Их знакомство начинается с удара в челюсть: грубого, беспардонного – и сокрушительного. Когда её отбрасывает к борту, Ольга не чувствует боли ни в саднящей скуле, ни в хребте, которым ощутимо проезжается по древесине. Только боевой клич застревает в глотке да рот наполняется горячим, солоноватым, металлически-вязким. Ивар шипит что-то с передней части драккара, и она едва уклоняется от клинка, просвистевшего в опасной близости от ушей; русые косы мажут по щеке, и она отпихивает противницу пинком в торс.
Зуб шатается в лунке – Ольга покачивает его языком, сглатывая кровь: та, бодря, смачивает нёбо. На вкус она предпочитает чужую, но битва слишком хороша, чтобы жаловаться, а от воительницы, едва не отправившей её с корабля одной затрещиной, глаз не оторвать. Рассмотреть её Ольга успевает, пока та восстанавливает равновесие и перекидывает через плечо мужчину в кольчуге. Необузданная сила бугрится под тканью рубахи и кожаным доспехом; женщина высокая, словно выточенная из священного ясеня – в прогорклом смоге, стелющимся с полыхающих укреплений, она кажется идолом лютой богини, обрётшим плоть.
Мгновение спустя её лезвие рвётся к Ольге, стремясь вспороть ей шею, и та отражает его с упоительным звоном оголодавшей стали. Нет, эта дева щита лучше богини, думает она; небожительницы холодны, их касания подобны льду, – от неё же, пылкой, яростной, веет лихорадкой битвы. Лоб замаран сажей и алыми брызгами, в локонах – пепел и ошмётки чьих-то мозгов. От столкновений клинка с клинком ломит кости; сторона лица, по которой пришлась оплеуха, наливается отёком. Это подстёгивает: княгиня наступает, режет, колет, награждая соперницу глубокими – но не смертельными, – ранами. Сдавленный стон, теряющийся в хрипах, вое и хрусте позвоночников под сапогами – услада для души. Ольга почти выбивает оружие из её пальцев, когда та откатывается прочь – и прыгает в воду, исчезая под загустевшей, подёрнутой маслом поверхностью.
На дне покоятся десятки её собратьев, пронзённые насквозь или утянутые на глубину громоздкой бронёй; если солнце проклюнется из-за туч, можно будет разглядеть зеленоватые блики спаянных бронзовых колец. Княгиня скалится деве щита вслед, надеясь, что та выживет: никто прежде не осмеливался прикладывать её кулаком, будто рабыню.
Кроме свёкра, конечно, но тот колотил всех без разбора; в конце концов, она отрубила ему запястья, швырнув их на погребальный костёр его же сына. На валькирию Ольга, впрочем, не обижена. Если быть честной, она вовсе не прочь испытать её мощь ещё раз.