Жан с улыбкой на лице направлялся домой. Прозрачный тёплый воздух летнего вечера наполнял лёгкие приятными ароматами травы и цветов. В городе спокойно и тихо. Проходя по широкой аллее в самом центре, Жан ускорил шаг, чтобы побыстрее вернуться. Должно быть, Микаса уже приготовила ужин и поджидает его дома. Сегодняшний рабочий день выдался нелёгким. Пускай заниматься чем-либо было необязательно, но Кирштайн уже не мог сидеть без дела, всё же отыскав себе место среди чиновников. Его с большим энтузиазмом приняли в ряды правительства. Герой войны, выходец из простых людей, честный и благородный, он тут же сыскал популярность среди народа Элдии. Хистория тоже не была против иметь подле себя старого друга, хоть немного скрашивающего её однообразные дни и бесконечную борьбу с оставшимися йегеристами. Догадки Микасы в отношении ребёнка королевы подтвердились сразу же, как на одной из церемоний им, как героям, позволили встретиться с самой Хисторией. Не без стеснения, девушка поприветствовала Микасу, представив ей и своего сына. И даже тогда Жан сумел поддержать её, видя, как изменилось лицо той при виде мальчика, огромными зелёными глазами выдававшего своего настоящего отца. Ошибки быть не могло, хоть королева и не рассказывала напрямую о произошедшем. Микаса всеми силами старалась скрыть то, как неприятна была ей та картина, молчала, но нужно было быть откровенным дураком, чтобы не увидеть, как сильно это её задело. Однако Жан уже не переживал из-за её прошлых отношений. Даже редкие походы на кладбище стойко выдерживал, не говоря ни слова о её льющихся слёзах. Он лишь был рядом, чтобы поддержать, когда это понадобится. Всё же, Эрен был для неё семьёй, и даже сам Жан изредка тосковал по заносчивому парню.

Жан ещё никогда не чувствовал себя настолько счастливым. Наконец-то у него было то, чего он так долго добивался, — дом в самом центре города, спокойная, размеренная, безбедная жизнь, а главное, любимая женщина рядом. Он сжал ладонь, желая снова коснуться кольца на пальце, чтобы убедиться, что всё это не сон. Разогретый тёплым воздухом металл согревал не только кожу, но и сердце. Вот уже больше года оно было здесь, и до сих пор Жану порой казалось, что он спит.

Он слишком долго оставался в стороне, считая, что сквозь чувства Микасы к Эрену никогда не пробраться. Жан выбрал оставаться простым наблюдателем, не пытаясь добиться её внимания, был готов рвать на себе волосы, видя, что упустил свой шанс. Он отлично помнил тот день, когда увидел Микасу и Леви вдвоём: они мило беседовали на заднем дворе штаба, сидя слишком близко друг к другу. Было трудно не понять, что их отношения вышли за рамки рабочих, и в очередной раз Жан просто отступил. Он не мог заставить Микасу обращать внимание на себя, но видеть её с другим, с капитаном, было просто невыносимо. До сих пор он задавался вопросом, почему она выбрала именно его. Совсем маленького роста, странный на вид, грубый и жестокий мужчина явно не был достоин такой чудесной девушки, как Микаса. И всё же каким-то чудом они пробыли вместе несколько лет. Тем хуже было видеть, как она убивалась из-за расставания. Жан не мог понять, почему Микаса так сильно привязалась к капитану. В Леви он видел лишь лидера, но, кроме того, хороших качеств в нём Жан не замечал. А уж после рассказов Армина об их расставании в Марлии, Кирштайн совсем перестал что-либо понимать в отношениях этих двоих. То, как Леви легко оставил её одну, да ещё и в такой тяжёлый момент, было низко. Жан хотел было помочь Микасе, поддержать её, но не имел возможности приблизиться к ней, утешить, дать понять, что она всё ещё любима и кому-то нужна. Нужна ему. Микаса долго никого не подпускала к себе, злилась и всем видом показывала, что плевать она хотела на его чувства. Но Жан стерпел и это. Теперь, когда вокруг неё не осталось тех, кому доставалась её любовь, он был готов подождать пока она придёт в себя. Он ждал годами, и ещё пара месяцев не сыграла бы особой роли. Конечно, Жан не собирался давить на неё. Понимал, что насильно мил не будешь. Но оставался рядом, все ещё надеясь, что в какой-то переломный момент она всё же сможет разглядеть в нём мужчину.

