В следующие дни Микаса много думала о словах Жана, о своём ответе. Душа была не на месте, от волнения кружилась голова и она никак не могла решить для себя, почему лишь мысль о детях заставляла переворачиваться всё внутри. Разве она уже не приняла решение, выйдя замуж? Казалось, что так оно и должно было быть. Но сомнения всё не давали покоя. 

Она помнила, как первым делом поутру убрала разбросанные вещи и простынь с пола и выстирала их. Ещё одна привычка, от которой было почти невозможно избавиться. Леви слишком хорошо привил ей любовь к чистоте. Конечно, до капитана ей было ещё далеко, но постоянное желание протереть пыль или сменить простынь, даже когда ты полностью вымотана приятной ночью, раздражало и лишь бередило душу. Кому какое дело до её чистоты? Жан был далеко не так прилежен в вопросах уборки, да и его развешенные где попало вещи не мешали, а даже немного разбавляли однообразные будни, когда она то находила неубранную с ночного столика чашку, то оставленную за завтраком газету, напоминая о том, что в этом доме она не одинока, и что рядом с ней остаётся человек, который предан ей больше всех на свете. 

Жану о своих размышлениях Микаса ничего не говорила. Естественно она молчала. В вопросах их отношений он был слишком раним, и вечно понимал всё на свой лад, даже если Микаса имела в виду совершенно другое. Скажи она ему, что хочет ещё немного повременить с детьми, он тут расценил бы это как попытку отстраниться. Расстраивать его таким пустяком не хотелось. Если она думает о детях как о чём-то, что обязательно появится в её жизни, только потом, то почему бы в таком случае не завести их сейчас? Какой всё же был толк в ожидании? 

Она много думала о том, как преобразится её жизнь с появлением ребёнка. О том, что у неё наконец-то появится занятие кроме уборки. Рядом будет любимый муж, для которого ребёнок станет лишь усладой для глаз. Да и сама Микаса мечтала когда-нибудь почувствовать себя в роли матери. Всё же иметь кого-то, кому можно дарить свою любовь, заботу и привязанность, того, кто совершенно не очернён бедами этого мира, не ведал горя, боли, предательства, должно быть, полезно для неё самой. Ведь даже спустя всё это время тяжёлые мысли не отпускали, а Жан был рядом далеко не всегда. В надежде, что за заботами о малыше она полностью забудет о всех своих прошлых горестях, Микаса решила отпустить этот вопрос. Сколько женщин дарили этому миру детей, не думая об этом и десятой части времени, что провела за этим делом она? Вряд ли её мать задумывалась о таких простых вещах, и если бы не тот злополучный день, наверняка у неё были бы братья или сёстры. Вспоминая, как родители любили её, ей вдруг захотелось любить кого-то точно так же. Ребёнок точно закроет ту зияющую дыру в её сердце. 

Её хорошее настроение заметил и Жан, вернувшийся вечером. Её блеск в глазах и счастливое выражение лица было невозможно игнорировать. 

— Что за праздник? — поинтересовался Кирштайн, разглядывая Микасу. Давно он не видел, чтобы её настроение было настолько хорошим. И он не мог не обрадоваться тому, что хотя бы в сегодняшний вечер она не раздумывает о своём безрадостном прошлом. 

— Просто думала о том, как здорово будет, когда у нас появятся дети, — улыбнулась Микаса, больше нисколько не смущаясь этой темы. Жан расплылся в ответной улыбке, едва сдерживая внутренний порыв вылить на жену всю нежность, что он почувствовал в тот момент. Если всего пару дней назад она испуганно взирала на него, стоило ему лишь намекнуть на это, то теперь Микаса просто лучилась счастьем. Хотелось тут же начать обсуждать этот вопрос. Расспросить, думает ли она о том, кого хотела бы, придумывала ли имена, как украсить детскую комнату, но Жан одёрнул себя. Вспоминая, как странно отреагировала Микаса на сам разговор, он решил попридержать коней. Хотя бы до тех пор, пока его жена не забеременеет. Всё равно обсуждать это сейчас было бы как-то странно. Кирштайн точно не хотел бы произвести на неё впечатление, что он лишь напрасно торопит события. Мысль о том, что теперь у них вся жизнь впереди, приятно обволакивала разум, помогая не давить на Микасу с расспросами. Всему придёт время и, казалось, что лучше растянуть эти моменты счастья на более долгий срок. 

