Джин просыпается от настойчивого стука в дверь. И не только настойчивого, но и до ужаса громкого.

Парень тихо ругается под нос, когда встает с постели, отбрасывает тяжелую шкуру и нашаривает в темноте свечу, которую зажигает, берет нож, перехватывая тот поудобнее. Он крадется к ходящей ходуном двери и громко спрашивает:

– Кто там?!

– Меня зовут Сунан! Я из Тектумку! Мой брат рожает! Что-то идет не так, прошу тебя, помоги!

Сокджин слышит, как с небольшого крыльца сходят, освобождая его, чтобы он смог открыть дверь. А еще он слышит чужие дыхания. Несколько, не одно.

– Почему вас трое? – ему не отвечают и он хмыкает: думали, что не согласиться и, очевидно, хотели заставить силой. Он понимает это по тому, как кто-то из них фыркает. Джин распахивает дверь и показательно не убирает нож. – Что с вашим лекарем? Зачем вам я?

Луна светит ярко и стоит высоко в небе. Он четко видит чужие лица. У стоящего впереди, Сунана, оно скорее обеспокоенное, а вот у остальных двух недовольное.

– Ни один разумный волк в нашем поселении не доверит ему роженца, – плюется тот, что стоит дальше всех, сложив руки на груди.

– Бао! – осаждает второй. – Сейчас вообще не до этого, – тихо и недовольно рыкает, видно как он едва заметно трясется. Непонятно только от волнения или все же ярости.

– Я готов на что угодно. Только умоляю, помоги моему брату! – Сунан начинает наклоняться, собираясь встать на колени, и Сокджин останавливает его простым жестом, опуская нож.

– Этого не нужно. Хочешь помочь, опиши что происходит. Подробно. Это важно, – Джин возвращается в дом со свечей и начинает собираться. Благо Сунан явно сознательный и рассудительный сам по себе, потому что несмотря назаметную нервозность, он старается описать весь процесс и все, что знает, начиная от начала схваток и заканчивая общим состоянием рожающего омеги.

Сокджин набирает целую сумку трав и снадобий, запирает дом и вскоре бежит по лесу со всех ног в сторону Тектумку вместе с тремя волками. Добираются они относительно быстро, судя по положению луны, что, конечно, радует и удивляет одновременно. Однако не радует то, что возле дома, судя по всему, стоит полный бедлам. В воздухе витает напряжение и ненависть, а откуда-то из тепла комнат слышится плач, пропитанный болью и отчаяньем.

У крыльца двое оборотней держат третьего, высокого широкоплечего парня, который кричит на них, прося пустить внутрь:

– Вы не понимаете! Ему нужно дать этот настой! Он может умереть от боли!

– Я ни за что на свете не пущу тебя к своему мужу! Из тебя никчемный знахарь! – говорит тот, что держит его слева и на него явственно рычат, отчего подоспевший с волками Джин дергается.

– Мы привели его! – Сунан уже перекинулся обратно и сейчас заменяет явно отца будущего ребенка, держа парня на месте.

Сокджин хмурится, не понимая, что вообще происходит:

– Тихо! – ругается он. – Кто с роженцом?

– Его отец-омега, – роняет супруг и с надеждой смотрит на Джина. – Ты можешь помочь?

Тот уверено кивает, а потом подходит к сцепившимся и легко заставляет отпустить разъяренного парня. Он обращается к нему:

– Ты местный знахарь?

– Да, – тот уверенно кивает, зло раздувая ноздри.

– Ты туес¹ несчастный, а не знахарь! – вопит Бао.

– Молчать! – рявкает Джин, замечая, как тот сразу тушуется. – Побольше тебя знает точно. Будешь мне помогать, ясно?

Понятливый парень легко соглашается, кивая, и они заходят в дом. Брата Сунана зовут Чимин, а супруга того Юнги, и последний явно не в восторге от местного лекаря, как и все остальные, о чем они говорят Сокджину по пути в комнату, откуда слышны уже крики. Но Джину нет до этого дела. Он бросает сумку на пол у постели омеги и смотрит на плачущего отца, который держит за руку мучащегося от боли сына.

– Юнги может остаться. Остальные вон! Ему нужен воздух! –Джин поворачивается ко второму знахарю, собираясь дать указания, но видит, что тот уже нашел заготовленные заранее чистые простыни и достал из своей сумки на плече небольшой котелок для варки отваров.

– Нужен огонь и чистая вода, – говорит он, обращаясь к Юнги, а тот громко рыкает на него, чуть ли не выпуская клыки.

– Я не буду делать ничего из того, что ты скажешь!

Джин обрывает перепалку раньше, чем она начинается ­– сейчас не до этого:

– Он прав. Пускай отец роженца ему поможет. Нужен отвар из крапивы и мелиссы.