Он был так счастлив, когда она наконец приняла его помощь. В тот момент, когда Микаса переступила порог его дома, Жан решил — он сделает всё возможное, чтобы та полюбила это место, чтобы оно по-настоящему стало для неё домом. И даже если бы она отказала ему опять, то, что он мог быть рядом с ней, уже было похоже на сказку. И в этот раз он не стал бы спокойно смотреть на то, как она улыбается кому-то другому, и предпочёл хотя бы попробовать расположить её к себе.

Однако всё обернулось даже лучше, чем Жан мог себе представить. Микаса, наконец, была с ним. Он добился её. Пускай порой Жан чувствовал себя так, словно был последним в очереди, это несильно омрачало дни, ведь, в конце концов, на пальце Микаса носила именно его кольцо.

Наконец, добравшись до дома, он тихо открыл дверь, проходя в просторную прихожую.

— Я дома, — произнёс он, повесив шляпу на крючок. Сегодня на улице было слишком жарко для пиджака, и в том месте, где Жан держал его рукой, одежда немного помялась. Пакет с продуктами уже стоял рядом, не мешая с распростёртыми объятиями встречать жену.

Микаса в лёгком домашнем струящемся платье уже спешила вниз по лестнице. Её лучезарная улыбка озарила комнату. Румяная от жаркого летнего вечера, невероятно красивая и сильно похорошевшая со времён существования разведки, она была самой приятной частью возвращения домой.

Микаса тут же обвила Жана руками, подтягиваясь к лицу за поцелуем. Он с радостью ответил на прикосновения её мягких губ, прижимая за талию крепче, словно желал убедиться в том, что она в самом деле здесь, в его руках. Микаса пахла домом. Этот аромат для Жана был приятнее самого дорогого парфюма. Аромат, напоминавший о том, в какую сказку теперь превратилась его жизнь.

— Ужинать будем? — тихо спросила она, заранее зная ответ. Жан всегда возвращался с работы голодным, да и был рад провести вечер рядом. В редкие дни у него не было настроения после тяжёлого дня, но даже тогда он находил в себе силы составить жене компанию.

Кирштайн уже сидел за устеленным белой скатертью столом, над которым хлопотала Микаса. Желтоватый свет новомодных электрических ламп подсвечивал чистую кухню. За окном смеркалось, вечерние птицы напевали свои песни. Кругом было тихо и спокойно. Запах чего-то жареного щекотал ноздри, заставляя Жана снова и снова сглатывать слюну. В ожидании вкусного ужина он решил как-то отвлечь себя разговором.

— Извини, я опять помял пиджак, — произнёс Жан, виновато заглядывая в прекрасные серые глаза своей жены. Микаса лишь слегка улыбнулась.

— Ничего, я ещё раз поглажу, — тихо ответила она, расставляя тарелки на столе. Дома было почти совсем нечего делать, но она так устала от бесконечной борьбы, стресса и страданий, что с большим удовольствием испытывала скуку, занимая часы домашними делами, пока Жан был на работе. Он же был только рад тому, что его жене не приходилось возиться с бумагами или гоняться за разбойниками в рядах полиции. Спокойная жизнь гораздо больше шла ей. Она заметно похорошела. Исчезла болезненная бледнота, на щеках появился здоровый румянец. Тело расслабилось, огромные мышцы, которым могли позавидовать многие парни, немного уменьшились, уже не так сильно выделяясь на её теле, оставив лишь красивые подтянутые линии. Жан с большим удовольствием разглядывал её теперь в лёгком платье, подчёркивающем все достоинства девичьей фигуры.

— Что это? — вдруг спросила Микаса, выуживая из пакета с обычными продуктами бутылку хорошего вина. Внимательно осмотрев красивую бумажную этикетку, она поставила вино на стол, вопросительно глядя на мужа. Нет, она прекрасно видела, что это алкоголь, но зачем он им на обычном семейном ужине? Жан приносил что-то дорогое лишь по важным случаям, и неопределённость настораживала. Учитывая его работу с правительством, новости могли бы как плохими, так и хорошими.

— Хочу поговорить с тобой после ужина, но будет лучше перед этим расслабиться, — ответил Жан, откидываясь на спинку стула. Он хитро поглядывал на озадаченную Микасу, и ничего не добавлял, предвкушая вечерний разговор. Он долго размышлял над этим и, казалось, сегодняшний день был как нельзя подходящим для подобного. Отчасти его приподнятое настроение навевалось предвкушением вечера.