Довольный, Жан подошёл к копающейся в ящиках жене, обнимая её сзади. Теперь она казалась такой маленькой, хрупкой и нежной, словно весенний цветок. Её улыбка заставляла его таять и хотелось всё больше касаться её. Жан медленно провёл руками по её стройному телу вверх, огибая округлые холмики груди, и она подалась назад с громким вздохом прижимаясь к Жану. Его приятные касания распаляли внутреннее желание, заставляя почувствовать духоту комнаты, но поддаться на ласки Микаса не могла. 

Вымученно вздохнув, она мягко сняла с себя его ладони, уже забирающиеся в вырез платья, резко развернувшись к мужу лицом. 

— Не сегодня. — Микаса хитро заглянула в его карие глаза, намекая на то, что он снова забыл, какой наступил день. За столько времени вместе он должен был запомнить то, как ведёт себя её тело, но видимо, радость от её слов слишком вскружила ему голову. 

Она почти увидела, как Жан мысленно ударяет себя ладонью по лицу. Разочарование и смущение сквозили в его взгляде, уставившемся на неё. В такие моменты он выглядел невероятно забавно и мило, и Микаса не могла сдержаться, чтобы не поцеловать его в нос, привстав на носочки, отрывисто прижимаясь губами к его лицу. 

Жан недовольно вздохнул, однако не сказал ни слова, убирая от такого желанного тела руки. Он всё ещё мог бы побыть рядом, но это только разогрело его сильнее. Пришлось отступить. 

Микаса заметно улыбалась ему, словно понимая, как сильно ему сейчас хотелось снова приблизиться к ней, но лишь спросила, не желает ли он выпить своего любимого кофе для успокоения, и увидев, как Жан отрывисто кивнул, приоткрыла шкаф с кухонной утварью и баночками.  

Словно что-то вспомнив, Жан нахмурился, ясно ощущая, что должен был рассказать о чём-то, когда шёл домой, но при виде такой счастливой жены тут же забыл обо всём, желая поскорее оказаться в её нежных объятиях. Однако же теперь, когда это стало недоступно, шестерёнки внутри зашевелились, заставляя его вспоминать. Но один лишь взгляд на полки тут же натолкнул на нужную мысль. 

— Микаса, — позвал он её, и когда та повернула на него голову, слушая, продолжил. — Неподалёку чайная лавка появилась. Хочешь сходить на открытие? Ты же любишь чай. 

Улыбка снова тронула его губы. Он знал, что даже в разведке она частенько пила именно его, и надеялся, что Микаса будет рада выбраться из дома хоть ненадолго. 

Микаса незаметно дёрнулась, сразу же отворачиваясь обратно к шкафчикам, чтобы Жан не увидел, как в миг изменилось её лицо. Чай. Всего лишь бархатистый настой из сушеных листьев. Терпкий, горьковатый на вкус. Нет, она не могла сказать, что любит его. Она любила то, что когда-то сопровождало напиток, то, что теперь было навсегда утрачено. Микаса молчала, рассматривая открытую полку со всевозможными баночками хорошего чая. Для чего они ей? Почему она продолжала держаться за эту глупую привычку? И почему именно открытие лавки вдруг выбило её из колеи? Она тут же поникла, вглядываясь в привычные названия сортов. Заварка с мятой всё так же мозолила глаза. С момента покупки она лишь раз пила этот чай, а теперь всё никак не могла собраться с мыслями и выкинуть это противное напоминание о собственной слабости. 

