На своём веку Бешеный Суини повидал немало трупов – не меньше, чем золотых монет в его собственном хранилище. Он бродил по земле вот уже тысячу лет и как никто иной знал: она насквозь пропитана кровью. Он участвовал в сотнях сражений и привык переступать через искорёженные, неподвижные тела врагов и товарищей, собирать своё и чужое, всё, что оставалось от павших воинов и солдат – мечи, луки, стрелы; арбалеты, аркебузы, ружья… менялись исполнители, командование, обмундирование, экипировка, а суть – никогда. Сапоги всё так же увязали в грязи, в нос бил отвратительный металлический запах и приторная вонь вывалившихся наружу внутренних органов. Его запирали в чумных городах, где болезнь отравой въедалась в вымощенные камнем улицы; он прикрывал лицо тряпьём и смотрел, как заживо гниют в канавах люди – стонут, кричат, молят о пощаде безучастного Бога; уродливые, в чёрных бубонах, захлёбывающиеся слизью и слюной. Он наблюдал за казнями – за тем, как катятся отрубленные головы, содрогаются в конвульсиях висельники, тихо испускают дух праведники. Суини был свидетелем всему, что только можно представить. Он знал в смерти толк – и знал, как выглядит правильный мертвец.
Лора не была правильной. Хотя бы потому, что двигалась. На памяти Суини воскресала, впрочем, не она одна – он ничуть не удивился, обнаружив пустую могилу, зато мог вообразить, какую рожу скорчил ублюдок Тень, разбрасывающийся драгоценными подарками куда ни попадя. Тем не менее, даже по сравнению с ей подобными, Лора была странной. Те – груда мяса и костей; лениво влачат за собой ноги, руки – что две плети, взгляд – бесцветный и тупой. Монстры из сказок, утаскивающие родных за собой, на тот свет, чтобы не было одиноко; «незавершённые дела», – оправдывают ведуньи. «Мерзкие твари», – морщатся боги. Призраки, скитающиеся по обочинам дорог, зарывающиеся под яблонями в чьих-то домашних садах – меланхоличные, тоскливые идиоты, зацикленные на страданиях и, к счастью, рано или поздно рассыпающиеся в труху. Лора – не такая. Лора шагает широко и размашисто, смотрит дерзко и остро, требует громко и чётко, издевается с искренним наслаждением и злобой, накопленной за многие годы. Лора опасна, Лоре не сидится на месте; она останавливается, лишь когда останавливается Тень. Если бы не бледная, почти синяя кожа и мухи, вьющиеся у потускневших сухих волос, её было бы не отличить от простого человека. Человека с бьющимся сердцем. Тёплого. Но Лора – ледяная; из-за неё в машине витает едва уловимый аромат разложения и формальдегида, который не перекрывает ни освежитель воздуха, ни свежескошенная трава, вдоль которой они мчатся по шоссе, ни ягодный флёр краденого мороженого. Лора слишком живая для мертвеца. Будто жизнь для неё началась лишь после смерти.
Суини она раздражает. Настолько, что хочется сдавить ей череп – чтобы мозги брызнули во все стороны, как арбузная мякоть. Суини думает, её отрезанный язык и свёрнутая шея осчастливили бы его на целую неделю: он бы даже отвлёкся от мыслей об утраченной королевской монете.
Он понимает, что не вспоминал о ней вовсе, когда видит Лору на асфальте, в нескольких метрах от перевёрнутого фургона. Не просто бездыханную – конечно, нет, бездыханной она была с их первой встречи в мотеле, – но: замершую, молчаливую, беспомощно распластавшуюся на жёлтой линии, будто перечёркивающей её. Как помарку, неверный ответ. Конечности неестественно вывернуты, майку изрешетило в клочья, влажно блестят рёбра и лёгкие; и чёртовы глаза – мутные, застланные молочной пеленой. Чужие.
Суини тошнит – разумеется, не от отвращения. Он сам не может сказать, от чего. Просто Лора – неправильная. Лора не должна лежать так. Она должна встать, язвительно хмыкнуть, пойти к машине и кинуть ему что-то привычно-обидное. Или, на худой конец, презрительное: «Шевелись, Рыжий», «Отъебись» или «Заткнись, иначе я вырву тебе яйца». Но она абсолютно, безоговорочно, совершенно мертва.
Монета греет ладонь солнечным теплом. Суини этого почти не чувствует.
«Мне повезло со смертью, – пожимает плечами Лора. – Ты тут уже вроде пару сотен лет? И тебе уже пора»
– Блять, – смачно выплёвывает Суини и садится рядом со сломанной марионеткой, некогда бывшей Лорой Мун. Всё кажется фальшивым, абсурдным. Неправильным.
Монета не греет – она жжёт, словно раскалённое железо.
Бешеный Суини совершает, возможно, самую крупную ошибку за всю свою долгую, долгую жизнь.