За столом Микаса всё пыталась понять, что же заставило мужа раскошелиться, но заранее ничего не спрашивала. Увидев, как он расслабленно сидит, как трогает его лицо улыбка, она успокоилась, понимая, что, по крайней мере, не произошло ничего плохого, и можно не волноваться на этот счёт. Жан, как обычно, рассказывал о своём дне, подпитывая разговор забавными деталями, а Микаса внимательно слушала его, улыбаясь. Самой рассказать было почти нечего. Весь день она провела дома, как и многие другие. Выходить на улицу слишком часто ей не нравилось. В особенности теперь, когда Жан стал близок к короне. Её и раньше узнавали на улицах, а уж сейчас и подавно. Внимание многих было приковано к жене политика, и эти взгляды и перешёптывания были малоприятны, даже несмотря на то, что Микаса старалась не обращать на них внимания. Теперь она лишь изредка прогуливалась по полупустым аллеям ближе к разгару дня, когда город затихал в рабочих часах. Находиться подолгу одной в своих мыслях Микаса не любила. Слишком многое шло на ум, бередило старые раны, и она всё больше предпочитала заниматься домом, отвлекая себя от лишних размышлений. Однако Жан часто настаивал на прогулках по городу, на походах в кафе или театр, Микасе ничего не оставалось, кроме как согласиться, даже если идти совсем не хотелось. Всё же приходилось признать — эти вечера были не менее интересными и приятными, чем дома, в его руках. Но домашняя жизнь нравилась ей гораздо больше, нежели светские выходы.

— Я тут подумал… — произнёс Жан, когда уже вся посуда была вымыта, скатерть разглажена, а в бокале красиво покачивалось дорогое красное вино, наполняя комнату терпким ароматом южных ягод. Микаса тут же подняла на него взгляд, вырванная из потока своих мыслей, и внимательно прислушалась к нему. Алкоголь приятно согревал изнутри. На кухне было спокойно и уютно, и она всё ждала, когда же Жан расскажет ей ту самую новость.

— Мы вместе уже больше года, — продолжал Кирштайн, протянув к жене руку, поглаживая её тонкие, изящные пальцы на столе, огибая металлический ободок кольца. Говорить об этом было непросто, волнительно. Жан чувствовал, как сердце начинает биться чаще, как щёки охватывает лёгкий румянец. Но, как ему казалось, время уже пришло. — И мне кажется… я бы хотел…

Слова никак не оформлялись в связные конструкции. В последний раз Кирштайн волновался так, лишь когда делал Микасе предложение. Помнится, тогда его начинало потрясывать лишь от одной мысли об отказе, так переволновался, что даже обронил кольцо. Но воспоминания о том облегчении, что он испытал, когда она сказала своё «да», и как счастлив он был, сейчас помогало не забросить этот разговор в дальний ящик.

— Чего бы ты хотел, Жан? — мягко коснулась его Микаса, слегка улыбнувшись. Она видела это волнение, было трудно не заметить, как нелегко тому было начать, а в голове всё крутились догадки о том, что же он всё-таки хочет сказать.

— Давай заведём детей, — на одном дыхании выпалил Кирштайн.

Лицо Микасы тут же изменилось. Она почти незаметно вздрогнула, страшась этого вопроса где-то глубоко внутри. Об этом она почти не думала, предпочитая просто плыть по течению, жить рядом с Жаном, как получается. Но о детях они не говорили никогда. За всё это время вместе он даже не упоминал о том, что ему хотелось бы семью. Потому-то его вопрос прозвучал слишком неожиданно.

Микаса не знала, что ответить. Она растерянно глядела на Жана, словно пытаясь выведать у него ответ. Глупо было даже пытаться, Жан же чётко произнёс, чего хочет. Но хотелось ли того же самой Микасе? Детей она любила. Когда приходилось помогать в детском доме, основанном Хисторией, ей нравилось присматривать за малышами, проводить с ними время, даже несмотря на то, что они были не её, и воспринимали тогда ещё совсем юную девушку как сестру. Но готова ли была Микаса к своим детям? Казалось, будто бы да. Но глубоко внутри душа подсказывала, что это было не то, чего она хотела. Завести ребёнка с Жаном означало полностью перечеркнуть всё то, что она так усиленно скрывала от него и от себя самой. Но теперь эти чувства снова просились наружу, подтачивая уверенность в собственных ощущениях. Микаса часто думала о том, как было бы здорово иметь настоящую большую семью, но никогда не представляла на месте мужа Жана. Несмотря на то, что тот был замечательным, добрым, любящим, да и во всех отношениях отличным человеком, Микаса всё никак не могла полностью избавиться от глубокого чувства тоски по ушедшим временам, где в её придуманном мирке фигурировал совершенно другой человек.

