. Есенин продолжил носиться по квартире, а потом просто упал на кровать и закрыл лицо руками, представляя самые худшие сценарии. Ваня пытался услышать шум ключей, может Булгаков вышел в магазин? Но слышал лишь гудение ламп над головой и шум с улицы, что сейчас против обыкновения его не беспокоил. На глазах заблестели кристаллы слез, и одна скатилась по бледной щеке.
Однако он настолько углубился в свои мысли и слезы, что вырвало его из них лишь легкое прикосновение к плечу.
-Эй, Есенин, ты чего?
Есенин резко обхватил стоящего рядом человека и поднял заплаканные глаза.
-Ты где пропадал, Саш? Ты не представляешь, как я волновался. Я думал… тебя убили, украли, задавили. Что бы я без тебя делал, Булгаков? – крикнул он, вставая и направляясь в ванную, чтобы умыться от последствий страха за друга.
Саша замер, не меняя положения руки. Даже моргнуть ему сейчас было сложно. Булгаков прокручивал в голове слова Вани: «что бы я без тебя делал, Булгаков?». «Что бы я без тебя делал, Булгаков?». Пара слов, а в Саше словно что-то загорелось. Он всегда жил с мыслью, что без Есенина он не справится, а здесь его товарищ, плачущий из-за страха потерять Касаткина, повторил его же мысли, но в обратную сторону. Ваня искренне волновался за него, а не пропустил мимо ушей позднее возвращение. Булгаков опустился на кровать, не веря своим ушам. Рядом опустилась ставшая близкой Саше фигура Вити Базарова:
-Эй. Саш, все нормально? Тебя как током пришибли…
-Вить… Вить, ты слышал это?
Однако Булгакову пришлось мгновенно выходить из состояния шока, ведь в комнате появился и сам виновник торжества. Он посмотрел на Базарова, потом на Сашу, поднял брови и произнес:
-О. – Есенин сел на кровать, напротив.- Чем больше нас, тем веселее, да? А вы помните, что сегодня за день?!
-Помним, Ваня, мы едем ловить кошек на Большую Ордынку.
Честно говоря, Есенин мог бы походить на духа, больше чем все то, что могло им встретиться на улицах. Бледный как всегда, так еще и избитый в районе скул и носа. Вот только выглядел он все еще потрясающе. Не верю, что шрамы украшают мужчину, однако в случае Ваньки это только подтверждалось. Есенин был похож на мелкого воришку из девятнадцатого века, так что и царапины подходили к образу.
-Чехов зайдет через полчаса, Коровьев через час.
-Вить, может не будем впускать Женю? Мы же их не разорвем, так только Коровьев умеет. – толкнул Базарова в бок Саша, тот засмеялся.
Полчаса пролетели незаметно за рассказами Вани о веселой ночи, и ровно в назначенное время в квартиру трижды позвонили. Есенин сорвался с места, не закончив предложение, Витя и Булгаков побежали за ним, чтобы если что остановить драку перед ее началом. Чопорно вошедший с левой ноги Чехов в элегантной тройке пожал руки Базарову и Саше и собирался заключить рукопожатие с Есениным, но тот наклонил его, обхватив шею, и начал быстро трепать по волосам. Смех Жени прерывался лишь короткими:
-Эй! Прекрати! Я их так долго укладывал!
В конце концов, парни крепко обнялись и протянули друг другу руки, но, к удивлению остальных товарищей, не просто пожали, а начали изображать какие-то движения ладонями, начиная от хлопков и ударов кулаками, заканчивая неким подобием бабочки из пальцев.
-Вы…вы после драки решили стать лучшими друзьями? - открыв рот, промямлил Булгаков.
-Ага, меня Ваня по мозжечку шандарахнул, видимо отдел мозга вправил какой-то и теперь мы друзья.
-Не, Чехов, мы могли враждовать сколько угодно, но дерешься ты прекрасно!
-Взаимно, Сень. Надо будет повторить. – засмеялся Чехов, наконец-то не пряча веселость за снобизмом.
