Насилие — отвратительная вещь, которая должна осуждаться (за исключением, конечно же, безвыходных ситуаций).
Шизуне обучалась у Цунаде на протяжении долгих лет и стала отличной куноичи: она была экспертом по ядам, превосходно владела сенбоном, а уровень медицинской подготовки оказался настолько высок, что госпожа Сенджу считала её бесценной коллегой.
Однако были две вещи, которым Шизуне не смогла обучиться, в то время как Сакура стала отличным сосудом для этих навыков: первым и основным моментом являлась печать Бьякуго. И хоть Шизуне прекрасно контролировала свою чакру, её количества оказалось просто недостаточно для печати. Вторым, чего Шизуне также не удалось достичь, стал удар на поражение: она относительно легко концертировала чакру в кулаках, чтобы нанести сильный удар по чему-либо, но её удары никогда не были настолько сильными, чтобы разнести к чертям весь ландшафт. Для этого нужно было нечто большее — как минимум, желание убивать.
Если кто-то и мог описать Шизуне одним словом, её бы назвали пацифистом. Она ненавидела любую форму насилия и всеми способами этого избегала. Поэтому Шизуне ощущала себя явно не в своей тарелке, когда Цунаде начала воспитывать вторую по счёту себя в лице юной Харуно. С тех пор её окружали две очень темпераментных дамы. Шизуне всегда предпочитала мирные способы решения проблем, и, казалось, её нервы были поистине резиновыми. Однако, как правило, её терпение не имело никакого значения, ведь Цунаде и Сакура им не обладали, разгоняясь вперёд паровоза на своих взрывных характерах.
Мысли о том, что насилие — не выход, проносились в её голове раз за разом. Однако в те несколько мгновений оглушительной тишины, которые показались вечностью, идеалы Шизуне дали сбой. Пока Какаши активно избегал её взгляда и выглядел словно ребенок, которого застали за чем-то очень неправильным, Шизуне вспомнила слова Цунаде: «Иногда люди слишком глупы, и слов недостаточно, чтобы донести до них истину… В таком случае кулаки будут более эффективным решением…» — говорила она.
Шизуне медленно поднялась с кресла и подошла к Хатаке настолько близко, что остановилась рядом с ним почти вплотную. Какаши по-прежнему избегал взгляда и рассматривал под своими ногами до безумия интересную пыль, что въелась в ворс ковра, в то время как Шизуне холодным механическим касанием очертила его родинку. А в следующий момент она резко выдернула его из мантии Хокаге.
У Какаши, конечно же, было несколько охранников, поэтому у окна показался встревоженный силуэт Генмы, однако он без слов отстранил приятеля взмахом руки. И Ширануи тут же исчез.
— Ты… ты мелкий паршивец! Что ты творишь?! — прошипела Шизуне, всё ещё крепко сжимая одежду Какаши и дергая его на себя.
Удивление от того, что Шизуне выражалась таким образом, несмотря на его звание и её мягкий характер, наконец заставило поднять глаза. Однако в его потерянном взгляде Шизуне увидела лишь удивление и боль.
— Шизуне…
Но она всё никак не могла успокоиться:
— Что за мерзость ты тут вытворяешь, Какаши? Ты и есть тот парень Сукеа, который ухаживает за Сакурой, не так ли? — Он медленно кивнул.
— Мне нужно с тобой поговорить, Шизуне. — От его слабого голоса гнев начал рассеиваться, и Шизуне ослабила хватку. Она шагнула к стене, где стоял книжный шкаф Какаши. Надавив пальцем на стену, она открыла потайной отсек, полный чашек и бутылок с сакэ — судя по тому, что он все ещё был полон, Какаши об этом не знал.
Вытащив бутылку и две чашки, она поставила их на стол:
— Полагаю, без этого не обойтись.
***
Через несколько часов слегка подвыпившая Шизуне сидела на полу, прислонившись спиной к холодной стене, а рядом с ней расположился чуть менее подвыпивший Какаши. Прикончив первую бутылку, они уже допивали вторую, опустошая аварийный запас Цунаде. Ударившись головой о стену, Шизуне сделала ещё один глоток из своего стаканчика, дожидаясь, пока Какаши найдёт нужные слова, чтобы объяснить ситуацию.