Казалось, что её молчание длилось вечно. Жан пытался заглянуть в её совершенно растерянные глаза, но она бегала взглядом, не желая встретиться с ним. Жан уже начал жалеть о том, что начал этот разговор. Укол неуверенности в себе и в её чувствах тут же больно царапнул по самому сердцу. Парень понимал, что, пускай даже Микаса так и не рассказала ему всего, она до сих пор порой тосковала по прошлому. И, возможно, даже будучи замужем, не любила его, Жана, так, как тому бы хотелось.

— Наверное, я поторопился, если ты пока не уверена, я пойму, извини, что я так резко… — он затараторил, ближе подтягивая к себе ладонь, которую всё ещё держал в руках, но Микаса тут же махнула: в продолжении не было необходимости.

— Нет, всё в порядке. Я просто никогда не думала об этом, вот и растерялась, — сказала она, приходя в себя. Нежная улыбка тронула губы, когда Микаса всё же нашла в себе силы посмотреть на Жана. Нет, она не могла ему отказать. Он был её мужем, и как могла она объяснить ему, что по непонятной ей самой причине, мысль о ребёнке от него бросает в дрожь. Решив списать всё на то, что просто не была готова к такому вопросу, Микаса поставила бокал с вином на стол, прокрутив его пальцами. — Ты прав, мы так долго вместе. Я была бы счастлива иметь ребёнка.

Микаса широко улыбнулась и оставила в покое бокал. Ну и что, что она сомневалась на этот счёт? Как много решений в своей жизни она принимала без тени какого-либо сомнения? Если так подумать, то решительной и смелой она была лишь снаружи. Внутри же часто искрил огонёк метаний, который никак не помогал при выборе. Даже понимая, что будет лучше для неё, для товарищей, для всех, она колебалась, пытаясь отложить принятие решения куда-нибудь подальше. Но времена ставили её в такое положение, где задумываться было просто некогда. Приходилось решать всё здесь и сейчас. Но теперь у неё было время подумать, и колебания доводили её до того, что она часами не могла придумать, что приготовить на ужин. И Микаса была уверена, скажи она Жану, что ей нужно время, чтобы подумать, он не сильно расстроился бы, хотя по лицу и было заметно, что, пока девушка пыталась прийти в себя, его настроение сильно упало. Всё же Микаса это видела, Жан не мог до конца принять то, что у неё были и другие отношения. Казалось, что он постоянно пытался понять, лучше ли он обходится с ней, чувствует ли Микаса себя рядом с ним счастливой? Ответить на эти вопросы сама Микаса не могла. Жан был… другим. Совершенно отличным человеком. Она не видела в нём ни капли чужих привычек и всё удивлялась, как за столько лет жизни бок о бок, он так и не перенял чужих повадок. Однако так оно и было, Кирштайн оставался таким же, каким помнила его Микаса ещё в кадетском корпусе. Он лишь возмужал и стал более уверенным в себе. Наверное, оно и к лучшему.

Рядом с Жаном она чувствовала себя если и не в полной безопасности, то хотя бы не бесконечно одинокой. Он действительно старался ради неё, всячески пытался угодить, советовался с ней по многим вопросам, которые порой даже не касались её, и всячески давал понять, что готов окружить любой заботой, которая только может понадобиться.

Его внимание льстило. Было приятно чувствовать себя любимой и желанной рядом с таким мужчиной, как Жан. Он по-настоящему любил её, и порой Микасе казалось, что и она стала проявлять к нему чувства не из благодарности, не потому что они сражались бок о бок много лет, и уже даже не потому, что в какой-то момент согласилась быть его женой, а безусловно. По-настоящему. Микаса ни разу не пожалела о том, что вышла за него, и было странно ощущать какой-то страх перед детьми. Почти в каждой семье есть ребёнок, почему бы не завести и своего? Внутренний конфликт разрешить было трудно. Микаса с большим удовольствием посоветовалась бы хоть с кем-нибудь, но с Энни они так и не стали достаточно близки, а с парнями обсуждать такое она ни за что не стала бы. Сейчас очень не хватало матери, или хотя бы Карлы — у них всегда можно было спросить совета. Да и как теперь, став женой Кирштайна, она могла сказать хоть кому-то, что не уверена, что хочет от него детей?

