Утро среды пришло с прекрасными огнями солнца за окном. Есенин с Чеховым в своей комнате проснулись от орущего за дверью Бегемота, который сразу, войдя в комнату, запрыгнул на грудь Чехову, не ожидавшему этого ни в коем разе. Есенин сел рядом, снял кота и начал трясти в воздухе. Мейн-кун вырвался из рук и побежал по квартире, будя всех остальных.
Булгаков с Базаровым приплелись на кухню, где их ждал уже розоватый от утреннего душа тренирующийся Адам. На лице добрая улыбка, словно Коровьев сошел с старого советского плаката с призывом трудиться и заниматься спортом. Все ждали прихода Вани Есенина, который должен был заявить какие у них планы на день. Раз среда должна следовать абсолютно новая вылазка в интересное место, и Чехов надеялся, что, хотя бы сегодня им не придется бежать от милиции.
-Ребята! – Хеттский, распахнув руки, вошел в кухню вместе с сонным Чеховым. – Мои дорогие ребята! Сегодня мы едем на Кузнецкий мост! Там бытует легенда об извозчике, что предлагает игрокам и пьяницам поездку за бесплатно, и мы просто обязаны поймать его и узнать всю правду, ребята!
-Мы уже пролетаем, Ваня. Мы не игроки и не пьяницы. – усмехнулся Коровьев.
-На это у нас есть план! Вы отдыхайте пока, а мы с Чеховым возьмем на себя обязанности приманки. Женя, прошу. – Есенин опустился за стол и выкинул на него толстую пачку потрепанных карт.
Глаза Булгакова округлились, он дрогнул и подскочил к товарищу, тасующему бумажки.
-Ваня, нет. Я знаю, что с тобой происходит, когда ты начинаешь играть! Ты теряешь голову, Вань, остановись! – Саша пытался вырвать из рук колоду, но Есенин легко переводил руки, не давая востоковеду возможности ему помешать.
-Саш, не бухти. Я взрослый человек, ну что может произойти, если я буду играть с Чеховым? – он кивнул Чехову, предлагая присесть, и начал раздавать по две карты. Две другие выложил в центр стола.
-На что играем то?
-Ни на что. Ни у меня, ни у тебя нет ни копейки. – засмеялся Ваня. – Ставлю двойку.
-Повторяю. – Женя указал на колоду, Ваня выложил следующую карту.
-Черт… Пас. – Есенин цокнул, закатил глаза и скинул карты на стол.
-Вижу тут одного андердога. – захохотал Чехов, смешивая отданные Ваней карты со всей колодой. – Один ноль.
Следующие четыре партии Есенин либо сам отказывался, либо получал комбинацию ниже, чем у врача. Женя смеялся над ним во время каждого вскрытия.
-Почему я сдался, скажи? У тебя же карты были ниже чем мои! Ты блефуешь! – вопил поэт, раскидывая карты по столу.
-Блефовать никто не запрещает, Вань. Ну что? У меня десятка.
-Двадцать. – рявкнул Есенин, утыкаясь носом в свои масти.
На стол легла карта бубнового туза, Ваня захихикал и поднял ставку до шестидесяти. Чехов покрутил пальцем у виска и выложил следующую бумажку.
-Олл-ин. – заговорщески пробормотал поэт, глядя на друга из-под бровей.
-Дурак что ли… Повторяю. Вскрываемся.
Чехов выложил ровной полоской идеальный фулл хаус, в ожидании, что же скинет товарищ.
-Стрит. – прорычал Есенин под наглый смех врача, кинулся в спальню, где спокойно сидели остальные, начал трясти Булгакова за плечи и кричать.
Игра затянулась. Смотря на то, что сели ребята в двенадцать дня, незаконченная игра в восемь звучала как-то гиперболизировано и абсурдно. Примерно через три часа игры товарищи вытрясли все свои кошельки и заначки, Чехов даже забрал деньги из собранного на оплату учебы в медицинском. Остальные участники Гротеска поняли, что никуда сегодня не выйдут, и как бы Булгаков не пытался остановить Есенина, у него ничего не получалось. Ваня постепенно начал побеждать, так что оба юноши орали и рвали на себе волосы из-за проигранных партий. Саша, Женя и Витя иногда заходили посмотреть, что происходит в новоиспеченном казино, и почти всегда видели одного из парней бьющегося головой о стену, а другого довольно покуривающего сигарету. Позиции менялись, азарт товарищей не пропадал.
-А я говорил… Ваня не первый раз играть садится, и когда доходит до крайнего абсурда способен поставить на кон свою жизнь. – задумчиво протянул Саша, разочаровано глядя на Есенина, готового побить Чехова за слишком явную удачливость.
И это произошло. Через неопределенное время из кухни раздались крики и оскорбления. Коровьев кинулся смотреть, что же происходит у этих двоих и замер, процеживая сквозь зубы ряды настолько неприличных слов, что мне даже стыдно их повторять. Ваня с Женей катались по полу, вбивая лица друг друга в него, вопили, перегинали руки друг друга. Кулаки Есенина облюбовали лицо Чехова и проходились по нему чуть ли не каждое мгновение. Врач бил в живот, отбрасывая злого как лев поэта, но тот мгновенно возвращался.