— Шизуне, я знаю, что виноват. Я думал, что буду держаться от неё подальше, но она снова настигла меня. Я не переодевался в костюм Сукеа, чтобы заполучить её, просто… так получилось.
— Знаешь, Какаши, иногда я действительно не понимаю, почему тебя называют гением, когда ты настолько глуп. Как, чёрт возьми, мы назначили тебя Хокаге? — воскликнула Шизуне и снова наполнила свой стакан. — С моей точки зрения, Сакура любит тебя, а ты любишь её. Так в чём же дело? Отвергнуть её, а потом встречаться с ней под видом кого-то другого? — тихо спросила она, в миллионный раз размышляя о том, что же на самом деле происходит с травмированной психикой Какаши.
— Следующий на очереди — Наруто, если мне нужно тебе напоминать, — ответил он, и она не смогла сдержать смех, который вырвался у неё. — Но если серьезно, Шизуне, разве это не навредит ей, если она будет со мной?
— Как именно?
— Её репутация, для начала. Я был её наставником…
— Полжизни назад, — парировала Шизуне.
— И я слишком стар для неё, и я Хокаге, и люди будут говорить о ней плохо.
— Да кого, блядь, волнуют люди?! — воскликнула Шизуне, заставив Какаши отпрыгнуть и пролить сакэ на пол.
Шизуне вздохнула, снова подумав о том, что ей опять пришлось иметь дело со слишком большим количеством идиотов, и что, возможно, Цунаде была права насчёт насилия.
— Слушай, люди всё равно будут говорить. Но ты не отдаёшь должное Сакуре: она сильная, и её не волнуют грязные сплетни. Она уже прошла через это, потому что была частью Седьмой команды, потому что была ученицей Цунаде, потому что любила Саске и защищала его перед Советом, потому что пыталась что-то изменить со своей стороны… Неужели ты думаешь, что после всего пережитого она отступилась бы из-за такой ерунды? Ты действительно идиот.
Слова Шизуне сильно задели, но Какаши не стал отрицать правду, которую она говорила.
— К тому же, кого волнует разница в возрасте? Все — и я имею в виду, КАЖДЫЙ — подозревают о её чувствах к тебе уже как минимум пару лет, и я не вижу, чтобы кто-то мог что-либо возразить по этому поводу. Если вы двое будете счастливы, то и все мы тоже будем счастливы, и никто не посмеет ничего сказать.
Какаши неверяще мотнул головой:
— Пару лет, говоришь? — На этот раз Шизуне действительно ударила его по руке, да так сильно, что он вздрогнул.
— Бог ты мой, это же и слепому очевидно! Сакура работает до изнеможения, и всё равно находит время, чтобы прийти к тебе, принести еду и просто пообщаться. Ты единственный из нас, кто видит её регулярно! Не потому, что мы не важны для неё, а потому, что она слишком измотана, чтобы заниматься хоть чем-то кроме сна, работы и заботы о твоём благополучии. Если это не любовь, то я не знаю, что это такое.
— Неужели я всё испортил, Шизуне?
— Не знаю, Какаши, — вздохнула она. — По крайней мере, ты должен ей рассказать правду. Но как ты это сделаешь?
— Слушай, Сукеа должен скоро уехать. Я подумал, что продержусь до его отъезда, а потом найду подходящий момент, чтобы встретиться и во всём признаться. Я не знаю, как об этом говорить, потому как вообще не планировал заходить так далеко. Ты ведь поможешь мне? — спросил Какаши.
— Только тем, что не стану вмешиваться. Но я рассчитываю, что ты поступишь правильно по отношению к Сакуре. Она мне как младшая сестра, и, клянусь любым богом, который меня услышит, я с радостью кастрирую тебя, если ты причинишь ей боль. Ты действительно любишь её, Какаши? — Он безмолвно кивнул в ответ. — Сакура тоже тебя любит, и это чертовски стыдно, что ты прячешься от неё. Сакура заслуживает правды. Это единственное, чего Учиха никогда бы ей не дал, если бы она выбрала его.