Воспоминания о дне, когда она купила ту самую банку с чаем, нахлынули на неё. Микаса не знала, почему вдруг решила купить заварку. На рынке рука невольно потянулась к красочной металлической баночке, наполненной ароматами мяты и сушеных чайных листьев. Это случилось в первые дни жизни рядом с Жаном. Она никак не могла смириться с тем, что прошлого не вернуть, и хотела сохранить хотя бы маленькую его часть, просто держа в доме банку с тем самым ароматом. Но вернувшись домой с этой банкой, когда Кирштайн, увидев в руках знакомые очертания, невзначай поинтересовался, любит ли она чай, Микаса соврала. Было стыдно признаться в том, что заварку она купила только чтобы попытаться хоть на секунду приблизится к тому успокаивающему ощущению, что сопровождало её редкие чаепития. Словно кружка горячей воды с ароматом травы могла позволить ей прикоснуться к давно стёртым воспоминаниям. Она солгала, что любит чай. Но только потому, что его любил капитан. 

Редкими свободными вечерами он заваривал для неё чашку самого отвратительного пойла, что ей когда-либо доводилось попробовать. Микаса через силу пила его под едкие комментарии Леви о том, что она не могла выдержать даже кружки чая, и они говорили ни о чём часами, а когда слов уже не было, просто сидели рядом, и Микаса искренне пыталась наслаждаться слишком горьким напитком, всё ещё не принимая этот вяжущий рот привкус. Всего лишь раз Леви удалось выхватить в городе по пути в штаб банку действительно хорошего чая, пообещав, что теперь-то она поймёт, за что он так любит эту тёмную жижу. Но несмотря на почти незаметное чувство пробудившегося интереса, ей это было не нужно. Леви мог поить её чем угодно, до тех пор, пока позволял ей быть рядом, разглядывать свои утончённые, строгие черты и наслаждаться взглядом пронзительно-голубых, прекрасных глаз. Он с таким терпением и внимательностью вымерял всё с точностью до чаинки, только чтобы ей по-настоящему понравилось, что Микаса не могла не улыбаться во весь рот, наблюдая за тем, как этот угрюмый, пугающий всех лишь взглядом мужчина ворчит о том, что их вода отвратна на вкус, и она точно испортит впечатление от чая. 

Микаса хорошо помнила тот аромат, что разлился по всей общей кухне, когда Леви плеснул в чайник с заваркой горячей воды. Капитан даже откопал где-то в запасах ситечко, чтобы чаинки не попали в её напиток. Микаса вспоминала ощущения той горячей, с отколотым краем чашки в руках, прохладу осеннего вечера, грубые мужские руки, обхватывающие её, а ещё пахучую мяту. Такую ароматную, словно листья только-только сорвали со стебля. Помнила, как прояснилось обычно хмурое лицо Леви, когда Микаса с удивлением взглянула на него, отмечая вкус чая, и как непохож был этот напиток на ту гадость, что капитан часто пил. 

Она вспомнила с каким трепетом он касался её лица, непривычно улыбаясь. Микаса до сих пор хранила в памяти привкус чайной горечи на его губах и обещание чаще заваривать настоящий чай, а не обычное пойло. Будто бы не понимал, что самое приятное в чаепитии — он. Микаса многое бы отдала, чтобы снова увидеть его нежный взгляд, обращённый на неё. 

В надежде, что аромат мяты вернёт её в то время, она заварила чай в какой-то банке, ведь у неё не было даже чайника, и всего через пару мгновений вылила эту противную жижу в раковину, не желая больше вспоминать прогорклый вкус и терзающий душу знакомый и такой любимый аромат. 

Теперь ей приходилось расплачиваться за момент слабости. Уверенный, что Микаса в восторге от травы в воде, Жан покупал все возможные сорта, которые были ему по карману, и спустя столько времени было неловко сказать ему, что чай, как напиток, противен ей сам по себе. Приходилось с улыбкой и поддельной радостью принимать новые пакетики и коробочки, давясь ими за завтраком, обедом и ужином. Но Кирштайн, казалось, совсем не замечал этого, полностью окрылённый мыслью о том, что может её порадовать. 