Юнги потеряно смотрит на него, пока довольно возрастной омега резво подскакивает и выходит со знахарем из комнаты из комнаты.

– Юн.. – Чимин открывает рот, но задыхается в беззвучном стоне боли. Слезы начинают течь из его глаз с новой силой, а губы заметно дрожат. Омега впивается пальцами в простыни и вдавливает пятки в матрас.

Сам альфа замирает истуканом и тупо смотрит на корчящегося супруга, пока Сокджин роется в своей сумке в поисках нужной склянки:

– Возьми его за руку, остолоп! Ты ему нужен! – прикрикивает на него и тот наконец отмирает, садясь на постель к мужу. Чимин тут же с силой цепляется за его пальцы, сжимая их до побеления и заглядывает мужу в глаза, ища поддержки и утешения. – Заставь его это выпить, – тянет мужчине небольшой стеклянный пузырек, который тот перехватывает, и спустя несколько минут уговоров заставляет выпить с трудом глотающего даже слюни роженца.

Вскоре возвращается второй знахарь с дымящимся котелком. Он открывает ставни и ставит тот на окно, чтобы отвар остыл. Джин уже сидит перед постелью на коленях, обеззаразив руки и держа поблизости чистые простыни:

– Нужна еще просто теплая кипяченая вода, – говорит, не оборачиваясь.

– Вот! – отец омеги влетает в комнату с казаном, ставит его неподалеку от Сокджина и выходит за дверь, смотря за всем из коридора и давая пространство.

– Держи его ноги, не давай свести, – коротко бросает Джин и знахарь мгновенно его слушается. – Чимин, сейчас все зависит от тебя. Я знаю, что тебе очень и очень больно, но тебе нужно постараться и тужиться. То есть расслабить тело, но постепенно. Начиная сверху и заканчивая низом, до самых кончиков пальцев ног. Не зажимайся. Давай. Все зависит от тебя.

– Мой хороший, давай, ты сможешь, я знаю, что ты сможешь, – Юнги подносит дрожащую руку мужа к лицу, целуя, шепчет всякие милые глупости и гладит дрожащие плечи.

Следующие два часа Сокджин помнит смутно. Он помнит как кричал Чимин, как знахарь держал его ноги, когда тот начинал дергаться и пытался свести их, помнит случившиеся судороги, которые усложнили выход малыша, помнит как заворачивал в идеально белые простыни окровавленное маленькое тельцы, передавая его теперь уже дедушке и помнит оглушительное:

– У нас была двойня, – от уставшего Юнги, который с одной стороны испытал облегчение, когда увидел ребенка, а с другой был в ужасе, осознавая, что страдания его мужа еще не закончены.

Второй знахарь отпускает чужие ноги, лезет в джинову сумку, ведь она ближе, достает две склянки с настоями и вливает их в несопротивляющегося Чимина, после чего что-то говорит ему. Сокджин его не слушает и не слышит, потому что понимает, что что-то не так. Он приходит в себя лишь от протяжного скулежа омеги и понимает, что ребенка ему придется фактически доставать самому, потому что все не так, все неправильно. Спустя долгие крики роженца и шепот отчаявшегося Юнги, Джин держит на руках второго малыша. Малыша, который не дышит. Он смотрит на окровавленное и мертвое тельце в своих руках, которое все еще почему-то красное. Он слышит отчаянный вой Чимина и громкий всхлип Юнги.

– Черт! – второй знахарь падает на колени рядом с ним, стелет чистую простынь на пол, отбирает новорожденного, укладывая его на нее и поворачивает на бок: ведет по позвоночнику вниз давящим движением, потом кладет на спинку, растирает руки, ноги, грудную клетку, приоткрывает его ротик и повторяет все по кругу несколько раз.

Омега задыхается в рыданиях и громком скулеже, переходящем в истерику, дергается в руках супруга, который с трудом удерживает его на месте.

Спустя бесконечные мгновения, малыш наконец делает рваный вдох и тут же заходится в оглушительном плаче.

Скулеж Чимина обрывается. Юнги замирает, а его глаза широко раскрываются.

Знахарь заворачивает младенца в простынь и поднимается, держа его на руках. Он отдает малыша почти бессознательному и вымотанному папе, который тут же прижимает его к груди, начиная плакать со своим ребенком в унисон. Вскоре новоиспеченному родителю вручают и второго его малыша, после чего тот полностью отпускает себя, рыдая громче новорожденных и прижимая их обоих к себе, пока муж крепко обнимает его с боку.

Джин обессиленно валится на пол, шумно выдохнув. Его голова поворачивается на бок, и он видит, что знахарь сидит в углу комнаты, а по его щекам бегут ручьи слез. Все внутри него сжимается в волнении в последний раз и тут же отпускает.

Примечание:

туёс¹ – бестолочь.