— Она, честно говоря, заслуживает кого угодно, только не меня, — вздохнул Какаши, разом опустошив свой стакан.
— Ты тоже заслуживаешь отдыха и любви. Просто не отдаешь себе в этом отчёта. Дай, наконец, себе шанс.
— Спасибо, Шизуне. Мне жаль, что тебе снова приходится возиться со мной.
Она рассмеялась над его замечанием:
— Прекрати себя жалеть — тебе это не к лицу. К тому же ты мой хороший друг. Итак, когда у нашего Сукеа встреча с Сакурой-чан?
Какаши повернулся, чтобы посмотреть на время, и выругался себе под нос:
— Черт, осталось двадцать минут.
Шизуне повернулась к нему лицом и положила ладони по обе стороны от его висков. Её ладони засветились мягким зелёным светом, помогая ему расщепить алкоголь в крови и избавиться от надвигающейся головной боли. Какаши на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь прохладной чакрой, которая текла по его телу.
— Ты просто чудо! — простонал он.
— Давай-ка я дам тебе солдатскую таблетку, а то у тебя скоро закончится чакра. Новый рецепт, кстати, — Шизуне дала ему таблетку, и он проглотил её. Почувствовав себя в разы лучше, он встал и вызвал теневого клона, который сел за стол и начал подписывать бумаги Какаши. Затем он на несколько минут скрылся, после чего вернулся, одетый уже в костюм Сукеа.
Шизуне уставилась на него шокированным взглядом:
— Как, черт возьми, ты это провернул, и как до сих пор стоишь на ногах? Я чувствую, насколько быстро истощается твоя чакра…
Сукеа усмехнулся и встал рядом со своим клоном:
— Я талантлив в этом плане. Но если серьезно, люди не могут оставить меня в покое, если только я не расхаживаю по Конохе в образе Сукеа. Это дает мне время передохнуть. И компенсирует истощение чакры. А если меня побалует Сакура, я получаю дополнительные привилегии.
— Хм… ладно. Только не делай ничего нелепого с Сакурой-чан, хорошо? — Шизуне поднялась с пола и кивнула ему. — А теперь поторопись, а то опоздание для такого Какаши — это нетипично, так что она встревожится.
***
Сакура заняла своё место на кухне. Её стол был завален различными ингредиентами, которые она разбросала вокруг, чтобы приготовить ужин на двоих. Будучи в особенно хорошем настроении после времени, проведённого с детьми, она сразу же вернулась домой, чтобы успеть приготовить что-нибудь на ужин для себя и Сукеа.
Планируя сделать пасту и что-нибудь сладкое, чтобы перекусить позже, она разложила всё необходимое и приступила к готовке. Перед тем как начать, она не забыла наполнить бокал вином и включить музыку — так процесс подготовки занял больше времени, чем ожидалось, поскольку она всё время танцевала.
Сакура уже почти закончила, как раздался звонок в дверь.
На пороге стоял Сукеа, держа в руках букет пунцово-красных роз. За все годы своего существования квартира Сакуры не видела столько цветов.
— Привет, странник, — улыбнулась она, приглашая его войти. Он кивнул и наклонился ближе.
— У нас сегодня будет паста, Сакура?
— Да, но как ты догадался?
Её слова оборвались, потому что он наклонился ещё ближе и лизнул уголок её губ. Она пискнула от удивления, но быстро обхватила его руками.
— Ты пробовала соус, я прав? На твоих губах осталось немного. Не волнуйся, я всё исправил, — прошептал он, наслаждаясь глубоким румянцем Сакуры. — Это вкусно.
Она облегчённо вздохнула, позволяя себе прижаться к его щеке:
— Я хотела порадовать тебя, Сукеа.
Подтекст не остался незамеченным:
— Ты всегда меня радуешь. Даже слишком.
— Все готово. Ты голоден? — Сакура отстранилась и вернулась на кухню.