Тряхнув головой, она быстро избавилась от навязчивого воспоминания, от которого мурашки расползались по всему телу. Всё это осталось в далёком прошлом и не должно было больше так сильно волновать её. Жан выбирал для неё самые необычные и приятные сорта чая, но даже превосходный вкус вызывал горечь и отторжение. Однако Микаса продолжала упорно молчать, день за днём заваривая ненавистный напиток, незаметно для Жана выливая почти полные чашки в раковину. Сама по себе банка с нарисованными листьями мяты не заставляла сердце болезненно сжиматься, но когда-нибудь стоило её выкинуть. Нечего лишний раз бередить прошлое. 

Быстро достав банку с уже перемолотым кофе, Микаса захлопнула дверцу шкафа, не желая больше терпеть это наваждение, быстро приводя себя в прежнее приподнятое настроение духа. Жан, наверное, даже не заметил её секундного замешательства. 

— Что-то не очень хочется… — с улыбкой сказала она, вдыхая бодрящий кофейный аромат. Всё же странный марлийский напиток здорово приводил в чувства. 

— Как скажешь, — пожал плечами Жан. 

──────── • ✤ • ────────

Сегодняшний день выдался приятным. Раскалённый ещё вчера воздух немного остыл. Прохладный ветерок трепал домашние полупрозрачные занавески, шелестя тонкой тканью. Микаса переделала все возможные домашние дела и бездумно листала странички совершенно неинтересной книги. Нужно было хоть чем-то себя занять. Микасе даже захотелось выйти на прогулку, чего не случалось уже довольно давно.

Вспоминая наставления Жана о том, что нужно бы почаще выбираться на улицу, Микаса приподнялась, свешивая с края дивана стройные ноги, касаясь прохладного пола. Что ж, — думалось ей, — если солнце сегодня не будет пытаться приготовить из меня жаркое, то вполне можно и прогуляться. 

Она быстро переоделась, слегка приводя себя в порядок, и вышла из дома. 

Жизнь в центре города одновременно привлекала и отталкивала её. С одной стороны, здесь было довольно спокойно и безопасно. В этом районе полиция сносно выполняла свою работу, и за всё то время, что она пробыла здесь, не случилось ничего из рук вон ужасного. Или, по крайней мере, эти истории не доходили до неё. Не то, чтобы Микаса действительно нуждалась в безопасном месте для жизни. За себя и за Жана нечего было бояться. Люди, что пережили сражения с титанами не могли страшиться парочки бандитов, однако теперь, думая о том, что у неё может появиться ребёнок, Микаса поняла, что спокойный район это лучшее место для жизни. Однако с другой стороны, людей здесь было куда больше, чем в местах, где она жила раньше. Вокруг замка в лесу не было вообще никого. Даже маленькая деревушка находилась от них на таком расстоянии, что никого из этих жителей никто и в глаза не видел. Даже на тренировках в лесу никто не пересекался с ними. В Шиганшине или в горах было немноголюдно. Хотя в детстве казалось, что эти большие взрослые заполоняли собой всё пространство узких улочек. Но вечерами жизнь замирала, затихала. Микаса с теплотой вспоминала размеренные вечера в разведке, в те редкие дни, когда можно было по-настоящему расслабиться и не переживать из-за вылазок. Многие её вечера теперь были именно такими. С одним лишь исключением — за окнами часто кипела жизнь, даже если город уже накрыла ночь. Да и шарм этих тихих, спокойных вечеров давно прошёл. Однообразие вгоняло в тоску, заставляя Микасу всё больше и больше погружаться в горькие воспоминания. Лишь когда Жан возвращался домой и отвлекал её от тяжёлых мыслей, жизнь, казалось, налаживалась. 

