По окну экипажа бил тяжелый снег. Софья Мальтишек ехала повидать могилу тетушки. Черные облака сгущались над Петербургом, обещая что-то определенно нехорошее. Софья не любила давать таким вещам значения, поэтому, игнорируя воротник из белого зайца на воротнике извозчика, она вышла к старенькой церквушке в пригороде. Та стояла мрачной стеной, блестя золотым крестом в рассерженные небеса. Без сомнения, здесь сейчас не должно было быть никого. Ее, в целом, тоже. Она только что забрала заказ из ателье, к ее будущему выходу в свет. Красивые ситцевые перчатки с жемчугом, пара изящнейшего покроя чулок, несколько опрятных нижних юбок. Остальная часть костюма уже давно ждала ее на квартире Мадам Васнецовой — та была вся на иголках, все ждала момента, когда сможет вывести племянницу своей покойной лучшей подруге в свет.
А чего теперь ждала Клара Львовна? Она лежала под сырой-сырой землей, ее с большим трудом закапывали в промерзшую землю. Ей оставалось ждать только великого суда. Думала ли Мальтишек о таких вещах? Как обычно, нет. Она лишь сжимала красивую коробочку и пыталась что-то тихо втолковать серому надгробию своей тети.
— Вы всегда говорили, что брак для женщины — это самая важная вещь, это ее основа. Но я боюсь брака. Я не представляю себя в браке. — Клара Львовна должно быть на эти слова бы только посмеялась, игриво взмахивая своей рукой, звеня красивыми браслетами. Что страх? Женщина должна быть бесстрашна в душе, но при людях боязлива до дрожи.
— Я знаю, что мой страх не дает мне права нарушать традиции и обычаи, переступать через нормы и устои общества. Я знаю, что есть вещи, которые стоят много выше моих желаний — мораль. А выше морали — только деньги, Вы сами всегда так говорили. В наш век благородство и честь вещи никчемные, вещи, от которых лучше избавиться, продаваясь за стабильность. Но я же работаю! Да, мое жалование не велико, но я и не хочу роскоши. Мне хватит сухого куска хлеба и хороших книг. Какой мужчина захочет брать в жены синий чулок? — Софья вздохнула — С другой стороны, я не хочу огорчать Наталью Антоновну. Она добра ко мне и была добра к Вам. Если она настаивает, то я, конечно, не буду сопротивляться. Вы же знаете, я никогда не сопротивляюсь. Сопротивляться — это дурная привычка.
Неужели стоило эти все ее усердия над книгами и учебными пособиями хорошей партии? Клара Львовна видела причину в этом. Что же, Клара Львовна имела куда больший опыт. Все усилия Софьи тщетны перед большим чудовищем в лице страшной обязанности — служить. Мужчина служит в погонах, женщина служит у люльки. И если первые ловко смогли в последние пару лет сбежать от воинской повинности самыми разными способами, то последних такая великая общественная милость не касалась. Куда проще представить, что скоро женщину заставят и служить, и рожать. Это будет куда более логичным решением в нынешнем мироустройстве.
Но Софья о таких вещах как правило не думала, ей было не положено думать. Она только неловко огляделась по сторонам и заметила силуэт знакомой женщины — рыжекосой, важной, с большими синими глазами, алчущими познать тьму и свет. В руках у той была дурацкая зимняя трость, на плечах покоилась огромная черная шуба, пряча изящную фигуру под своими меховыми объятиями, жемчужные зубы ее таинственно сверкали посреди румяного с мороза лица. Женщина изящной породы, которую Наталья Антоновна приказала избегать. Мальтишек была женщиной умной, и никогда бы, конечно, не ослушалась свою покровительницу, но в ее совете было двойное дно. В конце концов, не в этом ли женская доля, которой учила Клара Львовна? Искать углы и дыры в правилах. Это мужчины должны быть честны и прямы, а дамам положено лукав
Однако, Софья не спешила вступать в диалог. Она и не хотела. Нет, не должна была. Госпоже Сезоновой же было все равно: она игривой походкой покачивалась из стороны в сторону, подбираясь ближе и вежливо кивая головой.
— Простите, что нахожу Вас в скорби. Решили навестить тетушку? — в голосе ее медвянном было нечто таинственное и пока еще не вскрытое.
— Ничего страшного. — сумела выдавить из себя Мальтишек.
— Как и всякая женщина, я грешу тем, что люблю подслушивать, — пропела Клавдия — А Вы?
— Не понимаю о чем Вы.
— Как Вам угодно! — раздался уклончивый ответ — Я здесь была навестить мужа. Совсем не ожидала встречи. Наслышана, что скоро Вас выведут в свет, но для такого Вы слишком мрачны.
— Разве? — фыркнула Софья — У меня всегда такое лицо.
— О, я заметила. Я предположу, что Вы боитесь замужества, верно?
— Вы это подслушали.
— Да, но это итак написано во всей Вашей фигуре. Юницы вроде Вас не спешат в брак, и это можно понять. Вы же работаете, неужели не хотите попробовать взять власть в свои руки, сбежать от этих светских обрядах? Да, Вы прослывете безумицей, но, в конце концов, Вы будете свободны.
— Я думаю, что Вы не в праве давать мне такие советы при второй встрече.
— Кто даст Вам их еще? Госпожа Васнецова заинтересована только в том как бы убрать Вас из ее дома. Неужели Вас не смущают последние дни Вашей тетушки, не видите ли Вы здесь странного стечения обстоятельств? Да, она была больна, но мы все знаем, что так неожиданно никто не умирает, — Сезонова держала спину ровно, она будто бы знала намного больше — Я вижу, что Вам досадны мои слова. Что же, Вы скоро сами поймете, что Вас обманывают.
— Откуда Вам это известно?
— Очень просто, разве Наталья Антоновна не обозвала меня ведьмой, или вроде того? Кровопийцей, например. Так вот, в сущности, сие правда. Я имею очень своеобразные увлечения…
Софья не совсем поняла, что имело ввиду под этими двумя последними словами. Она только обратила внимание, что на руках у Сезоновой не было перчаток, а под ногтями была видна грязь — совсем не в портрет. Костяшки все были ободраны, а пара ногтей сломаны. Должно быть она рылась в промерзшей земле.
Не холодно ли ей? Такое хамство.
— Ладно, не буду Вас более отвлекать, но если Вы задумаетесь, то, — и она извлекла из кармана маленькую голубую визитку — Вы всегда можете посетить меня по этому адресу.
— Очень любезно с Вашей стороны.
Кажется, Софью пытаются втянуть третьей в странный конфликт между Госпожой Васнецовой и Госпожой Сезоновой. Как неприятно. Нужно идти домой. Был ли этот дом? Софья предпочитала не думать.