-Только через мой труп! – раздался громкий мелодичный голос со стороны оставленной нараспашку после прихода Жени двери. Коровьев сложил руки на груди и напугано осмотрел смеющихся новых старых друзей. Когда он заметил их настроение, серьезное лицо испачкала типичная для лапочки-Адама улыбка.
Музыкант обнял поочередно всех друзей с привычной ему сангвинической искоркой зеленых глаз. Есенин восторженно захлопал в ладоши, стал на стул, кое-как удержался, так, что Булгаков чуть не кинулся его ловить, но все же уперся твердо. Ваня прокашлялся и начал говорить, по мере того, как он говорил, голос его становился громче и громче:
-Дорогие друзья! Сегодня нас ждет третье путешествие, а три- мое любимое число, значит обязательно будет весело! Мы с вами направляемся на Большую Ордынку, где по легенде бродит стая призрачных кошек, предвещающих беду! Поэтому нам придется ловить каждую кошку и проверять, живая ли она на самом деле.
Таким образом, Гротеск оказался на Ордынке. Ехать в метро было пыткой для Коровьева, Базарова и Булгакова, ведь основным чувством был ужасающий испанский стыд. Когда Чехов и Есенин сошлись, на свет произвелась новая водородная бомба. На первый взгляд настолько разные, юноши успели за какую-то неделю после драки осознать, что им нравятся одинаковые фильмы, книги, что они оба не любят ваниль, что одинаково шмыгают носом, когда обижаются, что курят одни и те же сигареты и не понимают, как Булгаков курит верблюда. Ваня узнал, что даже волосы по структуре у них совпадают: правда Чехов выпрямляет, а то пряди сильно лезли бы в лицо во время лабораторных работ. В принципе, если Есенина с Женей одеть в одинаковые вещи, вернуть Ваню в натуральный цвет и запретить Чехову менять что-то в волосах, их можно было бы абсолютно спокойно перепутать. Различали лишь веснушки. Холодное и рациональное поведение доктора не было его настоящим, как выяснил поэт. Даже в абсолютно трезвом состоянии врач мог спокойно смеяться и творить такое, что свойственно Есенину. Медик не мог объяснить откуда взялся этот образ, но это не особо интересовало его нового лучшего друга.
И вот, парни зарыли топор войны, и теперь, катаясь в метро, улыбались, хохотали, носились по перрону, легко дрались, игнорируя взгляды толпы. Коровьев при возможности перекрывал их Булгаковым и Базаровым, а сам шел просить Чехова вспомнить прошлые слова и прекратить вести себя как дурак на обществе. До Вани он достучаться не мог по определению, надеялся хотя бы на врача. Но тот лишь отнекивался, давая Есенину сказать что-то по типу:
-Ну что ты, Женя наконец человеком стал. – и заливался хохотом на весь вагон.
Когда ребят вытолкнули из метро, те не прекратили смеяться, кидая друг другу какие-то обрывки фраз и тыкая в раны на лице, которые не заживали из-за через чур острых камней в Голосовом овраге. Базаров и Булгаков переглядывались, шагая рядом и наблюдая, за хохотавшими дуэлянтами и Адамом, тщетно пытающемся их успокоить.
-Все, все, наседка ты наша, тише! Ребята, мы наконец-то на Ордынке. – Есенин пересекся взглядом с Чеховым, сдерживающим смех, и сам засмеялся. – Идем ловить котов.
Он подхватил Женю под руку, и друзья зашагали вперед, стараясь не наступать на швы плитки на земле. Тонкие березки выступали из дыр в асфальте и украшали путь до Большой Ордынки. Ярко и тепло светило солнце, встречавшее друзей с радостью за это разрешение конфликта. Женя с Ваней стали у стены, остальные пристроились к ним.
-Так. Видим кота- ловим.
Чехов согласно закивал, Есенин приготовился прыгать на животное. От остальных такой готовности видно не было, Базаров засеменил в сторону Коровьева:
-Ты чего-то не особо веселый сегодня, обычно первый за любую идею Ваньки… Что-то случилось?
-Да боюсь я за этих двоих… Переживаю, как бы не растерзали друг друга. Чехов больно оптимистичный, вот и волнуюсь. – он вжал голову в плечи и сунул руки в карманы.