Во время прогулок отвлечься было чуть проще. Однако жара и спёртый воздух, несмотря на отсутствие огромных стен, отваживали её от идеи выйти на улицу хоть на полчаса. Лёжа в тени своего дома, чувствуя, как от жары липнет собственная кожа, как капельки пота нещадно собираются на руках и лице, Микаса не могла заставить себя прогуляться, когда палящее солнце было готово обжечь своими яркими лучами. 

Но сегодняшний денёк выдался на радость приятным. Она не спеша шагала по разогретой брусчатке, но солнце не пекло, а прохладный ветерок приятно обдувал тело, одёргивая струящееся платье. 

Повсюду куда-то спешили люди, и среди этой суеты было приятно понимать, что ничего из этого тебя больше не касается. Что бегущие люди это всего лишь опаздывающие по своим делам жители города. Они не мчатся в страхе прочь, стараясь уберечь себя от опасности и мощи титанов, и глядеть на них теперь, спешащих в своих платьях и костюмах, было даже интересно. 

Впервые за долгое время Микаса чувствовала себя хорошо. Тяжёлые воспоминания как по мановению волшебной палочки оставили её, и прогулка не омрачалась терзаниями души. Наконец-то она могла вдохнуть городской воздух полной грудью, пускай он и не был наполнен ароматами привычных ей лугов крайних районов, и начать новую, совершенно доселе неизвестную ей жизнь. Она пыталась убедить себя в том, что счастлива в браке и кажется теперь у неё начало получаться. Она с замиранием сердца ждала вечера, когда они с Жаном снова сядут за стол, поужинают, и спокойно проведут время вместе. Микаса решила, что сегодня тот самый день, когда можно попробовать. Возможно сегодня у них получится. 

Она с лёгкой улыбкой думала о том, как очень скоро будет держать на руках собственного малыша, заботиться о нём, воспитывать, и как преобразятся её будни, ведь появится маленький человек, которому она сможет подарить все те чувства, что теплятся глубоко внутри. 

Солнечные блики отражались на водной глади канала, по которому раньше перевозили товары на странных лодках с тросами. Когда-то грязная и дурно пахнущая вода теперь сияла чистотой и искрилась блеском мелких рыбок, порой заплывающих в город. С появлением в Элдии машин и поездов многое преобразилось, и казалось, что эти изменения приводят только к лучшему.

Микаса разглядывала белые стены городских зданий, раздумывая, куда бы пойти, но ноги уже сами вели её к знакомому рынку. Наверняка сейчас там целая толпа, но зато можно будет купить фруктов, чтобы хоть как-то оправдать её небольшое путешествие по улочкам. Она неспешно брела в нужную сторону, взглядом цепляясь за лица прохожих. Микаса почти никого из них не знала. Зато многие если и не узнавали её в лицо, то представляли, кто она такая и кем была раньше. От взглядов чужих людей становилось неуютно, но постепенно Микаса стала привыкать и к этому. Чего ещё можно было ожидать от людей, которые видят перед собой героя войны и жену уважаемого человека. Сегодня же внимание совсем не трогало её. Микаса давно погрязла в собственных мечтах, почти не замечая ничего вокруг. 

Ароматы пряностей, свежих овощей и фруктов донеслись до неё не сразу. Микаса даже не помнила, как добралась до рынка так быстро. С лёгкой улыбкой она прошла к любимому ларьку, где приветливый господин всегда подбирал для неё самые красивые и свежие яблоки из его ящика. Самой Микасе было трудно привыкнуть к тому, что теперь со всеми приходилось общаться любезно, но и это можно было потерпеть, особенно рядом с приятными людьми, как этот вежливый господин с фруктами. 

— А, госпожа Кирштайн, доброго дня, давненько вы к нам не наведывались, — улыбнулся мужчина, скорее даже дедушка, с едва заметной сединой в когда-то тёмных волосах. Микаса понятия не имела, как его звали, и спустя столько времени стыдилась спросить, но уже привыкла, что не знает многих имён, когда её саму часто узнают. 

