«…и мы вместе
в постели
смеёмся
и нам на всё наплевать…»
© Чарльз Буковски
Когда первые лучи солнца пробились сквозь жалюзи, он уже проснулся. У Какаши всегда были проблемы со сном: он ускользал в те долгие ночи, когда кошмары овладевали над сознанием, заставляя переживать заново бесконечную боль, через которую ему прошлось пройти, теряя семью, товарищей и близких друзей.
Когда он был моложе и постоянно ходил по льду в поисках выхода, эти ночи насыщались лишь всевозможными способами приспособления, которые помогали притупить чувства. Какаши искал утешение в выпивке, в спаррингах с мужчинами, в постели с женщинами, которые на следующий день едва ли могли стоять на ногах. Если кто-то и спрашивал его о происходящем, то под его веками это проносилось как стремительное мгновение.
Неизбежное не проходило, а подобные утешения вскоре перестали оказывать какой-либо эффект: алкоголя становилось недостаточно, чтобы насытиться в полной мере, и он затормаживал. А Какаши ненавидел быть медлительным, поэтому довольно быстро отказался от выпивки. Затем его пассии перестали казаться привлекательными, а в итоге Какаши и вовсе обнаружил, что ему в тягость развлекать кого-то до утра. Раннее утро было его личным временем — оно принадлежало ему и только ему. Это священное время суток, когда он со всем своим упорством готовился ко встречи с новым днём.
В те неспокойные времена он нашел утешение в искусстве.
Если бы кто-нибудь рассказал людям о его глубоком интересе к искусству, они бы, конечно, рассмеялись и отмахнулись, не поверив. Убийца друзей, человек тысячи дзюцу, машина для убийств, сеющая хаос на поле боя, не мог быть мягким человеком, который искал смысл жизни в искусстве. Это было бы просто невозможно.
И всё же именно так он и жил. Какаши ценил красоту, потому что это было последним, за что он ухватился, чтобы сохранить рассудок.
Какаши любил живопись: он не был в ней слишком хорош, однако глубоко ценил её, и как только Цунаде скинула на него шляпу Хокаге, он незаметно выделил небольшую сумму художникам деревни, чтобы те и дальше продолжали украшать деревню рисунками, помогая смыть кровь со своих душ.
Он также любил литературу. Какаши действительно нравились книги «Ича-ича», и он часто обращался к ним для развлечения (ведь, честно говоря, кто будет беспокоить человека, который читает на людях всякую дрянь?), но его истинные интересы были гораздо многогранней. Его книжный шкаф был до краёв заполнен книгами различных жанров, классической художественной литературой, философией и огромным количеством поэзии. Просто об этом никто не знал, потому что Какаши не хотел, чтобы его подкалывали этим до самой смерти. Так что он прилагал все усилия, скрывая свои истинные интересы, вплоть до того, что маскировал выбор книг под обложками «Ича-ича» и книг по военному делу.
Его любовь к фотографии также не являлась общественным достоянием: Какаши был исключительно хорош в этом деле и гордился своими навыками фотографа. В последнее время это был его основной способ расслабления. Когда обязанности Хокаге становились невыносимыми, Какаши переодевался в Сукеа и свободно гулял по Конохе, запечатлевая проходящие мимо лица и красивые пейзажи. Это было незабываемое чувство, когда он мог так просто гулять среди граждан, не привлекая к себе внимания.
Никто не знал о его маленьких приключениях в роли Сукеа, пока не появилась Сакура, и тогда некоторые люди поневоле узнали этот секрет. Однако всё это того стоило. Ради нее.
Какаши любил музыку — это не было секретом, потому что его часто наблюдали за покупкой пластинок, в тех редких случаях, когда он мог прогуляться по деревне. У него имелся проигрыватель, и иногда по ночам из дома Хокаге доносились прекрасные мелодии, отчего ночи становились более сносными.
Сакура знала о его любви к музыке не понаслышке.
Она также знала и его маленький секрет, на самом деле, она знала большинство его маленьких секретов: Какаши обладал прекрасным голосом, глубоким и завораживающим — она была тому свидетелем. Все ночи, которые они проводили, танцуя под его пластинки, смеясь от радости, когда Какаши напевал ей на ухо слова песен, были чистым восторгом. Иногда они переносили это весёлое настроение в свою спальню. Оставляли пластинки играть, в то время как он снимал с неё одежду, шаг за шагом, и произносил свои любимые слова на ее обнажённой коже, напевая, когда оказывался внутри неё. Сакура смеялась, когда это происходило, но это не портило их настроения, потому что Какаши знал: это её счастье, льющееся изнутри, вызывает смех. Он знал, что именно он принёс ей это счастье.
Услышать её смех среди страстных объятий было, наверное, лучшей мелодией, которую он когда-либо слышал в принципе.
И сейчас, в это тихое утро, Сакура мирно спала рядом с ним, повернувшись к нему обнажённой спиной, он чувствовал себя настолько довольным, насколько это вообще было возможно. Усевшись рядом, Какаши потянулся за книгой, лежавшей на тумбочке. Сегодня у него было настроение для поэзии, в желании хоть как-то соответствовать красоте, что его окружала. Но через некоторое время спящая Сакура начала просыпаться, и он не мог оставить это без внимания. Когда она повернулась и посмотрела на него, всё еще полусонная, он действительно поверил, что Сакура — сама по себе чистое искусство.
Какаши осторожно притянул её к себе, и Сакура податливо прижалась в ответ, когда он начал осыпать её лицо нежными поцелуями. Она тихо засмеялась, прижавшись к его груди, и Какаши охватила радость.
— Доброе утро, — пробормотала Сакура, обнимая, и он усмехнулся ей в волосы. — Не хочется этого делать, но нам пора вставать, иначе опоздаем.
— Как знать, — прошептал он, — но сегодня тебе запрещено покидать эту кровать — приказ Хокаге. — Сакура слегка покраснела, но попыталась, к счастью, взять себя в руки.
— У меня выходной, а у тебя?
— Сегодня им придётся иметь дело с моим клоном, потому что я тоже не собираюсь покидать эту кровать.
Когда Какаши притянул Сакуру к себе, она наградила его звонким радостным смехом, от которого он весь задрожал.
Если бы только каждое утро было таким, как это.