К своему несчастью, мимо топала большая серая кошка с побитым ухом. Никто не знал, куда она шла, но лапы занесли животное именно на Большую Ордынку.
-Лови!
-Не уйдешь!
Чехов с Есениным кинулись в сторону кошечки с двух сторон, и пока она убегала от Вани, то угодила прямо в руки Жени. Тот схватил ее за подмышки, рыжий подбежал сзади, и задние когти зверя прорезались по его лицу, а передние начали полосовать щеки Чехова. Кошка верещала и вырывалась, извиваясь как змея в руках парней, передающих несчастную друг другу.
-Чехов! Выпускай эту! Она точно живая! – закричал Есенин, держась рукой за расцарапанный лоб. Женя не стал протестовать и поставил кошку, та мгновенно бросилась наутек, подняв вверх серый пушистый от злости хвост.
Булгаков, Базаров и, разумеется, Коровьев побежали к друзьям, сидящим на водосточной трубе.
-Вы как так умудрились? Вы зачем на кошку напали? Кошка не бабушка, расцарапает! Чехов, хотя бы ты! Почему ты не проследил?
-Да что вы меня таким правильным считаете! Я тоже может иногда хочу за котами побегать! – рявкнул Женя. Ваня обхватил его за плечи, кивая.
-А мы на этой и не остановимся! Всех кошек переловим! – вскрикнул Есенин, игнорируя щиплющую боль в царапинах на все лицо.
-Ваня! – рука доктора потянула за кофту поэта, и парни побежали куда-то прямо.
-Черт подери! Когда у нас было два идиота по отдельности, все было хорошо! А теперь они объединились! – заорал Адам и кинулся следом.
Перед ним открылась потрясающая картина: маленький черный котенок, семенящий по проспекту, Есенин, на коленях летящий к нему, и Чехов, падающий на правый бок, чтобы поймать животное. Кот ускоряется и прыгает на грудь Жене, Ваня влетает головой в шею медика, хватает орущего котенка, хохочет. Чехов укатывается под ноги кучке людей, идущих навстречу, смеется. Зверенок мяукает и дергается, Есенин встает, прижимая хвостатого к себе, несется к другу, протягивает ему руку.
-Чехов, этот точно не призрак! Смотри какой хорошенький! – поэт гладит напуганное животное по голове, пока тот удивленно оглядывается.
-Давай заберем? Булгаков!
-Булгаков!
Саша, далеко не обрадованный тем, что понадобился двум дуракам, подошел к друзьям.
-Можно мы его заберем? Смотри какой черненький!
-Ребят… Я не знаю… Старшие ничего про животных не говорили…
-Ну вот! Значит и не запрещали! Он добрый, он будет жить у меня под кроватью.
Коровьев взял котенка на руки и начал чесать по подбородку, улыбаясь. Взгляд его сменился на более теплый и приятный.
-На Бегемота похож.
-Адам, твой Бегемот размером с Чехова! – усмехнулся Есенин.
Базаров наклонился над котенком, тот лизнул его в нос, Витя отлетел назад, смущенно глядя на уже привыкшего к рукам малыша.
-Мне тоже нравится этот кот.
Булгаков не мог выдержать давление от всего Гротеска, да и ему самому животное показалось милым. Он пожал плечами.
-Ладно, что уж. Давайте сегодня в больницу повезем, прививки всякие поставим, или что еще там нужно.
-Только без этих двоих! – воскликнул Коровьев, указывая пальцем на медика и поэта, те закатили глаза.
Котенка посадили в рюкзак Базарова, который в метро поставили на колени главного друга животных в лице Коровьева. Есенин что-то настырно шептал на ухо Чехову, от чего лицо врача загоралось все ярче.
-Так, мы, пожалуй, выйдем тут. Всем спасибо, всем пока. – поэт и доктор вылетели из вагона, решив ничего не объяснять Гротеску. Базаров шумно выдохнул, Булгаков закатил глаза.