Решив для себя, что это всего лишь страх перед неизведанным, она позволила уже подошедшему мужу обнять себя. Жан крепко прижал её к телу, так тесно, что казалось, он желает растворить её в себе. Оно и к лучшему. В каждом его действии Микаса чувствовала любовь, и пускай сейчас было жутко думать о том, что она решает подарить новую жизнь, но со временем непременно свыкнется с этой мыслью. Наконец-то у неё будет семья, которую она так желала.

Жан был по-настоящему счастлив. Иметь возможность держать в руках её стройное и миниатюрное тело казалось верхом блаженства. Он столько лет мечтал о том, чтобы просто коснуться её, и лишь в самых сокровенных снах мог представить себе ту жизнь, которой жил теперь. Жан присел на колени рядом с ней, выпустил из своих объятий, тут же касаясь её рук своими, поднося к губам.

— Ты делаешь меня таким счастливым… — шептал Жан, нежно целуя её руки. Микаса давно уже стала для него ценнее всего на свете, и то, что она была готова дарить ему что-то большее, заставляло Жана поверить в чудо. Казалось, сердце перестанет биться от таких нагрузок, Микаса снова и снова соглашалась на то, о чём раньше Кирштайн не мог и мечтать.

Он резко поднялся с места, задев плечом стол, отчего едва не расплескалось по белоснежной скатерти красное вино из покачнувшегося бокала, и подхватил Микасу на руки, спешно направляясь к лестнице. Она тут же попыталась в ужасе схватить посуду, но сосуд выровнялся, да и она уже не могла дотянуться до него рукой. Даже если бы вино и вылилось, сейчас Жану на это было совершенно наплевать, он уже поднимался по лестнице вверх, крепко прижимая к себе жену, с нежностью заглядывая в её невероятной красоты серые глаза. Микаса быстро пришла в себя, откладывая в стороны все сомнения. Этот человек подарил ей шанс на новую жизнь, помог не сойти с ума от тоски, сделал своей женой и беспечно любил. Его чувства изо дня в день напоминали ей о том, что она ещё нужна кому-то в этом мире, и казалось, что Кирштайн был именно тем, кто точно не оставит её в трудной ситуации.

Жан мягко опустил девушку на кровать, тут же припадая к её изящной шее с поцелуями. Микаса откинула голову назад, выгнулась навстречу его губам. Кирштайн целовал её нежно, чувственно, оттягивая тонкую кожу, оставляя за собой красные отметины. Микаса помнила, как недовольна была синяками на своём теле после одной из ночей, но очень скоро смирилась и с этим. Выходить никуда не приходилось, да и скрываться было больше не от кого. Вокруг не ходили целые гарнизоны, вечно разглядывавшие тебя как экспонат, можно было позволить Жану и это. Микаса с готовностью провела руками по его уже порядком измятой рубашке, касаясь податливых пуговиц. Кирштайн сам стянул с себя вещь, и та отправилась куда-то на пол. Микаса разглядывала его подтянутый торс. В вечернем свете сильное мужское тело казалось невероятно привлекательным. Жан не спешил склониться, позволяя ей рассмотреть себя, заодно быстро расстёгивая звонкую пряжку ремня, снимая с себя оставшиеся вещи. Микаса уже успела избавиться от платья, оставаясь лишь в белье, чувствуя, как в комнате поднимается температура. Жан тут же прильнул к ней, обдавая губы своим горячим дыханием. Терпкий привкус вина тут же немного остудил пыл.

— Постой, сегодня точно нельзя, — произнесла вдруг Микаса, широко уставившись на мужа нависающего над ней. Осознание резко ударило в голову, и стоило обсудить всё сейчас.

— Что? Почему? — непонимающе переспросил уже распалённый Жан, обеспокоено разглядывая её. Он точно знал, что те дни ещё не наступили, почему она вдруг решила отказать?

— Я слышала, что после вина лучше… Ну… — Микаса замялась, не зная как объяснить. Нечасто ей приходилось обсуждать хоть что-то подобное с мужчиной. Однако какие-то знания о своём теле у неё всё же были, и теперь нужно было донести их и до Жана. — В общем, могут появиться проблемы с ребёнком. Нужно подождать.