-Шулер чертов! Почему я только сел играть с тобой!
-Это я шулер? У самого в рукавах, наверное, столько карт!
-Да какой дурак будет в покере карты в рукава прятать?
Есенин снова отлетел в сторону, поднял голову и увидел замерших от шока друзей. Улыбнулся окровавленным ртом, ткнул Чехова, чтоб тот умерил свой пыл, и врач тоже обернулся к Гротеску лицом, украшенным синяком под глазом.
-Ребята, а у вас деньжат немного не будет, а то нам играть не на что. Ставки с наших денег маленькие… Неинтересно, понимаете?
-Нет, Ваня, мы не понимаем! Какие же вы идиоты, вы видите, что творите! – крикнул на них Коровьев, как вождь стоящий перед Булгаковым и Базаровым.
-Чего он мухлюет то… - промямлил Есенин.
-Ну и не очень-то и хотелось нам ваших денег! – рявкнул Чехов. – Вань, пошли думать, как быстро добыть деньги.
-Черт, ты мне кажется руку сломал…
-Ну как раз, со страховки придут! – воскликнул довольный Женя.
-Не сломал. Видишь, работает. Может тебе еще раз по лицу дать. – Есенин вскочил. – Есть план.
-Черт подери… - прошептал Коровьев, прикладывая руку ко лбу.
-Пойду у прохожих деньги просить! Вариантов нет. Только так! – поэт рванул с места, вылетел в дверь и поехал вниз по перилам.
Коровьев, не успевший его поймать, прислонился к стене, поднял голову и громко произнес:
-Сумасшедшим жить легко.
За одной проблемой пришла следующая: уже двенадцать часов ночи, а Есенина все нет. Булгаков не отрываясь глядел в окно, надеясь увидеть обожаемую фигуру, Коровьев бродил по подъезду, Чехов сидел, уткнувшись в колени, утверждая, что если что-то случилось, то по его вине. Базаров пытался поддержать всех троих. Ночь тянулась слишком долго, спать не мог никто. Витя обзванивал все больницы и морги, где его благополучно отправляли на все четыре стороны, Женя пытался успокоить себя тем, что возможно Ваня ввязался в какую-то смешную передрягу, как неделей ранее. Это не особо облегчало волнения Гротеска, но хотя бы появлялся положительный сценарий. Как пришел рассвет не заметил никто, ведь главного солнца рядом не было. Хуже всего было Булгакову. Он заперся на балконе, сел под сушилку для одежды и зарыдал. Плакал он сейчас невероятно часто, а все из-за Есенина. Востоковед не знал где он и с кем, все ли хорошо. Он нашептывал под нос великое стихотворение, которое читал ему Ваня:
-Дым табачный воздух выел… Комната- глава в крученыховском аде… Вспомни- за этим окном впервые… Руки твои иступленно гладил…
Строки этого прекрасного произведения, да и прочих сочинений Маяковского, всегда стояли в голове Саши. Есенин обожал певца революции всем сердцем и восторгом делился с Булгаковым.
-Кроме любви твоей мне нету моря… А я и не знаю где ты и с кем…
Слезы холодными ручьями резали лицо парня. Стыд за то, что он не смог остановить эту дурацкую карточную игру, смешался с горечью в глубине сердца.
-И в пролет не брошусь… И не выпью яда…И курок не смогу над виском нажать… Надо мной кроме твоего взгляда… Не властно лезвие ни одного ножа….
Булгаков свалил голову на плечо и, как ему показалось, задремал. Разбудила выбитая дверь на балкон, и Коровьев трясущий его за плечо.
-Живой? Выходи, вернулся твой поэтишка.
Саша вырвался из-под сушилки, бросился к рыжеволосому парню в центре прихожей, уткнулся лицом в шею, подобно коту, и замяукал слова прощения.
-Сашка, Сашка, ты дурак что ли? Чего ты, Сашка? –непонимающе обнимал его Есенин.
-А теперь, Ванечка, выкладывай где ты был. – рявкнул ему Коровьев и усадил за стол.
-Если вкратце: обручился, развелся. – пожал плечами поэт.
-А поподробнее? – наклонился к нему Чехов.
-Итак…Вернемся на сколько-то часов назад…
Есенин вышел из дома, собираясь приставать к добрым людям ради денег, но, честно говоря, плану не удалось совершиться, ведь наш дамский угодник увидел ее. Черноволосая, с красными лепестками губ, в сером платье и венком цветов в волосах. Она шла в сторону метро с открытой книгой «Мастер и Маргарита», врезалась в людей, вырывала цветы из волос и сжевывала их. Нет, она даже не шла, а будто плыла по воздуху. Ее фигура выделялась словно сияющая среди этой толпы одинаковых людей. Изредка она поднимала глаза- голубые словно море, улыбалась красными губами и снова углублялась в чтение. Ее уходящий шаг был смертью для восторженно замершего Вани, ведь в этом прекрасном силуэте он увидел все то, что искал. Поэт кинулся за ней, схватил за руку и остановил. Девушка заверещала и отшагнула назад.