Проводить время с Сукеа в такой непринужденной манере было для Сакуры и хорошо, и плохо одновременно. Она не только наслаждалась его остроумной компанией и его (обычно связанными с фотографией) выходками, но и убеждалась, что даже картина того, как он ест, действует на неё возбуждающе. Именно так она на мгновение потеряла концентрацию, рассеянно откусывая хлебную палочку, когда вышла из оцепенения и поняла, что он пристально смотрит на её губы. Сукев снова поспешил достать одну из своих камер и запечатлеть этот момент.
— Подожди… что ты делаешь? — воскликнула Сакура, чувствуя, что её лицо покраснело до невозможности.
— Урок фотографии номер… ладно, я уже не помню, — задумчиво сказал он, протягивая руку через стол, чтобы погладить её по щеке. — Подробности такие: ты фотографируешь что-то вне контекста в мельчайших подробностях. Это загадка, и она допускает различные интерпретации, как и любая форма искусства. Взгляни, — он повернул камеру к Сакуре, показывая фотографию, которую он сделал, — Это абсолютно идеально. — Сакура едва узнала бы себя; она видела только своё лицо от носа и ниже, обрамленное двумя тонкими пальцами, которые держали хлебную палочку. Конечный результат оказался интересным: Сакура не могла решить, излучает ли он спокойствие или, скорее, чувственность. Возможно, и то, и другое.
— Хм… мне нравится. Дай-ка я попробую! — сказала Сакура, забирая камеру.
Понимая, что десерт негласно отложен на потом, она вышла из-за стола и направилась к своей гостиной, где экспериментировала с несколькими различными предметами, расставленными по комнате. Но когда Сукеа встал позади, слишком близко, и обхватил руками её талию, она повернулась к нему.
— Позволь мне попробовать ещё кое-что? — Проведя пальцами по каштановым волосам Сукеа, она наклонила камеру так, чтобы можно было запечатлеть его лёгкое прикосновение. — Вот теперь отлично, — пробормотала она ему в щёку.
Его смех отозвался низким и совершенно восхитительным эхом:
— У тебя хороший глаз, Сакура. Но у меня на уме есть кое-что получше… Хочешь знать, что именно?
В голове Сакуры произошло короткое замыкание. Она больше ничего не знала:
— Хочу…
Сукеа начал водить пальцем по шее, проводя по спине, вдоль позвоночника. Его прикосновения были медленными, мягкими и слишком восхитительными.
— Я подумал о твоей коже, которая покрывается мурашками из-за меня. Это ни к чему хорошему не приведёт, знаешь ли… — Когда его рука достигла её талии, он внезапно прижал Сакуру к себе, и она не смогла сдержать стон, сорвавшийся с её губ.
Этот мужчина стал бы её смертью, без сомнения.
— Может быть, тебе действительно стоит проверить свои слова на практике? — выдохнула она и начала подталкивать их обоих в сторону своей спальни.
Забыв об ужине, Сакура раздевала Сукеа, секунда за секундой, не забывая осыпать поцелуями каждый открытый участок его кожи. Он был как игрушка в её руках, стонал от удовольствия, когда пытался прервать её и вытащить из собственной одежды. Но она не позволила этого сделать. Сакура продолжала целовать и покусывать его, пока он не разделся до нижнего белья. Затем она встала и повернулась к нему спиной.
— Ты ведь так хотел такой кадр, не так ли? — подразнила она, стягивая с себя платье и обнажая перед ним спину.
Сукеа почти, почти застонал от такого зрелища и потянулся за своей камерой. В этот момент было трудно сосредоточиться на том, чтобы сделать хороший кадр, но ему это с трудом удалось.
— Ты — богиня, ты знаешь это? — вздохнул он, а его руки потянулись вниз, чтобы погладить её между бедер, наслаждаясь теплом, которое исходило от её тела.
Единственное, чего Сакура никогда не слышала в прошлом, — это комплиментов такого уровня. Оглядываясь назад, парни воспринимали её как сильную женщину, которая не нуждалась в похвале, чтобы понять свою ценность. В то время как всё, в чеём она нуждалась время от времени, — это в восхищении своего партнера.