Какой же был план у новоиспеченных лучших друзей, вы узнаете сейчас. Сейчас товарищи стояли у стен Большого театра и глядели куда-то в толпу. Есенин осознал, что раз мистика не идет к ним, у них самих до нее дойти не получается, нужно самим стать мертвецами и повеселить народ. Царапины и удары на лице делали их действительно похожими на ходячие трупы. Идея была такая: подходить к людям, заводить разговор о предреволюционной эпохе так, будто они сейчас в ней. Оба были уверены, что такая авантюра будет решительно забавной для всех вокруг, поэтому решили не откладывать на потом.
-Госпожа, прошу прощения-с… А Вы слышали о революционных движениях в Петербурге-с?
-Боюсь, что царской-с власти осталось мало! Что же делать тем-с, кто дослужился до тайного советника?
-Вся жизнь решительно пойдет-с под откос!
Женщина пошатнулась, начала креститься.
-Помниться был-с я в этом театре с женой-с моей, лютеранкой-с.
-И я-с! Аварийная-с тревога была!
-Пожар-с что ли какой-то-с…
Дамочка закудахтала и кинулась бежать, размахивая крокодильей сумочкой. Чехов дал «пять» Есенину, и друзья пошли дальше. В общем счете, с вопросами о табеле о рангах и революции они обошли человек семь, каждого из которых убеждали, что был когда-то в театре пожар и какие бедные тайные советники!
-Ну чего вы кричите-с, дама! – говорил Есенин милой леди, закрывающей уши.
-Мы ничего-с сделать не можем вам решительно-с!
-Граждане, а что вы такое делаете? - послышался низкий бас сзади. – Майор Петров. – мужчина в синем костюме положил руки на плечи «призраков». – Вы зачем к гражданке пристаете?
Ваня сглотнул, широко раскрыл глаза и уставился на Женю.
-Бежим-с. – крикнул он, схватил медика за воротник и, несмотря на красный сигнал светофора, понесся в метро. Там, оглядываясь в сторону преследователя, они проигнорировали эскалатор и поехали вниз по его резиновым перилам.
-Не доедем до наших сейчас… По зеленой ветке опасно ехать…- протараторил Чехов.
-Где нам спать? Ночь! Холодно! – визжал Есенин.
-Ко мне в общежитие можно, но, если ты не против лежать в ванной.
-Да я уже все не против! Главное, чтоб не на койке в тюрьме!
-Побежали на красную тогда! Собьем этого майора со следа!
Через каких-то сорок минут, Женя тащил Ваню по коридорам общежития. Он закинул друга в ванную и забежал сюда сам. Лицо Чехова, несмотря на все события, было перекрыто улыбкой во все тридцать два зуба. Есенин же наоборот выглядел обеспокоенным.
-Нас запомнили, прощай, нормальная жизнь. Голуби летят над нашей зоной…
-Спасибо тебе.
-А?
-Вань, я всегда жил в клетке. Мне нужно было быть правильным, идеальным, подходящим под стандарты. Но сегодняшний день… То, как мы ловили этих котов, претворялись мертвецами, бежали от полиции… Я никогда не был таким свободным! Не понимаю, как я мог тебя не любить раньше, Ванька! – он сел рядом, достал сигареты и поджег одну из них. -Последняя.
-На пополам скурим?
-Обижаешь.
Заполняя тесную ванную грубым табачным дымом, сигареты тлела на губах парней. Ваня скоро сам расслабился и самозабвенно курил, глядя в крохотное окошко под потолком.
-Хорошо, что мы подрались тогда, Женя. Ты никогда не замечал, как мы похожи?
-А так всегда. С первого взгляда противоположные оказываются идентичными на самом деле.
-Во-во. Я никогда не был так счастлив с кем-то. Я очень люблю Сашку, но мне кажется… он мне завидует. И мне неприятно.
-Вань, давай жить. Никому не завидовать, ничего не бояться. Словно солнце больше никогда не поднимется. Нет ничего дороже таких моментов, моментов призрачного счастья, Есенин.
Есенин улыбнулся и кивнул, передавая еще горящую сигарету. И два сердца были свободны, и Чехову не хотелось кем-то казаться, и быть правильным тоже не хотелось. Ошибки, совершенные сегодня, были бы смертью для Жени вчера и стали жизнью для Жени сегодня.