-Стойте, стойте! Пожалуйста, не уходите! Меня зовут Ваня, я поэт и тот еще дурак. А еще я Вас люблю! – Есенин наклонился назад, боясь почувствовать пощечину на своем лице.
-Как в книжке. – засмеялась девушка и направилась дальше.
Есенин бросился к клумбе, вырвал три красных тюльпана и прибежал обратно, протягивая в руке прекрасной невесте.
-Вы же знаете, что это незаконно?
-О, если любовь вне закона, то я готов сесть в тюрьму. – влюбленно зашептал Есенин, глядя как девушка забирает из его рук цветы.
-Алиса. – улыбнулась она ему, такой улыбкой, из-за которой видимо и разразилась Троянская война.
-Выходите за меня замуж. – выпалил красный как рак Ваня, не замечая шагающих мимо людей, стыдливо смотрящих на влюбленного мальчика.
-Хорошо, – она пожала плечами и засмеялась таким смехом, из-за которого видимо и потонул Титаник.
-Мне ни один не радостен звон кроме звона твоего любимого имени…
-Маяковский? – взглянула Алиса на него такими глазами, из-за которых видимо и распяли Христа.
-Нет, Есенин… Стойте, стойте, я не про это! У меня просто прозвище… Есенин… Дорогая, хорошая! Вы не так поняли! Я просто совсем запутался! Вы такая красивая!
Девушка захохотала, стала напротив смущенного мальчишки, притянула за рубашку и поцеловала. Есенин чувствовал себя настолько счастливым, касаясь ее спины, черных волос и ощущая ее нежные губы на своих.
-Я вас всю жизнь любила. – засмеялась Алиса.
Вечер прошел наедине с друг другом, ночь тоже. Вся Москва пылала лишь для влюбленных, все звезды словно горели ярче, и все люди замирали от громкого смеха, постоянных поцелуев и ног Алисы на бордюре. Ваня нарадоваться своему новому счастью не мог, каждую секунду лишь смотрел на девушку и восхищался плавными движениями, грациозностью и блеском голубых глаз. Патриаршие пруды встретили Алису с Ваней огнями фонарей по краям блестящих водоемов. Есенин перепрыгнул через забор и спустился вниз, девушка побежала за ним. Парень сел на корточки около глади, Алиса опустилась рядом. И ни слова, влюбленные не проронили, лишь молча наблюдали за движением звезды и комет. Черное небо очаровывало своего пустотой и звездностью, легкий ветер переносил в себе шепот и музыку, но влюбленным было все равно. Смыслом для друг друга стали они сами, и не волновали ни звезды, ни небо, ни звуки, переносимые над головами…
С утра, обрученные уже стояли в дворце бракосочетания, ожидая, когда придет их очередь клясться в любви и верности на долгие тысячелетия вперед. Но счастье, которое казалось так близко, быстро исчезла из высоких стен института любви. Ваня не проследил как заснул, закинув голову на бортик дивана. Он думал, что лишь задремал, и вот в любую секунду он будет готов побежать ставить подпись на документе, закрепляющем два сердца вместе. Но нет, сон был на удивление крепкий, так, что разбудить его смог лишь удар по голове тяжелой сумкой. Пока Есенин просыпался и садился, он слышал, как та идеальная Алиса кричала, как он посмел заснуть в ЗАГСе, что это самый важный день в его жизни, а Ваня его проспал. Есенин был обескуражен и обижен, он тяжело втянул воздух носом и крикнул в ответ просьбу прекратить, иначе свадьбу придется переносить. Алиса не остановилась.
-Ты как сурок, Ваня! Как ты посмел, это же такое место!
-Алиса, Алиса, спокойнее. Я случайно заснул… - Есенин поднялся, поставил перед собой руки, защищаясь, но это не спасло от тяжелой сумки, прилетевшей в лицо снова.
-Я разочарована в тебе! На нас все смотрели, мне было так стыдно! – вопила Алиса, и ее лицо с прекрасного элегантного менялось на злое и исковерканное.
-Истеричка! – рявкнул ей в ответ Есенин, снял с пальца кольцо, купленное за выигранные деньги ночью, и проглотил. Работники ЗАГСа, просто люди, стоящие там, и, конечно, Алиса ахнули и начали удивленно смотреть за уходящим шагом взбешенного Есенина.
-Вот так, собственно, я и провел эту ночь…- пробормотал Ваня, глядя на шокированные лица своих товарищей. – Теперь мне грустно, потому что я ее любил. – он поставил руку под подбородок и опустил взгляд.
-Ничего не могу сказать… За пару часов случилось столько дел, так можешь только ты, Вань. – пробормотал Коровьев.
И действительно, только такие как Есенин способны за один день сойти с ума из-за карт, подраться, влюбиться, нарушить статью, обручиться, получить сумкой по лицу и съесть свое собственное кольцо. Такие как Ваня и держат на себе весь мир, держат своей неприкасаемой наивностью и умной глупостью. Есенин и ему подобные всегда солнце- яркое, палящее, но влюбляющее своей добротой любого, кто лишь поднимет спокойные глаза в бескрайнее синее небо…