Когда его семья была богатой… Эмиль вздыхал каждый раз, как вспоминал старые добрые деньки, торты, собственную комнату и кровать, беспрекословное подчинение прислуги, нормальное отопление, настоящую ванну. Ну, кроме родителей. Тут он фыркал, а не вздыхал. Самое хорошее в них было то, что они могли себе позволить много всяких хороших вещей, в том числе контрабандные товары из Старого мира, добытые Чистильщиками. Но внезапно нормальная жизнь закончилась, запасы прежней роскоши иссякли. Эмиль страдал: дешевый современный суррогат не мог заменить шедевры старинной промышленности. А некоторые технологии воистину были утеряны.
А потом он увидел плакат с призывом вступать в ряды Чистильщиков. Нет, смотреть на огонь он любил с детства, но второй по важности причиной вступить в ряды славных борцов с Тихим миром стала тоска по старинным артефактам. По некоторым, по крайней мере.
Взрывов и пожаров на службе хватало. Но огонь гас, запах гари рассеивался, а в походном лагере бытовые условия еще хуже, чем у горожан с доходом ниже среднего. К огромному разочарованию Эмиля, только опытных Чистильщиков пускали помародерствовать в авангарде, и только при свете дня, и только в домах, одобренных разведчиками и кошками. Салакам же доставались под снос обугленные руины. Дедовщина в чистом виде. То есть, в грязном, конечно. До древних сокровищ рукой подать, а Эмиль все так же обходился грубыми современными аналогами.
Так что, когда дядя Торбьорн пригласил его в экспедицию в Тихий мир, Эмиль про себя взвизгнул от восторга, а внешне чинно ответил согласием. В его воображении уже вздымались до небес горы особо ценного ресурса.
Реальность показала кукиш. Эмиль на собственном опыте понял, почему этот товар так редок и дорог на рынке. В Старом мире-то он ни фига не редкий. Древние люди держали его штабелями и пирамидами. Целые груды, кучи, массы — больше, чем любых иных запасов, даже еды (судя по истлевшим остаткам упаковок). Это явно была важная часть старинной культуры, и Эмиль легко мог понять, почему. Но не понимал, почему предки с ней так хреново обращались.
Во-первых, все эти сокровища обычно хранились в ванных и кладовках, то есть, в небольших помещениях с хорошими стенами — излюбленных местах троллей. Даже если там внутри никого не было, когда Эмиль вламывался, улучив секунду от поиска книг, то склизкое дерьмо от троллей там лежало толстым слоем. Выковыривать из него трофеи совершенно не хотелось.
Во-вторых, столь почитаемый предмет почему-то был упакован из рук вон плохо. Иногда просто в бумагу, и за десятки лет все сгнивало в кашу. У пластиковой обертки было больше шансов выжить и сохранить содержимое. Но некоторые ее типы тоже оказались довольно хрупкими. В лучшем случае они разваливались прямо в руках у современных искателей, которые успевали различить на упаковке зеленые значки и надписи «биоразлагаемый материал». Еще одна загадка Старого мира. Почему его обитатели так подгадили будущим поколениям и продолжали делать такой дерьмовый пластик, если были гораздо более прочные, почти вечные сорта? Древние датчане увлекались «зелеными» материалами не меньше, чем древние шведы, и Эмиль ненавидел их всех за то, что они лишали его одного из базовых человеческих удовольствий. За вычетом того, что было упаковано в бумагу или вот в такой негодный пластик, из всех залежей добра целым и пригодным к употреблению оставалось не так уж много.
Однажды за ужином, в обнимку с добытой тяжкими трудами пачкой на шесть рулонов, Эмиль вслух задался вопросом, почему предки такие засран… в общем, совершенно не думали о потомках. Больше всего он надеялся услышать ответ от Туури. Ну интересно же, что на этот счет думают посреди финских болот. Но первой откликнулась Сигрюн, вернее, заржала совершенно неприлично и заявила, что древние были слюнтяями, а настоящий суровый викинг не парится из-за такой ерунды, как туалетная бумага, и использует все, что попадется под руку, вплоть до камней и снега. Миккель с серьезнейшим видом предложил поискать наждачную бумагу как более прочную. В общем, дождешься от них поддержки и понимания… Эмиль подозревал, что только языковой барьер мешал Рейниру и Лалли присоединиться к насмешкам.
Нет, Туури (когда нахихикалась) поделилась своей версией, жутко скучной и совершенно неправдоподобной. Якобы в старину люди считали, что пластик вреден (чушь, он полезный!), и боялись замусорить им весь мир, поэтому придумали пластик, который сам быстро разлагается. Нет, эти финны на своих крохотных островках за заборами явно забыли, что мир огромен. Конечно, предков было гораздо больше, чем людей сейчас, но завалить весь этот бескрайний мир пластиком просто невозможно!
Насчет того, почему раньше люди так ценили туалетную бумагу, Туури закатила еще одну занудную лекцию, что это типа не норма, а массовый психоз в начале пандемии, психологические механизмы компенсации и другие сложные слова. Эмиль подозревал, что она выдумывает на ходу, чтобы заставить его чувствовать себя недостаточно образованным.
И Эмиль перестал вслушиваться. Все, решено: раз все вокруг издеваются, он больше не будет шариться по туалетам, а сосредоточится на добыче книг и прикарманит себе несколько штук, чтобы получить по возвращении побольше денег и снова покупать все, что душе угодно, включая мягкую, удобную, любимую старую туалетную бумагу.
***
Кажется, Туури что-то рассказала кузену, потому что когда Эмиль проснулся следующим утром, на матрасе прямо перед его носом лежала стопка изрядно увядших больших округлых листьев вроде лопуха. Он с трудом удержался, чтоб не заорать от отвращения, и заглянул под соседнюю койку. Лалли уже спал носом к стенке и на оклик не реагировал. Эмиль подоткнул ему одеялко, а потом целый день гадал, это его друг так пошутил или сделал подарок искренне, от всего непостижимого финского сердца. Ну, приносят же кошки любимым хозяевам мышей и птичек, хотя люди такое не едят. Остановился Эмиль на том, чтобы вечером сказать разведчику спасибо — и пусть того замучает совесть, если это все-таки была шутка. Хотя где совесть, а где Лалли…
Вот Эмиля она, совесть, покусывала, когда он тайком спрятал это сено в кустах подальше от их транспорта. Подарок подарком, но не использовать же его по назначению, в самом деле!