Сукеа не опускал эту часть, когда был с ней, и это заставляло её чувствовать себя особенной. Она повернулась к нему, чтобы помочь освободиться от последнего сковывающего элемента одежды, и медленно уложила его на кровать. Затем забралась сверху и позволила ему войти в неё одним плавным движением. Сакура была слишком готова к нему, как и он к ней, поэтому не было смысла сдерживаться и медлить, прежде чем попытаться облегчить пульсирующую в них потребность.
Чувствуя необходимость в разрядке, которая, вероятно, совпадала с его собственной, Сукеа положил руки по обе стороны её бедер, частично контролируя её движения на себе. Сакура застонала от этой борьбы: ей всегда нравилось немного доминировать.
— Как приятно… — простонала она, ощущая, как его бедра подались вверх. Сукеа не собирался облегчать ей задачу. Одна его рука скользнула по её спине и потянула вниз, прижимая к себе, а другая — направляла её бедра, продолжая эти мучительные пируэты.
Для Сукеа это был совершенно новый уровень близости. И, находясь в таком положении, его чувства работали на пределе: обоняние сводило с ума, слух тоже, когда Сакура снова и снова повторяла его имя. А ощущение её трепета по всему телу и вокруг него могло завести слишком далеко.
Это было настолько естественно и чувственно, что они разделяли между собой медленный огонь, который сжигал их обоих. Пытаясь отдышаться, Сакура приподняла корпус, чтобы прижаться к лицу Сукеа. Её глаза были полуприкрыты, а губы расслаблены, готовые излиться стоном оргазма. Сукеа тоже знал, что долго не протянет.
— Сакура, посмотри на меня, — потребовал он.
Куноичи открыла глаза ещё шире, и он продолжил смотреть, не находя слов перед таким великолепием, как она. Когда её большой палец прижался к его губам, он расслабил их, нежно прикусывая её мягкую кожу.
— Откуда у такой боевой куноичи настолько нежные руки? — Именно это и стало её поражением. Беззвучно, едва прошептав его имя, Сакура позволила себе перейти грань, и Сукеа тоже не смог удержаться от этого блаженства.
Они не сразу отстранились друг от друга. Вместо этого Сакура лежала на нём, убаюканная бешеным сердцебиением, что отдавалось эхом прямо у неё под ухом. Такое блаженство было в новинку. Не было ни запретов, ни тревог — только тишина и спокойствие, которые так трудно было покорить. Руки Сукеа обнимали её, но в кои-то веки она не испытывала того чувства скованности, которое возникало с другими.
— Спасибо… — пробормотал Сукеа, поглаживая её непокорные пряди, которые теперь веером рассыпались по его лицу. Однако он не сдувал их.
— Сукеа, я буду очень скучать по тебе, — вздохнула Сакура. — Тебе обязательно уезжать?
— Мне не хочется, но да. Я вернусь за тобой, если ты этого захочешь, — сказал он, и в его голосе почувствовалось сожаление.
Сакура провела указательным пальцем по его вытянутой руке, остановившись на том месте, где у него было клеймо с символом Анбу. — Я бы хотела, чтобы после возвращения ты пришёл ко мне, Сукеа. Может быть, мы могли бы заняться фотографией… что скажешь?
— Хорошая идея. Наслаждаться твоим сиянием и делать снимки? С меня причитается! — воскликнул он, вызвав у неё смешок.
— Тогда это свидание, — промурлыкала она, в то время как её пальцы всё ещё рисовали узоры на его предплечье.
В какой-то момент Сакура заметила, что его дыхание сбилось, а потом Сукеа и вовсе перестал дышать. Тогда она снова провела пальцем по тому же месту. И наступила тишина.
— Тебе… щекотно? — спросила она, искренне удивляясь, что он может быть настолько чувствительным в таком месте. Сукеа отрицательно замотал головой, не желая выдавать свою слабость, но всему есть предел, а Сакура не оставляла его в покое, так что ему пришлось превратиться в смеющееся безобразие.
Грусть по поводу ухода Сукеа ни к чему бы не привела. И Сакура не считала драгоценные мгновения, упиваясь тоской. Ино была права: пока есть возможность — нужно получать удовольствие, а не страдать.