— Доброго дня, мне, пожалуйста, несколько яблок, — попросила она, разглядывая фрукты на прилавке. Ровные ряды груш, апельсинов, персиков и винограда привлекали взгляд своей необычный красотой и яркостью. Всего пару лет назад об этих фруктах на Парадизе даже не слышали, однако теперь купить их можно было почти круглый год. Даже зимой. 

Микаса взяла в руки одно из яблок, медленно оглядев поблёскивающие бока, пока пожилой продавец набирал для неё фрукты в пакет. Повинуясь какому-то странному желанию, она мельком посмотрела в сторону, отвлекаясь от томительного ожидания.   

Яблоко тут же выпало из рук, с сочным звуком разбиваясь о камни улицы. На мгновение мир замер. Этого не могло быть, но Микаса готова была поклясться, что заметила скользнувшую в толпе до боли знакомую фигуру. Она бешено проходилась взглядом по затылкам прохожих, стараясь снова уловить тот самый силуэт, но его нигде не было. Словно в наваждении, она стояла посреди рынка застыв в странной позе с пустой рукой. 

— Ах, извините, я оплачу, — вдруг не своим голосом залепетала она чувствуя, как бешено колотится в груди сердце вот-вот готовое выпрыгнуть. Всё тело превратилось в натянутую струну, конечности одеревенели, но Микаса всё же нашла в себе силы наклониться за испорченным фруктом. Казалось, что она начала сходить с ума. Она и раньше замечала в прохожих его, но несмотря на всё желание поверить в видение, оно моментально рассеивалось. Движения, жесты, фигура — всё было не то. Чудо растворялось лишь стоило свету немного изменить угол. Но сейчас Микаса была готова поклясться, в толпе она увидела Леви Аккермана. 

— Пустяки, вы в порядке? — произнес продавец, обеспокоенно поглядывая на девушку. Микаса молчала, не в силах произнести и слова. Нет, она не была в порядке, только не сейчас. Пульс, казалось, разорвёт вены, к горлу подступал ком, всё внутри словно сжалось, и ей показалось, что она просто окончательно свихнулась, постоянно прокручивая в голове прошлое.  

— Госпожа Кирштайн? — снова позвал её пожилой господин, и Микаса дёрнулась, возвращаясь в реальность. Кирштайн. Да. Она замужем, в столице, в центре города на рынке. Нужно было успокоиться и сделать вид, что всё в порядке, даже если земля была готова вот-вот уйти из-под ног. 

— Да, всё в порядке, простите, жара, кажется, плохо на меня влияет, — Микаса разогнулась, удерживая в руках грязные кусочки яблока, едва сдерживаясь, чтобы не швырнуть проклятый фрукт, и втоптать его в мощёную улочку. Чёртово яблоко только мешало сосредоточиться, словно шепча — ты же помнишь, как любил нас капитан? 

Но наваждение начинало спадать. В самом деле! Нужно было взять себя в руки! Она давно смирилась с тем, что Леви больше никогда не появится в её жизни. Ему совершенно нечего делать в Элдии, да и вряд ли он стал бы тратить целое состояние на бессмысленное путешествие к ненавистной родине. Нечего было и думать об этих глупостях. 

Усилием воли Микаса заставила себя ровно дышать, улыбнуться услужливому продавцу, ещё раз извиниться за испорченное яблоко, расплатиться и, услышав пожелания беречь себя, поспешно убраться подальше из этого людного места. 

Голова кружилась так, словно её швырнул о землю титан. Такое гудение и пульсацию она испытывала в последний раз, лишь когда Энни свалила её в Тросте. Микаса чувствовала, как простреливает виски, сдавливает почти позабытой головной болью. Нет, она точно помешалась.

Даже если капитан и появился по какой-то причине здесь, какое ей теперь до этого было дело? Их больше нет. Для неё он стал лишь страничкой в книге прошлого, которую Микаса всё никак не хотела перелистнуть. Он же наверняка уже и думать забыл о том, что когда-то было между ними. 