-Какая у тебя фамилия, напомни?
-Кариотский.
-Как Иуда?
-Почти.
То, как Ваня сменил тему, обрадовало Чехова еще сильнее. Это обозначало, что свобода струилась из сердец крепче, чем всегда, если даже такие серьезные и философские размышления менялись на обсуждение фамилий.
-А я Хеттский. Сашка говорил, что это как-то с Персией связано. Знаешь, как коты персидские.
-Или ковры.
-Да ну, коты лучше. Я не люблю, когда меня зовут Хеттским.
-Я уж понял. – усмехнулся Чехов, указывая на синяк на скуле.
-Когда я был Хеттским, я был очень плохим человеком. Теперь я Есенин. И я хороший.
-Ты хороший. А чего ты боишься, Ваня?
-Темноты и одиночества.
-Я высоты боюсь. Даже на чертово колесо не ходил никогда.
Ваня захихикал и спустился ниже по стене, так, что голова его была прислонена к ней, а тело лежало на полу.
Не хотелось думать ни о чем. Парней объединяло спокойное дыхание, громко шумящее на всю ванную. Чехов запрокинул голову наверх, выдохнул последнюю струйку белого пара, усмехнулся и закрыл глаза.
Утро пришло незаметно и ласково, запустило свои лучики по одному в окошко под потолком и разбудило друзей, валяющихся на полу. Рубашка Чехова была смята, Есенин никак не мог проснуться. В комнатке было прохладно, но очень светло. От ледяного пола у Жени болела спина, запуская тянущуюся горечь по всем мышцам юноши. Он потряс Ваню за плечи, тот сощурил глаза и поднялся на локти.
-Мы где? – он огляделся, наткнулся на Чехова и улыбнулся. – Вспомнил. Поехали домой, а то ребята… Черт! Ребята! Они же будут ужасно волноваться!
-Уверен, что они уже. Но мы же живы, здоровы
-И не в тюрьме!
-Вот именно. Вставай.
Квартира 12 в доме 27/13 встретила парней не очень радостно, ведь к ним сразу кинулся Гротеск во главе с котом. На лицах было искреннее беспокойство, под глазами черные синяки.
-Явились! Где вы были? Мы всю ночь не спали, не представляете, как волновались!
-Мы гуляли. – Есенин повернулся к Чехову и подмигнул.
Ваня хихикнул, остальные переглянулись и пожали плечами. Ругаться на друзей не хотелось. Они вернулись, значит все нормально. На столе стояли остывшие чашки чая, Булгаков с Базаровым сели на пол, Чехов с Есениным на подоконник, а Коровьев с котом на стул.
-Давайте Чехов к нам переедет! Он хороший, он будет жить у меня под кроватью! – прервал тишину Ваня, взмахнув руками и ударив ими по лицу Жени.
Булгаков ревниво поджал бледные губы, и рука Базарова сдавила его плечо, подталкивая вперед.
-Ни за что! – воскликнул Булгаков и вскочил. – Вы дом испортите похлеще, чем кот! Без Коровьева вас нельзя к вместе держать! Это моя квартира, и я решаю! – вена на лбу Саши пульсировала, и он не мог даже поверить, что говорит Есенину нет.
-Так Адам пусть тоже переезжает!
Все взгляды устремились на музыканта, так, что даже кот испугался.
-Такой вариант мне нравится. – сел обратно Булгаков.
-Я тоже не против, в принципе. Бегемота куда девать только?
Востоковед взглянул на Базарова, открывшего широко глаза и рот. Вечерний разговор всплыл в голове Саши, и он решил во что бы то ни стало включить все благородные чувства.
-Витька к нам тогда тоже. Отказы не принимаются. – он сел рядом, потрепал медика по голове и улыбнулся.
И вот так, под светом майского солнца, весь Гротсеск переместился на Малую Грузинскую, дом 27/13, квартира 12. Ваня радостно глядел на Женю, Женя улыбался и щурился от света, Коровьев покраснел и обнял кота, Булгаков и Базаров коротко ухмыльнулись друг другу, понимая, что, наконец-то все стало хорошо .