Прошли вдруг экзамены и начались последние школьные каникулы. Отцвели одуванчики, на улице повсюду продавали мороженое. Днем Женечка таскалась с Даней по улицам или заходила в гараж его отца, где Даня с друзьями пытались стать музыкантами. Женечка, с польщенного дозволения всех, решила снять про этот гараж видео и ползала на коленях за кипами пыльного хлама — что-то для рыбалки, что-то для строительства — снимая гитары, бутылки из-под пива, отросшие волосы, споры и дребезжание, неловкие улыбки в камеру, грязные чашки, всю эту жизнь, нанизанную на кончик иглы вселенского проигрывателя, на таймер в ее телефоне.

Она почти не боялась: ей было некогда. Комната ждала, отгораживая Женечку от бесконечности времени. Женечка стала думать — даже в комнате, если она вела себя тихо, — про то, не нужен ли фильму сюжет, про оттенки теней и про то, что крупные планы, если снимать их незаметно, говорят о чем-то намного большем, чем прыщи. 

Но и о прыщах тоже.

Как-то они с Даней шли через лес, который долгим массивом раскидывался за кольцевой, набитый внезапными частными домами и целыми микрорайонами. Рельсы в щебне и одуванчиках уходили куда-то за горизонт, и хотелось тоже уйти за горизонт, в венке из одуванчиков, и чтоб под ногами крутилась земля.

— Какая ты тихая! — возмутился вдруг Даня. 

— Это не моя тишина, — призналась Женечка и рассказала Дане про комнату.

— Прямо пустая комната среди дома? Никому не нужная? — удивился Даня. — Странно. Жилплощадь сейчас знаешь какая дорогая.

— Знаю, — сказала Женечка.

— А покажешь мне?

Женечка медлила, но шел июнь, с его вечными дождями, они бесприютно мыкались по подземным переходам и сидели с вином в гараже, и в конце концов после очередной лесной прогулки промокшая до нитки Женечка привела промокшего до нитки Даню в ту самую комнату. 

— Лучше не оставаться тут надолго, — предупредила она, вспомнив о непостоянстве двери.

— Да ладно, — сказал Даня, оглядывая потолок. — Хорошая комната. Тихо тут, конечно, и интернет не ловит, может, со стенами что. 

Он сел в кресло, примеряясь, а она встала за его спиной, как на старых фотографиях, и, впервые включив камеру в комнате, стала снимать их отражение.

— По ночам здесь страшно, — пробормотала Женечка, ища ракурс. — Вылазит всякая жуть.

Даня долго на нее посмотрел и ничего не сказал, и его взгляд и его молчание остались на видео. Виднелась в зеркале безмятежная, коварно незамысловатая дверь. Потом они поцеловались, и дверь исчезла: Женечка успела это заметить перед тем, как закрыла глаза. 

Ну и пусть.