Невероятными усилиями Микасе удалось убедить себя в том, что его появление никак не должно изменить её жизнь. Она уже выбрала свой путь и была намерена придерживаться его. 

Она спешила в дом так быстро, словно оставила на газу кипящий чайник, и влетела в прихожую, будто маленький, растрёпанный ураган. Сбросив с себя внезапно потяжелевшие туфли, она спешно добралась до кухни, ледяной водой ополаскивая лицо. Даже до ванной добраться не было сил. Она так и осела на полу, пытаясь привести себя в чувства. Хорошее настроение в миг растворилось, сменяясь тяжёлыми мыслями о собственной нелёгкой судьбе. И почему ей было так трудно отказаться от этих глупых, наивных чувств? Разве не было понятно, что капитану она не нужна? Если бы по какой-то совершенно неизвестной ей причине он вернулся, даже если представить, что и впрямь за ней, Леви из-под земли бы достал её. Отыскал бы. Непременно. Но этого не случилось. Да и встреться она теперь с ним, что стала бы делать? Бросилась бы на шею с просьбой вернуть всё как было? Глупо. И ещё глупее то, что Микаса действительно могла это сделать. В порыве чувств точно. Это бы в мгновение ока разрушило всё, что она так упорно выстраивала. И кроме того, это совершенно растоптало бы репутацию и чувства Жана. Нет. О капитане нужно забыть. И что с того, что внутри всё перевернулось так, словно чья-то рука орудовала меж органов, выкручивая их под невообразимыми углами? И что с того, что перед глазами снова пронеслись счастливые моменты? Это всё оставалось в прошлом. Ещё одного леденящего душу взгляда Микаса просто не вытерпит. Это разобьёт её сердце на сотни осколков, а собирать его будет уже некому. 

Лишь одна мысль о том, что она только думая об этом предаёт Жана заставляла тошноту подступить к горлу, и усилием воли Микаса заставила себя успокоиться. Она уже пережила это расставание. Нечего было снова убивать себя ненужными надеждами. Даже если Леви здесь — её это больше не касается. 

Микаса подняла перед лицом руку, взглянув на тонкое серебристое кольцо на пальце. Она разглядывала металл, блестящий в лучах просачивающегося сквозь окно солнца, и размышляла. Правильно ли она поступила, выходя замуж? Казалось бы, да. Микаса долго сомневалась в том, стоит ли открыться Кирштайну вообще, но лишь стоило ей сделать первый шаг, оказалось, что это было очень легко. Её согласие сделало его счастливым. И её. По крайней мере, Микасе очень хотелось верить в собственное счастье. Сидя на полу кухни, она убеждала себя в том, что её чувства не замена старым, не помешательство, что они настоящие и искренние. Будучи ещё Аккерман, она ни за что не легла бы в постель к мужчине, которого не любила. Жан действительно пробудил в ней чувства, пускай она и не могла поначалу даже взглянуть в его сторону, даже допустить мысль о том, чтобы когда-нибудь ответить ему взаимностью. Но вот же оно — кольцо на её пальце, символ того, что она его любит. Было ли это так? 

В голове вспыхнула шальная мысль. А что, если разыскать капитана? Поговорить? Показать, как у неё всё хорошо, как отлично она справляется со своей жизнью? 

Но Микаса лишь горько усмехнулась. Нет. Забыть его оказалось гораздо труднее, чем ей хотелось. 

──────── • ✤ • ────────

Вечер не задался с самого начала. Яблочный пирог подгорел. Взволнованная и расстроенная, Микаса не смогла за ним уследить, и на ужин пришлось положить остатки того, что было вчера, и это только усиливало гнетущее чувство раздражения. Жан прекрасно видел плохое настроение жены, но всё никак не мог понять, в чём могло бы быть дело, и стоило ли спросить. 

