Каждый день был похож на другой. Мы вместе спали, ели, ходили в школу, потом она — на кружки, я домой, и дальше по старой схеме, так уже из года в год, все доведено до автоматизма.
Примерно три четверти моей жизни у меня болят ноги. Оставшуюся четверть — какая-нибудь одна из них. В детстве Лиля любила мазать мне коленки зеленкой по поводу и без, даже если ничего не помогало, но сейчас у нее слишком много дел, а я слишком дорожу коленями, чтобы в настоящем доверить их сестре. Раньше мы спали в одной кровати, а теперь Лиля или сбегает ночью, или я валяюсь на полу. Может, мы обе ждем первого удара с чужой стороны, просто боимся об этом сказать, поэтому ведем себя странно. Не знаю. Снова тянет в ноге.
Мама на прощание обнимает только Лилю, потому что она сложный ребенок и плачет стабильно раз в неделю. Я конечно не спец, но если бы Господь решил перезаписать Заповеди под наши современные реалии, там непременно было бы что-то вроде «не придумай себе психологических травм», «не храни под подушкой кастет», «верни сестре жвачные вкладыши» и еще куча всякого морально-поучительного, чего мне, если хорошенько подумать, действительно не хватает. Пусть даже оставит себе вкладыши, главное, чтобы успокоилась. Я вообще не жадная.
Рассветное солнце заботливо гладит светлую Лилину голову, пока я топчусь где-то позади, маневрируя между цветочными клумбами и остатками тухлой рыбы, недоеденной дворовыми котятами. Ее волосы на солнце переливаются из песчано-золотистого до светло-пшеничного, она идет, не тревожимая едким мусором, словно по воде. Словно его вижу только я. Мои волосы наверняка бесцветные. Если бы их описывала Лиля, назвала бы мышино-облезлыми. Значит, они такие и есть.
Школа всего в двух кварталах. Мы проходим ее всегда одинаково: она рассказывает, как провела вчерашний день, а я молчу и, смотря себе под ноги, все равно спотыкаюсь каждые две минуты, отчего становится в два раза больней. Это очень выгодный взаимообмен: я позволяю Лиле размять язык перед новым учебным днем, чтобы уже через час она смогла без лишней сложности молоть им на переменах с одноклассницами, и в ответ она не задает мне никаких вопросов и спасает от единения с собственными мыслями. Хотя на самом деле я не сказать, что прям слушаю.
Как только в школьную раздевалку кто-то заходит, она делает вид, что мы не знакомы, что очень странно, при наших-то почти одинаковых лицах. Раньше мама заставляла нас носить одинаковую одежду, но то, что нравилось мне, не нравилось никому, а если кто-то не угождал Лиле, она могла без зазрения совести сжечь, порезать или на крайний просто выкинуть вещь — свою или мою. Может, ей просто было неприятно то, что есть кто-то, кто на нее похож. Может, в этом заключалась вообще вся наша делема.
Дальше по сценарию появлялся Свинтаржицкий. Каждый раз я перебарывала в себе жутко громкое желание подавить прыщи на его лице. Меня останавливали только длинные ногти: если бы я потянулась к нему, непременно выколола бы ему глаза, а это уже, увы, школьный устав не одобряет. В отличие от прыщей. Жаль, что если я, как Лиля, скажу, что мне некомфортно, никто, как Лиле, не побежит выполнять мои желания.
— Кто из вас Лиля? — Он улыбался омерзительно криво и неприятно. Настолько, что аж скулы сводит и получается, будто ты невольно улыбаешься ему в ответ.
Он никогда не спрашивал, кто из нас Нина. Всегда искал именно Лилю. Всем нужна была только Лиля. Я просто бонусом шла в комплекте. Шла, прихрамывая, и хмурясь.
При желании различить нас было более чем возможно.
«Ты идиот?».
Лиле тоже почему-то не нравится.
Они уходят, и тут уже начинается мой школьный день. То есть семь перемен из восьми в кабинке школьного туалета, чтобы больше никто не мог спросить, Лиля я или нет («Как там зовут вторую?»), учебный процесс, я невольно засыпаю на уроках и слушаю, как ржут при этом одноклассники, а потом дорога домой уже в одиночку.
Потому что Лиля тонкая творческая личность. Она ходит на пятнадцать кружков, и ей хоть что-то интересно этом мире, в отличие от той-которая-не-Лиля. Потому что Лиля — это просто Лиля, которую дома родители видят в сумме пятнадцать минут в год — утром перед школой за завтраком; потому что она не бракованная; потому что умеет рисовать; потому что умеет петь; потому что умеет подлизываться; потому что умеет подлизывать; потому что однажды прошла тест с пикабу и решила, что ее недостаточно любят; потому что ее надо жалеть — у нее правая сторона мозга развита больше левой: вдруг перенагрузится и переключится на противоположную, и тогда получатся две совершенно одинаковых девочки?
Две одинаково неинтересных девочки.
Я делаю уроки за двоих. Хотелось бы за троих или четверых, чтобы хоть чем-то занять себя и отвлечься от мыслей, хотелось бы всю свою жизнь спать и не позволять себе думать за пределами школьной программы, хотелось бы всю жизнь просидеть в кабинке школьного туалета и делать вид, что я Лиля.
Фантазировать, что я Лиля — любимая игра моего детства. Круче той, в которой надо печь торты и даже той, где надо доставать соседа. Потому что Лиле можно было играть и в ту, и в ту, а моя очередь не наступала никогда.
Если бы я была Лилей, было бы, конечно здорово. Но если бы Лиль самих по себе изначально было две, эффект был бы другим. И если бы Лиля родилась просто одной, никто не делал бы за нее домашку. То есть я являюсь просто приятным дополнением к Лиле. Пакет бонусов с глазками.
Но я в любом случае привязана к письменному столу будто физически. Ни разу за вечер родители не заходят спросить как мои дела и чем я занимаюсь. Я раз за разом пишу конспект сразу в две тетради:
«Постоянная Больцмана это k, физическая постоянная, равная отношению универсальной газовой постоянной к числу Авогадро»…
«Постоянная Больцмана это k, физическая постоянная, равная отношению универсальной газовой постоянной к числу Авогадро»…
«Постоянная Больцмана это k физ постоянная = отношению универсальной газовой постоянной к Авогадро»…
«Постоянная почему ручка не пишет почему ручка не пишет почему ручка не пишет почему»…
«Аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа болитногаболитногаболитногаболитногаболитшеяспинателоногиногиногиногиногиногиболят».
Жирная точка.
Я засыпаю лицом в тетрадный лист. Лиля приходит глубокой ночью.