Микаса мягко провела ладонью по щеке парня, ощущая его отросшую за день колкую щетину, и почти физически почувствовала его разочарование. Порой, когда ей приходилось отказываться от его ласк, она чувствовала, как задевала его гордость. Наверняка в те моменты он чувствовал, что его снова отвергают, не хотят видеть рядом с собой, думал о прочих глупостях, и Микасе не составляло особого труда читать его, словно открытую книгу. И она понимала его чувства. Микаса столько времени отвергала его, что его странное поведение уже совсем не удивляло. Изо дня в день ей приходилось напоминать ему, что она всё ещё его жена, и что её чувства настоящие. Но иногда или на нежности не было никаких сил, или желание ускользало, несмотря на все попытки разума вернуть возбуждение. Казалось, что Микаса уже смогла донести до него мысль о том, что её отказы совсем не означают то, что её чувства ослабли, но замешательство, которое было в его лице подсказывало, что Жан до сих пор сомневается в этом.

— Но это не значит, что мы не можем продолжать, — шепнула она, прежде чем жарко поцеловать. Не теряя времени, Микаса тут же провела языком по его уже влажным от поцелуев губам. Алкоголь только распалял, заставляя ярко чувствовать каждое прикосновение, и то, что Жан пытался пробурчать что-то недовольное в ответ, сильно не волновало. Тело быстро реагировало на ласки и хотелось поскорее получить привычную разрядку. Руки касались напряжённого, разгорячённого тела мужчины, плавно очерчивая контуры, заставляя его пригибаться ниже, почти вжимать Микасу в простыни. Она дразнила его, лишь подыгрывая его движениям, но почти никогда ничего не предпринимала сама.

Жан спешно запустил руку вниз, находя на спине застёжку белья, и тут же отщёлкнул её. Он с нетерпением приподнялся, чтобы стянуть с Микасы вещь, скрывающую такую пышную и прекрасную грудь. Жан с наслаждением коснулся одного из холмиков, накрыв грудь ладонью, и сжал, пальцами ощущая приятную упругость. Микаса вздохнула, распалённая его руками. Она выгнулась навстречу уже склонившемуся над ней мужу, и чувствовала, как её разгорячённая кожа покрывалась поцелуями. Отметины, видимо, останутся не только на шее. Но теперь Микаса не обращала на это особого внимания. Внизу всё горело, а меж бёдер упирался уже твёрдый член Жана, плотно прижимающийся к ней.

Оставив долгие прелюдии в прошлом, Микаса настойчиво потёрлась о него, ясно давая понять, что больше ждать не хочет, и Жан довольно стянул с неё оставшуюся вещь, прильнув губами к мягкой и такой любимой груди. Проведя пальцами меж нежных складок лона, Жан ощутил скользкую влагу. Микаса шумно выдохнула, как только Жан задел чувствительный клитор и подалась навстречу пальцам, недовольно взглянув на мужа, тут же убравшего руку. Но этого взгляда Жан своим затуманенным желанием взором уже не увидел. Резко подтянув жену ближе к себе, он впился в её губы страстным поцелуем, языком исследуя рот. Микаса уже не могла терпеть его нерешительности, рукой направляя член в нужное место. Почувствовав на себе прикосновение её руки, то, как коснулась пульсирующая головка её горячего лона, Жан сдался, не пытаясь больше играть, тут же скользнул внутрь.

Микаса не смогла сдержать сладкого стона, ощутив внутри наполненность. Она быстро задвигала бёдрами, пытаясь сильнее насадиться, и Жан вторил её движениям, придвигаясь всё ближе, скользя в её ритме, ощущая, как сжимается её лоно, заставляя удовольствие накатывать волнами. Её мягкий голос и податливое тело разогревали всё больше. Он слегка приподнялся, желая посмотреть на его любимую раскрасневшуюся женщину, изгибающуюся от удовольствия под ним и понял, что дольше не продержится.

Микаса уже была на грани, когда Жан рвано толкнулся внутри ещё пару раз, прежде чем её тело пронзило ярким всплеском удовольствия, заставляя прогнуться, ещё плотнее прижимаясь к мужу. Но Кирштайн спешно отпрянул от неё, собирая какие-то остатки самообладания, вспомнив их разговор.

Скомканная простыня валялась где-то на полу, раздражая Микасу своим видом, но, постелив новую, Жан не позволил ей прибираться в такой момент, собрав в охапку и прижав к себе. Жар накрыл её волной. Духота комнаты обволакивала. Микаса чувствовала, как по телу неприятно стекает пот, но всё же позволила мужу удержать себя на кровати. Придётся отложить душ до утра — думалось ей, когда Микаса уткнулась носом в такое же разгорячённое тело Жана. Уставшие, они быстро провалились в сон.