— Не расстраивайся так, это же всего лишь пирог, — всё же проговорил он, наблюдая за тем, как всего минут десять назад Микаса выскабливала из формы пригоревшие куски. Неприятный запах жжёного теста всё ещё витал в воздухе и Жан решил списать её подавленность именно на это. Всё же после войны Микасу могло задеть всё, что угодно. Она будто вмиг сбросила с себя ту броню, что годами взращивала вокруг, раскрывая перед ним гораздо больше эмоций и чувств. Порой Жан даже думал, что так она раскрылась именно перед ним, и радовался, словно ребёнок. Теперь он гордился своей проницательностью и способностью поддержать её, когда ей это было нужно. 

На секунду Микаса остановилась, с непониманием глядя на мужа, снова вырвавшего её из потока своих мыслей. Но сообразив, о чём он говорит, тут же вцепилась за мысль об испорченном пироге. 

— Продукты жалко, и мыть тяжело, — произнесла она, радуясь, что Жан сам дал подсказку. Микаса понятия не имела, как объяснить ему причину своего плохого настроения, да и не собиралась, но тот всё время странно поглядывал на неё, словно пытался выведать ответ. Неполучившийся пирог стал удобным способом скрыть настоящие эмоции. 

— Давай помогу, — Жан встал из-за стола, уже протягивая руки к форме с пригоревшим тестом, но Микаса отстранилась, сжав мыльные края. Нервозность никак не отпускала, и попытки отскоблить пирог помогали хоть немного остудить пыл. 

— Не надо, я сама. Ты, наверное, устал, — Микаса улыбнулась ему одной из своих обезоруживающих улыбок, и Жан мгновенно растаял.

Да день и впрямь выдался тяжёлым. Конечно, он уставал далеко не так сильно, как это было в армии, однако отскабливать еду от посуды не было совершенно никакого желания. В особенности, если жена желала сделать это сама. 

Однако привести себя в чувства у Микасы так и не получилось. Даже ложась в постель она понимала, что всё ещё на взводе, и что ничего не может с этим поделать. Чёртов капитан бередил старые раны всего лишь намёком на прибытие в Элдию, и Микасу ужасно бесило то, что она не может просто забыть. Отпустить. Сделать то, что она уже смогла с чувствами к Эрену. Было ли ей проще тогда лишь потому что к Леви она испытывала любовь совершенно другого толка? 

Внезапно Микаса почувствовала, как по талии скользит мужская рука. Жану явно хотелось приободрить её, и тот воспользовался привычным способом. Огибая её округлые бёдра, он запустил ладонь под шёлковую ткань ночной сорочки, поглаживая нежную кожу. 

Микаса в ту же секунду напряглась. Казалось, что близость может приподнять ей настроение, но как только Жан коснулся её кожи, она дёрнулась, отстраняясь, небрежно сбрасывая с себя его ладонь. Прикосновение обожгло. Но не тем приятным огнём возбуждения, а так словно к бедру приложили горячий утюг. Недовольная, Микаса завернулась поплотнее в своё одеяло, несмотря на жару, и ясно дала понять, что сейчас её лучше не трогать. 

Жан с выдохом перевернулся на спину, не говоря ни слова. Не важно что сегодня так расстроило её, был ли это пирог или что ещё, но такое отношение было неприятным. Раздражение кольнуло его. Микаса всё же была ему женой, и она могла хотя бы рассказать ему, что так сильно беспокоило её, а не дёргаться, словно бездомная кошка, страшащаяся человеческих рук. Но настаивать на разговорах не было смысла. Если она решила закрыться от него, то он вряд ли смог бы с этим что-то сделать.  

Микаса отчётливо слышала этот недовольный выдох и посильнее вжалась лицом в подушку, натягивая одеяло по самый нос. Она не должна так поступать с Жаном. Он был ни в чём не виноват, и её отвратительный настрой портил ему весь вечер. Но поделать с собой она ничего не могла. Микаса искренне желала, чтобы от неё отстали все, и чтобы Жан не касался её сегодня. Она просто не могла согласиться на близость, когда все мысли были заполнены другим мужчиной. 

Обескураженная, вымотанная противоречивыми чувствами, Микаса быстро провалилась в сон.